100 магнитоальбомов советского рока

...Способность Пантыкина в рамках одной композиции совмещать несовместимое, его абсолютный музыкальный слух, а также фотографическая память Белкина и врожденное чувство ритма Назимова обеспечивали группе качественную реализацию самых невероятных идей. Основная проблема заключалась в том, чтобы с минимальными потерями перенести эти навороченные и многоплановые композиции на пленку.

Записи второго альбома «Урфин Джюса» предшествовали полгода изнурительных репетиций: по пять раз в неделю с семи до одиннадцати плюс выходной день. «У нас все умение играть появилось после этих беспощадных репетиций, - вспоминает Назимов, за плечами которого к тому времени был немалый опыт участия в свадебно-увеселительных мероприятиях.
– Мы были голодные и жадные ко всему новому, а подобная скрупулезность научила нас оттачивать материал до конца». 

Хорошо это или плохо, но новая программа, написанная на стихи молодого поэта Ильи Кормильцева, оказалась настолько вылизанной, что к началу записи в своей предсказуемости напоминала логарифмическую линейку. В этом заключалась еще одна особенность группы - уже изначально импровизационно-спонтанный элемент в «Урфин Джюсе» был сведен к минимуму.

Запись альбома «15» группы «Урфин Джюс» на свердловской киностудии. Апрель 1982 г.

...Репетиции новорожденного трио проходили в пригороде Свердловска Верхняя Пышма на базе производственного объединения «Радуга», изготовлявшего детские игрушки. Это было богатенькое предприятие, занимавшее одно из ведущих мест в соцсоревнованиях, проводимых Министерством легкой промышленности. Женская часть заводского профкома буквально молилась на группу и искренне гордилась привезенными с фестивалей вымпелами, дипломами и грамотами. Не воспользоваться подобной атмосферой было, конечно же, грешно.

Пантыкин устроился в «Радуге» на почетную должность руководителя вокально-инструментального ансамбля, а вернувшийся из военных лагерей Кормильцев окопался там же на штатном посту технолога. Благодаря личному обаянию и витавшим в воздухе флюидам «Урфин Джюсу» удалось получить для репетиций местный клуб (превращенный, по образному выражению Пантыкина, в «сексуальную Мекку Верхней Пышмы»), а также гарантийное письмо на оплату «Радугой» записи альбома в тон-ателье свердловской киностудии.

Но до полной победы было еще далеко. На киностудии «Урфин Джюс» ожидала засада. Запись звукового ряда осуществлялась на 35-миллиметровую пленку при помощи восьми огромных металлических шкафов, занимавших половину студии и в реальности являвшихся каналами магнитофона. Кинопленка при этом покрывалась магнитным слоем и по окончании последовательной записи на каждую из восьми машин синхронизировалась в монтажной с помощью перфорации.

Можно допустить, что в эпоху плановой экономики, когда киностудия должна была выпускать за год несколько документальных фильмов и киножурнал «Советский Урал», подобная технология считалась невероятно прогрессивной. В это несложно поверить, поскольку отечественное кино (впрочем, как и отечественная эстрада) предполагало в те времена преимущественно пародийное качество звучания.

Однако выяснилось это значительно позднее. Пока же Пантыкин, услышав магическое словосочетание «восемь каналов», отрезал «Урфин Джюсу» все пути к отступлению, пригласив на запись трубача и струнный секстет консерватории. В большом тон-ателье киностудии он нашел фонотеку искусственных шумов и решил наконец-то сотворить НЕЧТО. Ему сладко грезился собственный «Dark Side Of The Moon» - дорвавшись до искусственных шумов, Пантыкин сразу же начал экспериментировать с их наложением. К примеру, крики чаек и звуки волн в песне «Мир на стене» должны были по авторскому замыслу символизировать «сладкую жизнь» - в стиле антоновской композиции «Море, море...».

Уже первые пробы в апреле 82-го года показали, что большинству из подобных затей сбыться не суждено. Имевшаяся техника убивала все живое в музыке прямо на корню. Чудовищное звучание инструментов не давало никакой энергетической подзарядки и исправить положение не представлялось возможным. Вскоре это поняли и сами участники записи.

«Это была, конечно, абсолютнейшая авантюра, поскольку звукозаписывающая техника на киностудии предназначалась для перезаписи и озвучивания фильмов, - вспоминает звукорежиссер альбома Сергей Сашнин, впоследствии работавший со звуком во множестве кинофильмов свердловской киностудии, и в частности в «Мусульманине», музыку к которому написал Пантыкин.

– Я не знаю, как в итоге все получилось, потому что записываться на подобной кинотехнике нельзя по определению».

После первых прикидочных дублей Белкин и Назимов забастовали: «Все, хватит! Такой альбом нам не нужен». Пантыкин, очень любивший в подобных ситуациях проводить собрания, не растерялся, протрубил очередной сбор и вынес на повестку дня вопрос о «саунде звука». Звук действительно был настолько мутный, что даже репетиционные черновики, сделанные на «Радуге», звучали веселее. В стенах киностудии энергия удивительным образом куда-то испарялась, и вместо рок-группы слышался какой-то утяжеленный эстрадный оркестр, исполнявший смесь арт-рока, джазовых инструментальных фрагментов и классической музыки.

Совет закончился тем, что Белкин с Назимовым поставили на альбоме жирный крест и на несколько дней ушли в молодецкий запой. Тогда Пантыкину пришлось прибегнуть к хитрости. Отловив по очереди каждого из дезертиров, он произнес пламенную речь: «Ребята! Деньги на запись выделены, и часть работы нами выполнена. Никто не заставляет этот альбом тиражировать, если он нам не понравится. В этом случае мы отдадим на «Радугу» пленку, а сам альбом перепишем в другом месте». 

Все временно успокоились, и запись решено было продолжить. Но теперь группу ожидал удар с другой стороны. То, каким получается музыкальное оформление песен, категорически не нравилось Илье Кормильцеву.

«В «Урфин Джюсе» была демократия - песня не принималась до тех пор, пока ее не примет большинство. Поэтому из-за текстов вечно происходили баталии, - вспоминает Пантыкин.
– Это был чуть ли не единственный альбом в моей музыкальной практике, у которого первоначальным оказался текст, а не музыка. А у Кормильцева был такой период, когда ему хотелось выразить в текстах достаточно философские вещи - путем сложных фраз, закрученных построений, многоэтажных конструкций. Уже когда многие вещи были записаны, он приходил в студию и говорил: «Я вам свои тексты не отдам и вам придется писать новые песни».

Творческий процесс в «Урфин Джюсе» принципиально ничем не отличался от подобного процесса в других рок-группах. Сессии постепенно превращались в площадку для боевых действий. Идеологические стычки происходили под традиционный аккомпанемент российского фольклора, в кульминационные моменты переходившего в яростный рабоче-крестьянский диалект Белкина. На мате в «Урфин Джюсе» держалось многое.

Энергетический накал споров и общий наэлектризованный тонус поддерживался с помощью продававшихся в близлежащей кофейне лимонада и бутербродов с вареной колбасой. В рабочий полдень, во время обеденного перерыва, баталии временно прекращались.

Темой следующего столкновения стала продолжительность звучания альбома. Первоначально музыкантами планировалось зафиксировать только один альбом, а часть композиций сделать «про запас». Проблема состояла в том, чтобы сразу после окончания записи выяснить, какие именно песни будут лишними.

«Я настаивал на том, чтобы в альбом не вошли «Пропасть» и «Другая сторона холма», - вспоминает Пантыкин.
– Они приводили меня в бешенство, так как совершенно не соответствовали тому, что звучало у меня в голове. Еще две или три композиции казались мне проходными. Поэтому у меня было настроение из всего материала оставить наиболее выигрышную часть и выпустить один ударный альбом».