100 великих сокровищ России
Шрифт:
В Орехово-Зуеве у Кобылянской остался один-одинёшенек сын-школьник. Её отпустили и снова забрали. Панический страх женщины за своего мальчика внушал чекистам некоторую надежду на приоткрытое тайны, ибо к тому времени из её действительных держателей уже трудно было что-либо вытянуть. Константин Иванович Печекос лежал в больнице после попытки самоубийства. Его жена Анель Викентьевна покончила собой, проглотив куски разломанной ложки.
На втором допросе Константин Иванович не скрыл, что дал полковнику и, значит, императору, клятву хранить молчание. Что, кроме пакета, получил кинжалы и шпаги. Держал у себя, а когда брат, тоже богатый купец, собрался бежать в Польшу, они вдвоём замуровали всё в Омске, в стене собственного дома Александра, на шестом
Четыре дня следователи ломали стены в доме по Надеждинской улице. На четвёртый — Печекос, присутствовавший при сём явно бесполезном занятии, улучив момент, прыгнул из чердачного окна. Переломан таз, разбит позвоночник, но остался жив.
По российскому обыкновению, трагедию сопровождал фарс. Телеграммы из Омска в Свердловск от сотрудника ГПУ, сторожившего Печекоса в больнице: «По совету профессора приходится покупать ряд продуктов, а главное, портфейн, который „знакомый“ пьёт вместо воды… Переживаю большую нужду», «Шлите денег выздоровление».
Кобылянскую заставили написать письмо в больницу: «Константин Иванович, умоляю Вас отдать всё, что Вам отдано… Подумайте о страдании всех людей, связанных с этими вещами». Печекос молчал. Кончилось тем, что выпустили с подпиской о невыезде. Следили за ним до конца 1960-х годов: не сможет же бывший купец устоять перед соблазном баснословного богатства, как-нибудь выдаст себя.
Всех фигурантов постепенно освободили с той же подпиской, под надзор и слежку. В 1937–1938 годах, надо полагать, большинство «устранили». Само дело перед войной сдано в архив, поскольку «представляет оперативную ценность», но «в настоящее время использовано быть не может». Кладов, кроме Марфиного, так и не нашли.
Не исключено, что семейные предания сохранили тайные места. Правда, среди тех, кто в самом деле мог их знать, многие были бездетны, другие — покинули Россию. Может быть, потомки эмигрантов осведомлены? Александр Печекос умер в Польше, сын его подался на заработки в Южную Америку. К примеру, они? Ведь только человек, живший в другой стране, а то и на другом континенте, решился бы доверить свой крест детям, не опасаясь за их жизнь.
Список изъятых ценностей просмотрел директор Алмазного фонда Роскомдрагмета Виктор Васильевич Никитин и прежде всего усомнился в профессионализме оценщиков, в выставленных ими ценах, предположив гораздо более высокие. А каковы они сейчас? Никитин засмеялся: надо прибавить длинный ряд нулей. Однако о местонахождении вещей Виктор Васильевич и гадать не берётся. Уверен: «Никто уже вам не скажет».
Реквизированные вещи свозились в Гохран, Государственное хранилище ценностей. Там их сортировали по «счетам» — золото без драгоценностей, с драгоценностями, платина, серебро… Очень много золота переплавлялось, бриллианты отправляли на промышленные нужды. Плюс голод, индустриализация, содержание компартий, Коминтерна, прочие тёмные государственные дела. 1933 год — пик этой вакханалии. На Запад, на аукционы текла золотая река. Предложение превышало спрос, цены были в большинстве бросовые, но и дорогие вещи были недороги. Диадема, проданная за 240 фунтов стерлингов, стоила на аукционе в 1978 году 36 тысяч.
Виктор Васильевич показал каталог перевезённых в 1914 году царской семьёй в Москву, в Оружейную палату, коронационных регалий, украшений. Две трети даже этих музейных ценностей, числившихся по разряду «государственное достояние», были проданы правительством за границу.
Документы тех лет в Гохране давным-давно уничтожены. Список — примитивен, ничего не подсказывает. Без описания, без истории — страна, время, мастер — тобольских сокровищ теперь не узнать. Могли попасть в Эрмитаж, в Исторический музей. Полистайте их каталоги — полно обезличенных экспонатов. «Получено из Гохрана» — и вся биография. Как говорит Никитин, растворились.
А в закрытых архивах растворено само дело об их поисках, представляющее тоже немалую ценность. Да, согласно закону органы федеральной безопасности имеют право оберегать
тайну своих бывших сексотов, наушников, по-профессиональному — данные оперативного учёта и регламента оперативной работы. Правда, те агенты давно отправились в мир иной. Неужели продолжают оставаться актуальными их методы?!Послереволюционные клады России
Завязка популярнейшего романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» драматична. Умирающая тёща сообщает своему зятю, бывшему предводителю дворянства, что, опасаясь обыска, она зашила бриллиантов «на семьдесят тысяч» в сиденье стула. На вопрос, вынула ли она их оттуда, Воробьянинов с ужасом слышит ответ: «Я не успела. Вы помните, как быстро и неожиданно нам пришлось бежать».
Читателями всё это воспринимается просто как литературный приём авторов, придумавших историю с бриллиантами. На самом деле Ильф и Петров использовали достаточно распространённое в послереволюционной России явление. Когда большевики в 1917 году провозгласили лозунг: «Экспроприируй экспроприаторов!», воспринятый народом как разрешение «грабить богатых», многие представители имущих классов, дворяне и буржуазия, стали прятать ценности во всевозможные тайники или зарывать в землю. Эта вынужденная закладка кладов не прекращалась и в годы Гражданской войны, когда огромные территории не раз переходили из рук в руки, причём и белые, и красные не чурались «стричь золотых барашков». В силу этого, география послереволюционных кладов, охватывает всю территорию бывшего Советского Союза в буквальном смысле «от Москвы до самых до окраин».
Илья и Петров вынужденно заканчивают свой роман оптимистической развязкой. После того как наследство тёщи было случайно обнаружено, на эти деньги построили клуб железнодорожников: «Брильянты превратились в сплошные фасадные стёкла и железобетонные перекрытия, гимнастические залы были сделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась в театральный зал с вертящейся сценой, рубиновые подвески разрослись в целые люстры, золотые змеиные браслеты с изумрудами обернулись прекрасной библиотекой, а фермуар перевоплотился в детские ясли, планёрную мастерскую, шахматный кабинет и бильярдную».
Что ж, подобные находки действительно случались. Например, в городе Лодейное Поле столяру принесли для реставрации старинный стул. Когда же он снял обивку, то увидел лежавший между пружинами свёрток. В нём оказалась большая сумма денег в иностранной валюте. Судя по дате выхода газеты — 14 ноября 1918 года, в которую были завёрнуты деньги, клад заложили в первые месяцы Гражданской войны.
В качестве исторического курьёза можно упомянуть о «сокровище эпохи развитого социализма». Вологодский энтузиаст-кладоискатель Василий Трушков, ремонтируя подвал приобретённого им дома, наткнулся на удивительную находку: под ящиком из-под картофеля в тщательно замаскированном тайнике лежала непочатая бутылка «Солнцедара», гранёный стакан и завёрнутые в «Правду» от 10 июля 1974 года пятнадцать рублей мелкими купюрами.
А вот в сибирской тайге потомственный кладоискатель Ямщиков «взял» значительные ценности, схороненные известным миллионером купцом Годоваловым. Не раз находили клады на месте помещичьих усадеб. Но, поскольку у дворян было принято держать наличные не в золотых монетах, а в ассигнациях, их захоронки превратились в никому не нужные бумажки.
Другое дело золото. Только встречаются клады с жёлтым металлом редко. Внук Ямщикова Фрол, по специальности гидростроитель, также ставший профессиональным кладоискателем, поведал такую историю. В Туркмении сопротивление советской власти продолжалось дольше, чем где-нибудь в Средней Азии. Ещё в 1940-х годах там гремели выстрелы басмачей. Но клад, о котором идёт речь, относится к началу 1930-х годов. Предводитель одного из отрядов, курбаши, кроме идейной борьбы занимался, по современной терминологии, ещё и рэкетом. Сначала он обложил данью купцов, которых в тех местах, на шёлковом пути, было немало. А потом начал и вовсе грабить их, безжалостно пытая при этом.