1917: Вперед, Империя!

– Дальше рассказывать?

– Да, только сказочку ты мне на ночь дорасскажешь, серьезный разговор отложим на утро, а пока можешь продолжать меня развлекать.

– Может поговорим лучше о свадебном путешествии?

– Ах, это о том, в которое нам непременно и нужно было отправиться после срочной коронации и венчания?

– Именно о нем, любимая моя. Только представь! Два дня в комфортном поезде. Потом прекрасный дворец неподалеку от командного пункта. Крым, море, природа! Отличная яхта, Императорская, между прочим. Чудесная погода, Черное море и легендарная Византия! Император и Императрица. Я и ты. И перед нами завоеванный Константинополь, именуемый в России Царьградом. Будет неправильно, если Царь и Царица не посетят Царьград, не так ли? Кстати, счастье мое, а почему ты совсем не пьешь вино?

Она обернулась на окна.

– А тут точно сквозь ставни ничего не видно?

– Точно, я проверял.

– Тогда пойдем, дорасскажешь мне сказку на ночь. Нам пора подумать о Наследнике Престола Всероссийского, ведь у Царя и Царицы должен быть и Царевич, верно?

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ОХОТНИЧИЙ ДОМИК «У ТРЕХГЛАВОГО ДУБА». 26 июля (8 августа) 1917 года.

Я разбирал очередные бумаги, когда в комнату мягко вплыла Маша.

– Я не дождалась кофе в постель и решила отправиться на розыски мужа.

Ее губы мягко коснулись моих.

– Доброе утро, любимый.

– Доброе, счастье мое. Я не знал во сколько ты проснешься, а будить не хотел. Приготовить тебе кофе?

– Ну, поскольку из постели я уже выбралась, то кофе в постель можно и отменить. Могу забрать твой.

– Забирай. Он все равно уже остыл.

– Ой, можно подумать!

Обойдя кресло, она обняла меня сзади и бросила взгляд на бумаги.

– Ты вновь в государственных делах?

– Увы, моя радость, дела требуют внимания. А я, к сожалению, несколько более в делах, чем обыкновенный помещик.

Мария фыркнула.

– Не хотела бы быть женой помещика.

– А графа?

– И графа. Только твоей.

– Тут я с тобой полностью согласен. Только моей. Никому тебя не отдам.

Нежно целую ее руку. Та в ответ смачно чмокает меня в макушку и перебирается в кресло напротив.

– Дорогой муж. Можем ли мы серьезно поговорить?

Откладываю бумаги и бормочу себе под нос:

– Серьезное начало дня... Я весь внимание, радость моя!

– Спасибо, Миша. На самом деле я очень волнуюсь. Я сердцем чувствую твое напряжение, и историю про Августейших гостей и сказочных генералов расскажешь мне при случае в другой раз. Никакие гости и никакие лавры победителя не заставили бы тебя так нервничать. Я вижу, как ты постоянно изучаешь доклады Ситуационного центра. Как ты во время самого развеселого праздника ищешь глазами Кутепова, Винекена или одного из своих адъютантов, словно страшишься какой-то новости. Ты почти полгода обходился без коронации и вдруг так резко заторопился. Все так плохо? Только не рассказывай мне о том, что это лишь для того, чтобы я скорее стала Императрицей. Я твоя жена и мне этого достаточно. Великой Княгиней я готова быть годами, если это создает какие-то проблемы. Так какие у нас проблемы? Я хочу понять, что происходит и к чему мне быть готовой. В конце концов меня это тоже касается.

Я невольно крякнул от досады и задумался. Маша терпеливо ждала, и было ясно, что отвечать придется обязательно.

– Хорошо, мое солнышко. Если серьезно, то все действительно нервно. События завертелись значительно быстрее, чем я рассчитывал. И я не уверен, что они так завертелись сами по себе. Слишком многое стоит на кону. И визит «старых семей» в Россию лишь часть Большой Игры, равно как и покушение на тебя в Таранто.

– И такая легкость получения согласия на мой полет в Россию.

– Да, и это тоже. Причем таких неожиданных совпадений и даже удач вдруг стало слишком много. Так не бывает. Годами Болгария била в хвост и гриву Антанту, а тут неожиданно перешла на нашу сторону…

– Но ведь это Слащев…

– Любовь моя, Слащеву честь и хвала, но без каких-то глубинных решений он бы ничего не сделал. Болгария должна была еще год, а то и полтора сражаться. А тут – раз и готово! Повезло? Возможно. Впрочем, это пустые рассуждения.

Я вырулил, явно сболтнув лишнего. Хорошо вовремя спохватился.

– Да, я действительно хочу скорее выехать в Севастополь. Вчера в действие вступил Южный фронт генерала Брусилова, который начал свой марш на Болгарию. К его войскам присоединилась и болгарская армия. Если все будет хорошо, то завтра-послезавтра наши войска возьмут Констанцу и соединятся с болгарами, отрезав Австро-Венгрию от Черного моря. Конечная цель наступления – Константинополь. Проливы. Ради них Россия вступила в эту войну и взятие их простит мне многое. В ходе войны мы потеряли обширные территории. И господин Суворин может сколь угодно красноречиво описывать доблесть русской армии, но пока она наступать на немцев совершенно неспособна. Даже обороняется с трудом. Тот же Двинск мы героически потеряли, а деблокировать 38-ю дивизию не в состоянии. Тем более я совершенно не уверен, что нашей армии удастся отбить у немцев, к примеру, ту же Польшу. Значит, нужно что-то такое явить народу, что затмит Польшу и все остальные потери, и что господину Суворину можно будет объявить Главной Победой. Именно по причине грядущей битвы за Проливы я действительно должен быть на Императорском командном пункте в Севастополе.

Взглянув в глаза жене, я кивнул.

– Да, ты права – это лишь часть правды. Я не могу допустить того, чтобы слава победителя досталась лишь моим генералам.

– Ты опасаешься, что набравшие популярность генералы могут тебя свергнуть?

Да, она умна. Этого у нее не отнять.

Киваю:

– Опасаюсь. Только за этот год в России дважды пытались свергнуть Императора, не считая заговоров и покушений. Я знаю о существовании еще нескольких заговоров или, как минимум, о том, что определенные люди прощупывают почву, ведя осторожные консультации. Я и наступление в этом году начал во многом только потому, что если бы я не направил энергию моих генералов на цели вне Империи, то они бы нашли себе интересные цели внутри ее. И такой целью почти наверняка стал бы я. Разговоры о том, что я своим показным миролюбием пытаюсь украсть у России и армии победу, начинали звучать все громче. И если сто дней генералы были готовы мириться с этим, понимая, что нужно укрепить армию и восстановить дисциплину, то к июлю я должен был спустить с цепи псов войны, иначе бы они загрызли меня самого.

– Псы войны…

Маша задумчиво повторила эти слова, словно смакуя их вкус.

– Да, радость моя. И сейчас, в глазах армии и народа, главным триумфатором и героем Победы должен стать Император, а не Гурко, Брусилов или еще кто-то. Иначе возникнет огромный соблазн обратить популярность генерала в реальную власть. Мне хватает проблем и с Маниковским, а тут еще и такое.

– С Маниковским? Это твой премьер-министр?

– Да. И уже дважды он всерьез рассматривался заговорщиками на роль военного диктатора. Один раз при Николае, а второй уже при мне, когда мой трон зашатался.

– Тогда почему ты его не уберешь?

– Пока не могу. Более того, я дал ему во многом чрезвычайные полномочия для наведения порядка в экономике и управлении Империи. И то, что Россия сейчас значительно лучше стоит на ногах, чем полгода назад, во многом его заслуга.

– Но он опасен?

– Очень. И не только он.

– Ты уезжаешь в Севастополь, а он остается в Москве…

Я склонился и нежно поцеловал ее ладошку.

– У меня очень умная жена. Да, ты правильно поняла суть момента. Я не могу уехать и не могу не уехать. Император должен стать во главе Победы, но, когда свергали Николая, он тоже оставил столицу и уехал в Ставку. Ты наверняка знаешь историю моего воцарения и события, которые этому предшествовали.