29 отравленных принцев

— В конце концов, я старше вас по званию, сержант, — Катя отняла у недоверчивого муниципала свое удостоверение, которое он все еще продолжал вертеть в руках, — и я прошу вас… Я прошу, чтобы вы отнеслись моим словам со всей серьезностью. Речь идет о подозрении на умышленное убийство. Врачам здесь делать уже нечего, отошлите «Скорую» назад, тут сейчас будет работать наш судмедэксперт. Очистите зал от посторонних и пошлите прямо сейчас одного из своих людей на кухню проследить, чтобы там ничего не трогали и не выбрасывали никакого мусора.

— А вы, может быть, пока сами начнете осматривать труп, товарищ капитан? — ехидно спросил сержант.

— Я посмотрю. Сейчас, — ответила Катя, — я и сама хотела… А вы, пожалуйста, сделайте так, как я прошу. Это чрезвычайно важно — сохранить все, как есть, до приезда экспертов.

Она подошла к телу официантки. Нагнулась. Пощупала пульс. Нет его. Наклонилась ниже, потом осторожно опустилась на колени — так удобнее осматривать. Только вот эти осколки стекла мешают, скользкая кофейная жижа, раздавленные ягоды клубники. А это что? На сок не похоже. Кровь? Воробьева в агонии схватилась за разбитый бокал — осколки глубоко поранили ей ладони.

Катя почувствовала приступ дурноты; на плитке пола между раскинутых голых ног мертвой — бело-розовая лужица.

Катя отвернулась, глубоко вздохнула: так, спокойно, ничего страшного. Это всего-навсего растаявшее мороженое. Тот самый клубничный шербет, что заказала Анфиса.

Она дотронулась до тела Воробьевой. Мышцы сильно напряжены, до сих пор не расслаблены. Никита говорил, что и у Студнева было то же самое. Но ведь, как выяснилось, таллиум сульфат начинает действовать только через несколько часов — в случае со Студиевым через шесть, или если Воробьеву тоже отравили, то… Катя посмотрела на часы: четверть второго. Отнимаем шесть и получаем… семь часов пятнадцать минут.

— Извините, во сколько открывается ресторан? — громко спросила она у Полякова. И почувствовала, как в зале сразу стала тихо.

— Вы меня спрашиваете? — Поляков нахмурился.

— Да, вас.

— А вы кто, собственно, такая, простите?

— Я сотрудница ГУВД области, мы расследуем дело об убийстве клиента вашего ресторана гражданина Студнева, произошедшее пять дней назад, — Катя старалась, чтобы голос не подвел ее в этот момент и звучал достойно и официально, — сейчас сюда прибудет наша оперативная группа, я их уже вызвала. Так, во сколько вы открываетесь?

— В десять ноль-ноль, — ответил Поляков.

— А Воробьева во сколько пришла сегодня на работу?

Катя поймала его взгляд — отчужденный, настороженный, тревожный. «Я ведь даже фамилию у него не спросила, просто озвучила; Воробьева, словно я все давно знаю, — подумала Катя. — Он что же, из-за этого так забеспокоился?»

— Воробьева… Лена, она пришла, как обычно для дневной смены, к половине десятого, — сказал Поляков, — она неважно выглядела с утра. Я даже спросил, хорошо ли она себя чувствует. Она ответила, что ей нездоровится, но что это бывает в ее положении.

Катя не успела уточнить, про какое положение говорит шеф-повар, — с улицы донесся вой милицейской сирены. Приехал Колосов, а с ним — опергруппа: сыщики, эксперты из главка и коллеги с Петровки. На Петровку в отдел убийств Колосов звонил сам — фактически «Аль-Магриб» был столичной территорией, и действовать без участия московских товарищей было неэтично и противозаконно.

Катя сразу же скромненько стушевалась, отошла на второй план. Колосову сейчас не стоило мешать. Он должен был сам оценить ситуацию и разобраться в произошедшем. Он умел действовать в таких передрягах, быстро напускал на себя вид самого главного начальника и обожал все и всех брать под свой личный контроль. Ну и флаг ему в руки.

Осмотр шел четыре часа. Затем труп Воробьевой увезли в морг, куда срочно выехала эксперт-криминалист Заварзина. На кухне, в официантской, в подвале, где стояли контейнеры с мусором, на заднем дворе ресторана продолжался обыск. Клиентов опросили, записали адреса и фамилии и выпроводили вон, персонал оставили. Анфиса и Мохов уехали одними из первых. Катя сама проводила подругу до дверей, коротко попрощалась: «Я тебе позвоню». «Я сама тебе позвоню», — сказала Анфиса. В глазах ее застыло странное выражение: страх, ожидание и любопытство. И еще что-то, Катя затруднилась прочесть это, а может быть, и не хотела пока читать, догадываться, что там было в открытой книге Анфисиной души.

Кате было бы проще, если бы Анфиса была просто посторонней. А вот эксперту Заварзиной Катя позвонила сама, уже из родного кабинета на Никитском, куда дот бралась наконец измученная и усталая до крайности. Вопрос к эксперту был один: какой результат?

— Таллиум сульфат, — коротко сообщила Заварзина, —, на этот раз большая доза. Время попадания яда в желудок и пищевод — 7 — 7.30 утра. Я, если признаться, и ждала, и боялась вот этого самого — повторного применения. Почему я, Катерина, тогда тебе и позвонила, чтобы ты подключилась. Дела об отравлениях у нас, к нашему большому счастью, редки. Но они имеют одну очень нехорошую особенность.

— Какую, Валентина Тихоновна? — спросила Катя, хотя догадывалась.

— Одной смертью обычно никто не ограничивается. Бывает несколько применений, несколько смертей. Яд — ведь это не нож и не пистолет. Его очень легко пустить в ход, если он у вас под рукой. Дать яд жертве — полдела, гораздо сложнее бывает достать его. Ты меня слушаешь, Катерина, что примолкла?

— Я слушаю, — вздохнула Катя.

— Я тут справки наводила по поводу таллиума сульфата. Это промышленный препарат, область его применения не так уж и широка. Применяют его в основном на предприятиях, связанных с приборостроением и точной оптикой.

— В астрономии, что ли? — упавшим голосом спросила Катя. — Телескопы промывают?

— Ну, возможно, а также в оптике и фотоделе.

— Вы хотите сказать, что такой яд мог достать фотограф? — Катя почувствовала, что сердце ее тревожно екнуло.

— Его мог достать тот, кто профессионально занимается фотографией. Но все дело в том, что таллиум — это не цианид и морфий, про которые слышали все, кто читал романы Агаты Кристи. Это высокотехнический препарат. А в нашем случае вряд ли обошлось без химика-специалиста или, по крайней мере, без человека, который непосредственно работает с этим веществом на производстве и хорошо осведомлен о его составе, действии и, главное, дозах, являющихся смертельными.

— А как, по-вашему, можно достать такой яд?

— А как сейчас достают пластит, тол, обогащенный уран? — невесело усмехнулась Заварзина. — Что угодно сейчас можно достать и украсть за деньги и за большие деньги.

— А с каким продуктом Воробьева могла получить яд?

— Мы проведем повторное гистологическое исследование, результаты будут только завтра.

— А что сказал патологоанатом — она была беременна, ведь так?

— Да, это установлено. Срок примерно шесть с половиной недель. Она вообще кто такая, где работала?