29 отравленных принцев

— Вы о муже прямо как о какой-то Синей Бороде говорите, — усмехнулся недоверчиво Никита. — Ну ладно, хоть что-то выяснил. Извините за дерзости невольные. Мне самому не очень приятно о такой дряни с вами говорить, как убийство. Я о другом бы с вами хотел беседовать: о ваших песнях. Одна мне очень нравится, про любовь… «Любовь, моя любовь, как рассказать мне о ней тебе…» Это кто вам такую музыку классную написал?

— Один парень из Челябинска. Я даже фамилии его не знаю, — тихо сказала Аврора, — они группу свою хотели в Челябе организовать, спонсоров искали. Ну, и в одном клубе попались на глаза Гусарову. Он их послушал, наобещал с три короба и купил сразу несколько песен. Оптом. Я спела «Любовь». Ну и удачно все вышло, хит родился. А тот парень, автор, потом погиб. Вроде пьяный на мотоцикле разбился, а там уж не знаю… Что вы на меня так смотрите? Вы же о песнях моих хотели говорить со мной. А я правду вам о них рассказываю.

— Вы еще будете петь, Аврора? — спросил Никита.

— Понятия не имею. Сложно все как-то стало. Одной очень сложно. Пока у меня планы самые скромные. В сентябре старший мой, Дима, в школу пойдет. Школу надо искать приличную — лицей, гимназию. Потом с квартирой надо как-то вопрос решить. Мы ведь до сих пор у мамы моей на чемоданах ютимся.

— Хотите купить квартиру?

— Да, побольше, попросторнее, чем мамина. Сейчас как раз варианты подыскиваем.

— А Студнев вам не помогал квартирный вопрос решать?

— Его мой быт совершенно не интересовал. Он думал, что я на Луне живу, наверное. А встречались мы… Вас ведь это, конечно, интересует… всегда у него, здесь, в этих богоспасаемых Столбах. Или уезжали за город, на природу.

— Что вы все-таки отмечали в пятницу в «Аль-Магрибе», а? — спросил Никита. — Не пойму я что-то.

— Да ничего я конкретно не отмечала, — Аврора тяжело вздохнула, — так просто решила встряхнуться, не закисать. А то все одна да одна — с детьми, с мамой. А до этого в доме мужа в Немчиновке вообще как в тюрьме была. Все время охранник маячит, куда ни пойдешь. Ничего нельзя. Ко мне из моих знакомых никто не смел приезжать, только гусаровские приятели. Ну и захотелось мне с людьми нормальными, хорошими пообщаться. Марьяша Потехина — я ее нежно люблю. У нее отличный ресторан. Ой, у меня же совсем из головы вылетело… Скажите, а что же теперь будет с «Аль-Магрибом»? — Аврора тревожно заглянула Колосову в глаза. — Потехина боится, что ресторан теперь закроют.

— Не закроют, — ответил Колосов.

— Это правда?

— Правда. Мы не можем, не имеем права закрывать его. Я справку получил из санэпиднадзора — они провели проверку. В самом ресторане ничего такого не обнаружено. Ну, в смысле подозрительного… Я думаю, через пару дней снова начнет принимать клиентов.

— Сегодня же Марьяше позвоню, успокою ее, — сказала Аврора, — хоть одна хорошая новость за эти дни. Но как же тогда с убийствами?

— Ресторан будет работать, — сказал Никита, — но опасность по-прежнему существует.

— Опасность чего? — Голос Авроры дрогнул. Никита помолчал.

— Вы хорошо помните тот вечер? — спросил он.

— Не знаю, — Аврора пожала плечами, — часто думаю о нем, вроде все ясно помню, и вместе с тем какой-то туман в голове. Вот мы сидим, смеемся, разговариваем. Сима Симонов как всегда анекдоты травит, он их уйму знает и рассказывает так смешно, не то что я — ни одного толком не могу рассказать. Поляков Иван Григорьевич, он тут же в зале работает, объявляет, что фирменное блюдо — ягненок на вертеле — почти готово. Просит официантку Лену соус к нему подать и соленые закуски. «Тапас» они называются. Петя Мохов как всегда беспокоится — он диабетик страшный, у него всегда отдельные заказы, особые. И я тоже заказываю Леве Сайко для себя тажин с рыбой и моллюсками.

Я просто без ума от марокканской кухни и обожаю баранину. Но есть ее, увы, почти никогда не могу. Это очень жирное, тяжелое мясо, особенно на ночь, а я вечно на диете. Мы сидим, Максим наливает мне вина в бокал, говорит, что… что нам надо многое друг другу сказать, объясниться, он не понимает, что произошло между нами. Он не понимает, надо же, какой непонятливый стал! — Аврора горько усмехнулась, покачала головой. — Я его помню — так ясно… Говорю, что мы все давно уже проехали, что все закончилось. А в голову мне отчего-то лезет: «Я вас люблю любовью брата, а может быть, еще нежней». Я в девятом классе в театральной школьной студии Онегина играла. У нас там одни девки были, ни одного парня. Максим мне что-то говорит, возражает, просит, и тут вдруг у меня в сумке звонит телефон. Я слышу голос Гусарова и… и все. Точно дежа-вю какое-то, словно я снова вернулась в тот ужас, в тот дом в Немчиновке и должна слушать, должна терпеть, как он издевается надо мной, как втаптывает меня в грязь, оскорбляет… — Аврора закрыла лицо руками.

Колосов подвинул ей бутылку минеральной воды, подождал немного, потом спросил: — А вы не помните, что ел Студнев?

— Что? — Аврора отняла руки от лица.

— Ну, что он ел в тот вечер, какие блюда пробовал, не заметили? Он же рядом с вами сидел.

Она недоуменно пожала плечами:

— Ел как все. Там стол ломился от всего. Повара Потехиной великие кулинары. Очень вкусно готовят. Я бывала в Марокко, могу сравнить. А Максим… он много пил в тот вечер, вот это я помню. И мне тоже в бокал все время вина подливал, видно, напоить меня хотел, мальчик… Не вышло вот.

— А он не жаловался вам, что плохо себя чувствует? — спросил Колосов.

— Нет, — ответила Аврора. Взглянула на него и быстро отвела взгляд. И что-то странное было в этом взгляде. Точно искорка вдруг вспыхнула и погасла.

— И проводить вас домой он тоже не захотел?

— Это я не захотела. Сказала, что это лишнее, что и так все было хорошо, славно… Мы уехали с Анфисой Берг, можете спросить у нее, проверить. Вызвали такси по телефону. Я довезла ее домой в Измайлово — нам надо было еще кое-какие дела обсудить по дороге, потом поехала домой. Точнее, к маме в Текстильщики.

— А в субботу утром, где-то около двенадцати, вы Студневу на мобильный не звонили?

— Нет, я позвонила ему только в понедельник. А что? Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Да так, — ответил Колосов, — просто интересно. Ну, вот, пожалуй, и все… Что ж, беседа была и полезной, и приятной. Самый последний вопрос, чуть не забыл… Вы этот ресторан в ближайшее время намерены посещать?

— Ну, не знаю. Возможно, заеду повидаться с Потехиной.

— Ясно. Все понял. — Колосов смотрел на певицу. — А мужа вашего бывшего я вызову на допрос. Как вы считаете, это надо сделать?

Аврора молчала. Потом сказала:

— Да. Пожалуйста… И как можно скорее. Пусть хотя бы знает, что…

— Что милиция им уже интересуется? — Никита секунду подумал. — А может, так нам стоит поступить? Оборудовать ваш домашний телефон, у мамы который в квартире, прослушкой, записью? Если Гусаров снова вам позвонит, начнет угрожать, мы по крайней мере будем располагать прямыми уликами — пленкой. Хотите?

— Нет, — Аврора даже отмахнулась. — Нет, что вы, я у матери живу, я не знаю даже, как я ей все это объясню. И потом, это все равно… это ведь не защитит меня от него; Я Гусарова знаю. Он всегда говорил: для него преград не существует. И это правда. Он не только так говорит, он и думает именно так.

— Вот мой телефон на всякий случай и телефон нашей дежурной части, — Колосов подал Авроре листок, — если что — звоните.

Она молча, без особого энтузиазма спрятала листок в сумку.

Никита проводил ее до машины. Пожилой водитель-«частник» сладко кемарил, откинувшись на подголовник. Аврора села на заднее сиденье его старенького «Вольво».

Колосова в Столбах ждали дела. Аврору дома ждали дети. Она ехала и думала, перебирала в памяти вопросы, свои ответы. И вот неожиданно перед ее глазами всплыла яркая картина — та самая, которую она все последние дни так тщательно гнала от себя. Ослепительно белый кафель, мраморная раковина в туалете ресторана. Она, Аврора, стоит над этой раковиной, смотрит на воду, льющуюся из крана. Смотрит тупо и отрешенно, словно не понимает, где находится, не узнает места. А ее телефон валяется тут же на мраморной столешнице умывальника.