50 знаменитых больных

Что касается могилы философа, то о ней не вспоминали до 1880 года, когда было решено извлечь прах ученого из братской могилы. Начались раскопки. На предполагаемом месте упокоения философа были обнаружены части скелета пожилого человека, а неподалеку половинка таблички с посвящением от душеприказчика Иммануила Канта. Результаты идентификации праха вызвали шок: останки принадлежали профессору теологии Иоганну Шульцу. Каким образом табличка Канта переместилась, объяснить невозможно.

На этом сюрпризы не закончились. Очевидцы утверждали, что Кант был погребен справа от Шульца, однако поиски в этом направлении результата не дали. Отчаявшись, решили копать в противоположной стороне и вскоре наткнулись на скелет еще одного человека преклонного возраста. По мнению комиссии, именно эти останки и принадлежали Канту. К такому выводу ученые пришли, изучив череп и посмертную маску философа.

Сегодня могила Канта расположена в самом центре Калининграда, у разрушенного во время Второй мировой войны кафедрального собора, который так и не восстановлен.

КАФКА ФРАНЦ

(род. в 1883 г.
– ум. в 1924 г.)

Слова Франца Кафки могут показаться высокомерными — мол, писатели мелют вздор, и только он пишет «о том, о чем нужно». Однако, зная историю жизни Кафки, его постоянную неуверенность в себе и результатах своего труда, понимаешь, что вздором, недостойным внимания читателя, являются и его собственные произведения. Потому-то, например, остался незаконченным «Замок» — Кафка не был уверен, стоит ли вообще его заканчивать. Потому-то многие из его работ так и не были напечатаны при его жизни. Наконец, именно поэтому Кафка завещал уничтожить все его литературные труды — он мучительно был в них не уверен. Точнее, он был уверен, что они являют собой вздор. И кроме того, одной из главных черт Франца Кафки является склонность к саморазрушению.

Душеприказчик Кафки, Макс Брод, нарушил завещание человека, для которого был единственным другом. Он издал не только произведения Кафки, но и его личные письма, дневники, об уничтожении которых писатель просил особенно настойчиво. Милан Кундера обвиняет Брода в предательстве — оговаривая, впрочем, что и сам не смог бы сжечь все, написанное Кафкой, что оставил бы несколько произведений.

Так или иначе, труды Кафки опубликованы (и если сам он смотрел на них как на вздор, то сегодня найдется немало читателей, которые сочтут их бредом), дневники и письма изданы. И благодаря «предательству» Макса Брода мы можем не только погрузиться в патологически причудливые фантазии Франца Кафки, но и со всей ясностью увидеть, что они лишь отражают его душевный мир. Вообще, характерная для Кафки зацикленность на самом себе зачастую кажется неустанным поиском несчастья.

Иногда складывается впечатление, что Кафка находится в коконе собственных переживаний — для него не существует внешних событий. А ведь он появился на свет в то время, когда возникла чешская государственность, родился литературный чешский язык, ставший языком Гашека, Чапека, Кундеры (впрочем, последний уже долгие годы пишет по-французски). Все это прошло мимо Франца Кафки — он писал по-немецки. И даже сегодня находятся люди, для которых становится откровением, что Кафка — не немецкий писатель.

Франц Кафка родился 3 июля 1883 года в Праге — городе, где чехи, немцы и евреи жили бок о бок, но как бы в параллельных мирах, не пересекаясь друг с другом и не интересуясь друг другом. Впрочем, время от времени вспыхивали конфликты, иногда более серьезные, иногда менее — тогда соседи обращали внимание друг на друга, но все затихало, и замкнутость мирков национальных общин восстанавливалась.

А Кафка не вписывался никуда, точнее, он всюду был «не полностью». Немецкий критик Гюнтер Андерс писал: «Как еврей он не был полностью своим в христианском мире. Как индифферентный еврей — а таким он поначалу был — он не был полностью своим среди евреев. Как немецкоязычный — не был полностью своим среди чехов. Как немецкоязычный еврей — не был полностью своим среди богемских немцев. Как богемец — не был полностью австрийцем. Как служащий по страхованию рабочих — не полностью принадлежал к буржуазии. Как бюргерский сын — не полностью относился к рабочим. Но и в канцелярии он не был целиком, ибо чувствовал себя писателем. Но и писателем он не был, ибо отдавал все силы семье». Но и в семье собственных родителей он был чужеродным элементом — и здесь это «не полностью».

Не умея вписаться ни в одно сообщество, Кафка ненавидит Прагу (а может, наоборот: ненависть к Праге мешает ему стать «своим» в этом городе). Он ничего не заимствует из ее традиций и легенд, стремится бежать из нее. Почему такая ненависть? Возможно, потому, что Прага была городом детства Франца, местом, где жила его семья.

И в то же время Франц Кафка сам может служить символом Праги того времени, которую раздирали политические, языковые и культурные противоречия между немецкой, чешской и еврейской составляющими «личности» города. Также и Кафка — в его душе сочетались, жили независимо друг от друга и периодически вступали в конфликт отцовская и материнская линии. С одной стороны, отцовская фамилия, отмеченная «силой, здоровьем, хорошим аппетитом, сильным голосом, даром слова, самодовольством, чувством превосходства над всеми, упорством, остроумием, знанием людей, определенным благородством». С другой — материнская линия Леви, которой присущи «упорство, чувствительность, чувство справедливости, беспокойство». В письме, написанном отцу в 1919 году, которое тот, впрочем, так никогда и не прочитал, он открыто объявляет себя Леви. Кафка ненавидел оба «К» в своей фамилии, которая в переводе с чешского означает «галка». Галка была изображена на вывеске отцовского магазина, и Франц, очевидно, неуютно чувствовал себя в семействе галок — громогласных, уверенных в себе, наглых и хамоватых птиц. А Кафка чувствовал себя хилым, неуклюжим и смешным — возможно, из-за высокого роста, которого всегда стыдился. Впрочем, полностью отождествлять себя с материнским семейством писатель тоже не готов, он оговаривает, что он Леви — но «с некоторой основой Кафки». Опять — «не полностью».

Для Кафки литература стала прежде всего той сферой, куда отцу доступ был закрыт. Это был маленький остров свободы, место, где Франц брал реванш над отцом, где он был независим.

Жестокость, гнев, несправедливость Германа Кафки стали достоянием истории литературы. Наиболее красноречивым примером может быть «балконный» эпизод: Франц, капризничая, однажды ночью попросил принести ему пить. «Наверняка, не потому что хотел пить, — объясняет он в «Письме отцу», — а вероятно, отчасти, чтобы позлить вас, а отчасти, чтобы развлечься». Отец пришел на зов, вытащил мальчика из кровати, вывел в одной ночной рубашке на деревянный балкон, выходящий во двор, и оставил там, заперев дверь. Отец без конца и по любому поводу угрожал сыну: «Я разорву тебя на части». Ребенок постоянно чувствовал себя виноватым, должен был оправдываться неизвестно в чем, стал раздражительным, невнимательным, непослушным, но не от дерзости, а от страха перед наказанием за непослушание. Франц никогда не мог предугадать, за что его накажут на этот раз — вполне возможно, что именно за то, за что вчера хвалили. Маленький Франц перестал верить себе, своим чувствам — он вроде бы знал, что не сделал ничего плохого, но ведь родители лучше знают. Раз его наказывают, значит, он провинился, а то, что он не считает себя виновным, только доказывает его испорченность. В итоге Франц Кафка, в отличие от многих писателей, которые прошли похожую жизненную школу, всю жизнь судит скорее себя, чем собственного отца. Он всю жизнь чувствует вину за то, что не чувствует вины, хотя и понимает, что ни в чем не виноват, — и особенно хорошо это видно в знаменитом «Процессе».

Необузданность отца побуждала Кафку искать покровительства у матери, однако в германизированном семействе Кафок естественная нежность была под запретом, просто невозможной. Франц знает, что мать «балует» его и старается защитить, потому что на самом деле не знает всей испорченности и мерзости его души. У этой доброй, слабой, уступчивой женщины все лучшие намерения сводятся на нет и усугубляют беду. «Верно, мать была безгранично добра ко мне, — пишет Кафка в «Письме отцу», — но все это для меня находилось в связи с Тобой, следовательно, — в недоброй связи». Все, что касается отца, проклято, добрые чувства извращены, все становится подозрительным, начиная с материнской любви.

Кафка все больше отдалялся от людей, погружаясь в собственное одиночество. Даже сестры не очень-то помогали ему выйти из этого одиночества. Однако он не в состоянии разорвать патологическую связь с отцом, как не может покинуть Прагу. Лишь в тридцать один год у него появится собственная комната вдалеке от родителей, к которым, впрочем, его вскоре снова вернет болезнь (кто знает, быть может, болезнь была лишь поводом вернуться). «Я… постоянно стою перед своей семьей и, широко размахивая ножом, пытаюсь одновременно их и ранить и защитить».

Кафка так и не научился отличать ненависть от любви, нежность от грубости, он не был в состоянии читать в душах других людей. Он не мог строить устойчивые отношения ни с кем — материнская и отцовская линии в его душе никак не могли слиться, стать линией его собственной жизни. Кафка и хотел любви, и не хотел ее; он и стремился к браку, и избегал его. Семья была ему нужна и не нужна одновременно — он не боялся выбора чего-то одного, он просто был не в состоянии выбирать. И результат один — невроз.

Детство, каким его воссоздает уже взрослый Кафка, он использует для того, чтобы найти самые ранние признаки болезни. О первых годах жизни писателя неизвестно практически ничего. В сентябре 1889 года — ему шесть лет — его впервые ведут в начальную немецкую школу на Флейшмаркт. Обычно его сопровождает кухарка. Она постоянно грозит ему, что расскажет учителю обо всех его проделках. И снова возрождаются детские страхи, чувство виновности, неверие в себя, утрата своего места в строгой иерархии сил Вселенной. Таким он был в шесть лет, таким и остался.