А где-то в соседнем дворе… (сборник)

***

В контору добираюсь за полчаса до Нового года. Батон выпрыгивает из кабины и несется домой, а я долго сижу в машине, поглаживая кожаный руль.

В кабине уютно. Наверное, сказывается усталость, а, может, просто ночь: черное небо, фонари и живущий своею жизнью город. Я с детства люблю вглядываться в зажженные окна. Не подглядывать, нет! Просто, кажется, именно там, где свет, обязательно тепло и ждут только меня.

Грустно? Скорее, печально. Подходит к концу очередной год заточения между жизнью и смертью. Сейчас я выйду из машины, немного пройду по скользкой дорожке до подъезда, войду в переделанную под офис квартиру на первом этаже, открою дверь, и Батон произнесет мурчащим голосом с неподражаемой улыбкой кэроловского чешира:

– А вот и он, наш герой дня! Просим-просим...

Начальство предложит подписать очередной контракт, а потом будет праздник. Вовсе не какой-нибудь дурацкий корпоратив, а тихий, душевный вечер друзей средь свечей и бокалов самого лучшего шампанского.

Выхожу из машины, иду к старому пятиэтажному зданию, вхожу. Берусь за ручку двери...

– Ветрило в Германии достиг тридцати метров, во Франции уже двухметровые сугробы, Англию вообще, наверное, смыло, и только у нас в России хорошо. А хотя бы потому, что в Москве снега не было с середины декабря, когда грянула неожиданная оттепель, а какой же Новый год без снега?

– А вот и наш герой дня! – орет Батон, а я в который раз не узнаю наш офис.

Иду, заворожено глядя по сторонам, не в силах произнести ни слова. Куда делись дешевые украшения? Когда синтетический отвратительный запах елового мыла сменился настоящим ароматом смолы?

– Ко мне. Сначала ко мне, – выплывает из полумрака начальство, – кажется, Максим Андреевич созрел для решения.

Начальство одето роскошно: в дорогой костюм-тройку. Я иду за ним в кабинет. На стол падает лист бумаги и шариковая ручка.

– Годовой контракт. Праздник праздником, а формальности нужно чтить и соблюдать.

Целый год... много это или мало?

Где-то далеко, опутанное проводами и датчиками, спит беспробудным сном мое тело. Не загнется ли оно, пока хозяин станет проживать очередную иллюзию жизни? Но с другой стороны, разве та реальность намного отличается от нынешней?

Представляю, как вытянулось бы лицо врача, узнай он, что некоторые пациенты вместо того чтобы пребывать в пустоте комы, носятся по улицам города на поливальных машинах, искусно закамуфлированных под снегоуборочные. И спасают автомобилистов, между прочим – от глупости, неприятностей, всего того, отчего не уберегли себя. Ангелы-хранители, черт нас побери.

– А ты расскажи, – начальство умеет читать мысли. Кто бы сомневался, но только не я.

– Не хочу в психушку.

Всматриваюсь в аккуратные буквы контракта и внезапно понимаю, что не в силах разобрать ни слова. Будто наваждение какое-то окутывает разум. Вскакиваю и пытаюсь всмотреться в лица друзей, но все они плывут, преображаясь в водовороты силы, которые невозможно увидеть в реальном мире, а лишь почувствовать. На прощание Галочка посылает мне воздушный поцелуй, а Батон трется о ладони мохнатой мордой – только лишь для того, чтобы реабилитация прошла как можно быстрее.

– И это еще не все сюрпризы, – шепчет робот и продолжает приглушенным тенорком:

– Циклон, несколько дней терзавший Европу, наконец, ослабевает. По всей видимости, праздники пройдут при усиленной работе спецслужб, но хотя бы спокойно.

– И что, даже Англия цела? – сиплю я, с трудом размыкая заплывшие веки.

– Доктора!

– Доктора!

Кажется, снова отключаюсь, но ненадолго.

– Где я нахожусь?

– В сорок девятой.

– А вы не Алина, случаем?

Девушка вздрагивает, и я стремлюсь скорее перепрыгнуть на другую тему:

– Сколько я здесь?

– Три месяца, никто не ожидал, что очнетесь так быстро. Вы попали в аварию и пережили клиническую смерть. Это чудо, что смогли выжить при попадании в отбойник на скорости за двести! А еще вы первое на моем веку исключение из правила ботинка... ой...

– Я знаю. Это когда тело водителя черт-те где, а его обувь стоит на педалях, – три месяца, а по моему времяисчислению не меньше трех лет.

Она кивает. Замечательную тему для разговора с хорошенькой девушкой я выбрал. Действительно, ничему меня жизнь не учит.

– Вы, наверное, очень спешили куда-то?

Точно. Спешил – на тот свет. Разозлился на жизнь, родителей, подружку, имени которой сейчас, наверное, и не вспомню, и погнал. Бесконечно выжимая педаль газа, дожидаясь скорости, при которой откажет автомобиль или моя реакция. Вот только незачем Алине об этом знать, да и остальным живым – тоже.

– Да, торопился. Но все-таки, как вас зовут?

– Прохорова... Алина, – смущается она, – ну, я еще зайду, отдыхайте.

– Конечно, хозяйка малинового «Опеля», – почти неслышно произношу я, переворачиваюсь на правый бок и засыпаю нормальным человеческим сном почти без сновидений.

Когда дракоты улыбаются

Примечание: Дракот — это мелкий дракон, живущий рядом с людьми вот уже не счесть сколько времени. Люди давно привыкли относиться к ним как к обычным котам и, похоже, действительно не замечают разницы, однако истинно драконьего нрава это не отменяет.

___________________________________________________

Тим выбежал из парка, едва не угодил под колеса, а остановился только в незнакомом дворе.

Впереди возвышалась помойка. На мусорных баках, не обращая на него внимания, сидели, сверля друг друга взглядами, дракоты. Рыжий, почти оранжевый, с золотыми полосами поперек тела и лап, и черный – с огромными, явно драконьими глазами и шерстью, в которой нет-нет, а попадались чешуйки. Первый — холеный, с узким синим ошейником, — очень пушистый и точно породистый. Второй, дворовый, — гладкий, но не уступающий сопернику размером, шелковистостью шерсти и яростью.

– Отфффали, – шипел породистый.

– Урррою, – рычал дворовый.

Из окна на втором этаже высунулась женщина. Противостояния она не видела, но ее голос все равно был визгливо истеричен:

— Милорд, домой!..

— Тфффое сщщщастье, — прошипел рыжий и меховой тряпкой сиганул по стене, помогая себе прозрачными, маленькими и оттого неуклюжими крылышками, а потом по водосточной трубе — вверх в объятия хозяйки.

У Тима защемило в груди: его выкинули, а породистого Милорда любили. В том и сомнений не возникало.

– Ну? — он настолько сильно погрузился в переживания, что забыл, где находится. Потому и не дал деру, когда дворовый дракотище вдруг оказался рядом. Очень близко! И когда только со своей кучи слезть успел? — Ты здесь по делу али как?

— Я?.. Не...
– - Тим хотел рассказать о человеке в перчатках, о том, как его, маленького котенка, выгнали из дома, о парке и рычащих монстрах, о мировой несправедливости наконец, но поднял глаза и онемел.

Дворовый дракотище был вдвое, если не втрое, больше Тима. Угольно-черный, с блестящей лоснящейся шерстью, серебряной чешуей и огромными, красивыми, неописуемо замечательными крыльями. Если приглядеться, удалось бы разглядеть застарелые шрамы, но даже подобная уродливость не умаляла его красоты, скорее наоборот – подчеркивала. Былые раны дракотище носил как иные собаки медали – с достоинством и гордостью. А еще – как отличительный знак: мол, не стоит со мной связываться. С черной морды пристально и зло глядели изумрудные глаза с узким вертикальным зрачком.