А. Блок. Его предшественники и современники

говорить о возврате к безличностному «непрерывному» лирическому потоку

непосредственного учителя Блока — Фета. Блок и в зрелый период ищет

устойчивого, в своем роде «неподвижного» ядра человеческой личности, как бы

особых «атомов» душевной жизни, и его «психологизм» — новое

художественное качество, преемственно связанное со старой поэзией, но не

сводящееся к ее принципам. В порядке аналогии, для более ясного

представления об этом новом качестве, можно указать на характерное для

нового периода в развитии естественных наук возвращение к «атомистическим

представлениям». Вот как характеризует специалист это новое положение

вещей: «Новая физика в некоторых пунктах отказалась от идеи непрерывности,

идея атомизации, скачков, прерывностей глубоко проникла в современную

«нераздельности и неслиянности» разных ее жизненных возможностей не

исчерпывается и не должно исчерпываться только таким изображением. В

плане общей эволюции Блока в стихотворении «В ресторане» продолжены

искания поэтом театрализованных персонажей и ситуаций: подчеркнуто яркие,

«декоративные» условия сюжета, несколько взвинченная, сконцентрированная,

броская динамика самого этого сюжета, «демонический» поединок лиц-

персонажей. В скрытом виде существует и повествовательность, — все ярко и

броско, но правдоподобно: «случай из жизни», динамически разработанный. Но

«случай из жизни» с иными персонажами может быть сейчас, в полном (хотя и

особом) единстве с театральной динамикой, разработан и в чисто

повествовательном плане, в подчеркнуто конкретной, «бытовой» интонации.

Таково знаменитое стихотворение «На железной дороге» («Под насыпью, во рву

некошенном…», датировано 14 июня 1910 г.). В примечании к этому

стихотворению в первом издании трилогии лирики Блок отметил связь его с

классической русской прозой: «Бессознательное подражание эпизоду из

“Воскресения” Толстого…» (III, 593). За этой «бессознательностью» стоит

целая, уходящая в глубь истории русской поэзии, всегда в «подтексте»

дремлющая в самом Блоке, традиция: еще Апухтин стремился освоить в стихе

«психологизм» Толстого, Надсон и Андреевский пытались прямо перелагать

стихами «прозаические» ситуации Тургенева, Случевский хотел использовать в

стихе опыт прозы «натуральной школы» и Достоевского, и т. д. Едва ли кто

может усомниться в «житейском», «прозаическом» правдоподобии этого

потрясающего трагической правдой жизни «рассказа в стихах», в котором

науку. Атомизируется масса, электрический заряд, энергия, действие;

классические дифференциальные уравнения получают статистический смысл и

предполагаются верными только для среднего значения большого числа

отдельных элементарных процессов» (Вавилов С. И. Исаак Ньютон. М., 1961,

с. 161 – 162). Подобный отказ от представлений о «непрерывности» в

протекании естественных процессов вместе с тем не означает простого возврата

к старой атомистике; самый «атом» представляется динамически: «Было

известно давно, что характеристические частоты, появляющиеся в спектрах

атомов, могут быть представлены в виде разностей из серии нескольких чисел,

и Нильс Бор, сопоставив это с квантовой природой света, вытекающей из

теории Планка, заметил, что этот факт указывает на существование отдельных

уровней энергии в атомах. Бор развил затем квантовые правила, позволившие

ему предсказать, какие орбиты из всех тех, которые могут осуществляться в

ньютоновской механике, следует отождествить с уровнями энергии атома

водорода» (Пайерлс Р. Е. Законы природы. М., 1962, с. 192). Трагедийная

динамика душевной жизни в зрелой лирике Блока не уничтожает устойчивого

образа личности в стихе, как это было у Фета, но, напротив, предполагает

многообразие подобных индивидуальностей, «вереницу душ», с разными

«уровнями» и типами душевной «энергии» в них. Разумеется, проводимая здесь

аналогия претендует всего лишь на иллюстративное прояснение литературной

ситуации — и никак не более.

новеллически сжато и исчерпывающе точно передана целая человеческая

жизнь. Но стихотворение это живет в «веренице душ», в общей широкой

картине русской жизни, лирическими способами и в особом блоковском ключе

создаваемой в третьем томе. И оно удается, «получается» оттого, что введено в

общую картину «страшного мира» современности, притом русской

современности: Блок включал его в разных изданиях и в раздел «Страшный

мир», и в раздел «Родина», а это значит, что «страшный мир» — «это все о

России». «Литературная традиция» тут представительствует русскую историю.

Нет никакого чуда в том, что Блоку удается желанное, но невыполнимое

для его предшественников: поэты-восьмидесятники или отстранялись от

«гражданственной» линии поэзии, или не в силах были слить ее с лиризмом. У

Блока сам «случай» единичной судьбы становится грандиозным историческим

обобщением потому, что в новую эпоху (первая русская революция) такие

возможности открываются перед искусством, — поисками их реализации и

занят Блок. «Случай», во всех его прозаических конкретных особенностях,

органически сливается в стихотворении «На железной дороге» с социальным,

социальное неотъемлемо от душевно-лирического, личное явно сплетается с

драматизмом истории. «Чудо» строфы, знаменитой не менее, чем все

стихотворение, в том, что социальное «звенит» невероятной силой лиризма:

Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели;

Молчали желтые и синие;

В зеленых плакали и пели.

В «зеленых вагонах» «поют и плачут» о том же, о чем «поет и плачет» судьба