А. Блок. Его предшественники и современники

вращения нашей молодой поэзии, ее смыслом и жизнью является решительное

и окончательное “принятие” Европы, даже откровенное и долгое еще

ученичество, хотя бы и верно было то, что Европа сейчас — только

кладбище»245. Проповедь «цельной», «жизнеутверждающей» концепции

искусства на деле оказывается исторически основанной на «цивилизованной»,

«европейской» буржуазной личности; противопоставление «классика»

Гумилева «отрицающему жизнь романтику» Блоку означает фактически

неприятие, как «азиатской одури», человека революционной эпохи, человека

массы, на изображение которого ориентировался Блок-поэт в эти годы.

За литературной борьбой, за теоретическими и практически-

художественными столкновениями, противоборством разных поэтических

концепций, разными истолкованиями основного образа-характера эпохи стоят

тут фактически разные концепции жизни, разное отношение к революции, и

далее, в сущности, разное отношение к своей стране, к истории России, которая

для Блока неразрывно связана с революцией и человеком массы. Именно так и

осмысляется у Блока его художественное столкновение с Гумилевым и

возглавляемой им поэтической школой. Блок не вступает в эти годы в коллизии

с Андреем Белым. Суть тут не в том, как Блок на новом этапе относится к

символизму, как его истолковывает: это проблема для специального

исследования. Едва ли Блоку мог сколько-нибудь импонировать

«синтетический» образ центрального героя поэмы «Христос воскрес», —

реально там изображалось «самораспятие» буржуазного интеллигента,

принимающего революцию, но полностью ее не понимающего. Это было

далеко от реальной истории народа, но по причине крайней художественной

запутанности просто малодоступно сколько-нибудь широкому кругу читателей.

Гумилев и его школа в пластически-ясной по внешности, «классицистической»

форме выдвигали, используя отчасти опыт самого Блока, образ-характер

243 Адамович Г. Смерть Блока. — В кн.: Цех Поэтов. Книга третья. Пг., 1922,

с. 49.

244 Там же.

245 Адамович Г. Смерть Блока. — В кн. «Цех Поэтов» Книга третья. Пг.,

1922, с. 50.

буржуазного человека, явно противопоставляя его революции и человеку

массы. Всегдашняя ненависть (или даже отвращение, омерзение — если

говорить в личном плане) Блока к буржуа должна была вызвать у него

духовный и художественный отпор таким тенденциям.

Последняя литературно-критическая статья Блока «Без божества, без

вдохновенья» (апрель 1921 г.) поэтому совершенно не случайно посвящена

Гумилеву и его школе. В концовке ее сформулированы основные для Блока

проблемы в негативной форме: «Если бы они все развязали себе руки, стали

хоть на минуту корявыми, неотесанными, даже уродливыми, и оттого больше

похожими на свою родную, искалеченную, сожженную смутой, развороченную

разрухой страну! Да нет, не захотят и не сумеют; они хотят быть знатными

иностранцами, цеховыми и гильдейскими; во всяком случае, говорить с каждым

и о каждом из них серьезно можно будет лишь тогда, когда они оставят свои

“цехи”, отрекутся от формализма, проклянут все “эйдолологии” и станут

самими собой» (VI, 183 – 184). Внешняя, формальная западническая

щеголеватость акмеистов, по Блоку, скрывает за собой отсутствие человеческой

личности; это опустошение личности связано с тем, что люди эти отстранились

от жизни своего народа, своей страны, ее истории. Буржуазная личность, по

Блоку, вовсе не личность, а внутренняя пустота. В сущности, тут наносится

удар по основным общественно-художественным идеям Гумилева. За образом

«развороченной разрухой страны» стоит, конечно, образ современного человека,

человека массы, героя «Двенадцати». Полемика имеет не просто

художественный характер, — да и могли ли в эту эпоху обнажившихся до конца

общественных противоречий быть только художественные полемики!

Один из наиболее сильных ударов Блока по Гумилеву и его школе — это

удар по центральному пункту акмеистических теоретических построений.

Борясь за цельность, гармоничность, мужественность человеческого образа-

характера (а реально, в художественной практике, подменяя его

«западническими» синтетическими конструкциями буржуазной личности),

акмеисты вместе с тем упускают из виду или сознательно утаивают тот факт,

что рациональное, разумное в их теориях и в их практике заимствовано из

чуждого художественного опыта и чужих теоретических обобщений этого

опыта: «мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь», как утверждает Блок,

«эта единственная, по-моему, дельная мысль в статье Гумилева была

заимствована им у меня…» (VI, 178). Блок ссылается далее на свою статью «О

современном состоянии русского символизма». Само собой разумеется, по

понятным причинам, Блок тут сужает вопрос об источниках акмеизма. На деле

опыт Блока используется акмеистами несравненно больше и, разумеется, не

только и не столько «теоретически», сколько прежде всего в области

поэтической практики. Естественно, что Блока тут меньше всего интересуют

проблемы литературной генеалогии, и еще менее его томит желание быть

духовным отцом акмеизма: реально Блока волнует вопрос, во что превращается

у акмеистов опыт старшего поколения русских писателей и шире — опыт

русской культуры в целом.

Здесь возникает наиболее глубокая из занимающих Блока общественно-

художественных проблем. Гумилев и его школа пытаются построить «цеховое»,

замкнутое искусство, отделенное от народной жизни и от общих

закономерностей развития русской культуры. В такое искусство, отделенное от

обычных человеческих потребностей, от вопросов, волнующих людей в их