Адмирал Д. Н. Сенявин

Адмиралтейская коллегия запросила Сенявнна, за какие сражения 1807 года должны быть награждены его матросы и солдаты. Дмитрий Николаевич ответил, что награждать следует за Дарданелльское и Афонское сражения и за высадку десантов. Получив ордена, Дмитрий Николаевич приступил к их раздаче. Однако Адмиралтейская коллегия прислала мало орденов, так как производила расчеты <спо средней пропорции». Сенязнн же высоко оценивал героизм матросов и солдат в сражениях 1807 года и выдавал ордена «по высшей пропорции». Он настаивал, чтобы к 340 доставленным ему орденам было добавлено еще 138 и добился своего, несмотря на противодействие начальства ⁵. Эти дополнительно присланные ордена Сеня вин роздал командам кораблей, которые позже других вернулись на родину и потому больше испытали невзгод и лишений.

В то время как корабли, которые Сенявин вол в балтийские порты, силой обстоятельств были задержаны в Лиссабоне и Портсмуте, корабли, остававшиеся в средиземноморских портах, были сначала переданы царем в распоряжение Наполеона, а затем (в 1809 году) буквально за гроши проданы Франции. Команды этих кораблей возратшшсь на родину сухим путем.

Об отношении царских чиновников к героическим участникам средиземноморских кампаний 1806—1807’ гг.

ярко свидетельствует эпизод, связанный с возвращением в Россию из Тулона команд линейных кораблей «Петр» и «Москва».

В начале 1810 года была закончена передача этих кораблей французам и команды выступили в поход. Не имея теплой одежды, они в зимние месяцы прошли через всю Западную Европу; нигде не останавливались без крайней нужды, нигде не задерживались. Когда отряд дошел до Восточной Пруссии, его командир — капитан 1 ранга Гетцен — уведомил Чичагова, что 24 мая по новому стилю он будет на границе. Гетцен просил подготовить к этому времени продовольствие и подводы для отряда. Но изголодавшиеся и изнуренные матросы подошли к границе раньше, чем предполагал их командир. И вот они увидели пограничный столб, за которым простиралась родная земля.

Легко себе представить, что в этот момент чувствовали люди, которые почти пять лет оставались вдали от родины. Но сразу за пограничным столбом на них глянули отвратительные свиные хари прожженных бюрократов. Россиенский капнтаи-исправиик заявил, что получил повеление встречать отряд 24 мая, а матросы «осмелились» идти без отдыха и прибыть на родину уже 9 мая. На этом основании капитан-исправник отказался снабжать отряд даже самым необходимым. Гетцен разъяснял, что он просил о встрече 24 мая по новому стилю, то есть 12 мая по старому, что матросы прибыли, таким образом, только на три дня раньше срока. Но никакие уговоры не действовали на полицейского чиновника. Случайно в это время в Россиенах оказался представитель губернской администрации. Капитан 1 ранга Гетцен попытался было обратиться к нему, однако он, приняв Гетцена за капитана ¹⁰⁵, счел для себя зазорным встречу с офицером такого небольшого чина. Он даже отказался (назвать себя и уехал, не оказав команде никакого содействия.

Двигаясь по Россиенскому, а затем по Шауляйскому уездам, команда, насчитывавшая почти тысячу человек, «довольствовалась содержанием весьма худо»: матросы получали только хлеб, да и то неаккуратно. Правда, простые литовские крестьяне проявляли заботу о матро-

сах и «от усердия некоторых хозяев» те получали иногда вместе с хлебом похлебку. Но большего не было и у самих крестьян.

Весна в 1810 году сильно запоздала, и в середине мая в Литве еще стояли холода. А 17 мая была «чрезвычайная стужа». Виленский губернатор доносил, что в этот день в районе Шауляя померзло и околело более 300 лошадей, коров, овец и свиней, которых крестьяне вынуждены были выгонять за околицу, так как их нечем было кормить. В этот день в Шауляе находилась одна из колонн отряда Гетцена. Командовавший этой колонной лейтенант Гильдебраит никак не мог получить у капитан-исправника лошадей и в ожидании их продержал матросов под холодным дождем в течение пяти часов. В 10 часов утра они выступили из Шауляя. Погода, между тем, ухудшилась: началась буря со снегом и градом. В результате 13 матросов и 2 возчика погибли от мороза, а 1 матрос пропал без вести. Люди, которые не раз выходили победителями над штормами в открытом морс, люди, которых пощадили ядра и пули з жестоких сражениях, люди, которые прошли пешком пол-Европы, стали жертвой бездушных бюрократов.

Это чрезвычайное происшествие взбудоражило не только общественность, но и начальство. Пошли запросы из Петербурга и казенные отписки местных властей. Виленский губернатор пытался все свалить на погоду. Но и он должен был признать, что «сверх изъясненной погоды к смерти могло несколько причи-ииться» то, что матросы не имели шинелей н были одеты только в суконные куртки и шаровары, и то, что некоторые из них при выходе из Шауляя уже были нездоровы.

Гетцен выяснял у лейтенанта Гнльдебранта, какие средства были употреблены для спасения обмороженных и «какое пособие им было подано со стороны лекарей или ротных начальников?» Лейтенант отвечал, что с упавшими в пути оставляли унтер-офицеров и «крепких людей». Относительно же медицинской помощи он вынужден был промолчать. Отвечать было нечего: люди гибли, а помощи им не оказывалось никакой ⁶.

Полтора года с лишним после прибытия из Англин Сснявин не получал никакого назначения, а затем был возвращен на прежнюю скромную должность, которую занимал перед, средиземноморскими кампаниями: на ос-

новации царского указа он принял 2 мая 1811 года командование над Ревельскшм портом ⁷.

В это предгрозовое время на европейском горизонте явственно вырисовывался призрак новой войны между Францией и Россией. Проводя (политику «движущейся границы», Наполеон присоединял к своей империи все новые и -новые земли, увеличивал численность овоен армии, все ближе придвигая ее к русокой границе.

В феврале 1812 года из Швеции стали поступать сведения о том, что -император французов подготовил к отправке в Балтийское морс большое количество канонерских лодок. Было очевидно, что они предназначались для поддержки войск, которые должны были после нападения на Россию наступать на петербургском направлении.

В этой связи царь приказал построить *в течение двух месяцев 60 новых канонерских лодок. Одновременно были приняты меры к скорейшей подготовке к боевым действиям 230 канонерских лодок, которые уже имелись на Балтике. Подготовкой канонерских лодок, стоявших в Ревеле и, в частности, их укомплектованием личным составом Сенявин много занимался летом 1812 года.

Получив в начале 1812 года сведения о предполагаемом усилении французского флота на Балтийском море, царское правитсльство решило усилить руководство как гребным, так и корабельным флотом. Новые назначения получили адмиралы Тет, Грейг, Моллер и другие⁸. Сенявин же был оставлен на второстепенном посту командира Ревельского порта, где меньше всего он мог проявить свои флотоводческий талант.

Наиболее важной задачей, в решении которой Сенявин принял участие в период Отечественной войны 1812 года, была перевозка морем корпуса Штейнгеля. Корпус этот оставался в Финляндии после окончания русско-шведокой войны 1808—1809 гг. Когда началась Отечественная война и стало вместе с тем ясно, что со стороны Швеции ничто России не угрожает, решено было перевезти корпус Штейнгеля под Ригу. Главный удар Наполеон наносил на направлении Смоленск — Москва. Направление Рига — Петербург было вспомогательным. но оно имело все же немалое значение. Между тем под Ригой было очень мало войск. При таких обстоя-

тельствах быстрая перевозка корпуса из Финляндии в Ревель и переход его оттуда к Риге имели существенное значение. Сенявин хорошо подготовил Ревельский порт к «приему войск и к их отправке дальше на юг.

Если не считать подготовки канонерских лодок и обеспечения перевоз-ки корпуса Штейнгеля, почти ничто в жизни Ревельского военного порта не было связано с войной. Просматривая «протоколы отходящим делам конторы главного командира Ревельского порта», мы можем проследить, чем приходилось заниматься Сенявину в дни жарких боев, которые решали судьбы родины. Тут были дела о выдаче офицерам и матросам денежного жалованья и других видов довольствия, об отпуске денег на бумагу или свечи, о расплате с мастеровыми людьми, о поимке беглого крестьянина и т. д. Контора составляла ведомости о больных и умерших, ведомости о приходящих и уходящих купеческих судах. Понятно, что Сенявин изнывал в тихой ревельской заводи л рвался в действующую армию.

28 июня 1812 года он подал царю рапорт: «В то время, когда каждый россиянин пылает мщением и о подчищается на неприятеля, вступившего в пределы государства, я занимаю здесь пост главного командира порта... Усердствуя высочайшей службе вашего импера-торскаго величества и ревнуя соотечественникам моим, я желаю обще с ними, будучи безполезен при настоящем месте, или пасть, или поражать неприятелей». Сенявин просил дать ему возможность принять участие в боевых действиях против французских оккупантов.