Адмирал Д. Н. Сенявин

«У нас на корабле, — пишет Сенявин,—был... забавник— слесарь корабельный: мастерски играл на дудке с припезами, плясал чудесно, шутил забавно, а иногда очень умно. Люди звали его «кот-бахарь». Когда течь под конец шторма прибавилась чрезвычайно и угрожала гибелью, (я) сошел со шканец на палубу, чтобы покура-жить людей, которые из сил почти выбивались от беспрестанной трехдневной работы. Вижу, слесарь сидит покойно на пушке, обрезает кость солонины и кушает равнодушно. Я закричал на него: «Скотина, то ли теперь время наедаться, брось все и работай». Мой баха-рь со-окочил с пушки, вытянулся и говорит: «Я думал, ваше высокоблагородие, теперь-то и поесть солененького, может, доведется, пить много будем». Теперь, как вы думаете, что сталося от людей, которые слышали ответ слесаря. Все захохотали, крикнули: «Ура, бахарь, ура», все оживились и работа сделалась в два раза успешнее» ⁴.

Эпизод этот интересен потому, что живо воспроизводит образ одного из простых русских матросов. Вместе с тем этот эпизод показателен и для характеристики процесса становления Сенявина как военачальника и флотоводца. В грубом и унизительном обращении юнца офицера к матросу («скотина, то ли теперь время наедаться...») еще проступает барское отношение к мужику. Но за этой типичной для тогдашнего офицерства грубостью явственно видно подлинное восхищение Сенявина такими качествами русского матроса, как бесстрашная •веселость и умение мужественно и без 'паники встречать любое испытание.

В течение десятков лет Сенявин помнил матросов, с которыми начинал -и «проходил службу на Черноморском флоте. Об одном из них в «Воспоминаниях» рассказан любопытный эпизод, относящийся к 1787 году, когда Екатерина II путешествовала по Новороссийскому краю и Крыму. Обходя в Севастополе флот, Екатерина сказала матросам: «Как далеко я ехала, чтобы только видеть вас». На это загребной императорского катера матрос Жаров ответил: «От евдакой «матушки-царицы чего не может статься». Какой смысл был вложен в эту фразу? Тут можно было подумать о «монарших милостях» и «монаршем благоволении», но можно было подумать и о широко известном в народе распутстве царицы, и о кровавой расправе над пугачевцами, и об окончательном закрепощении (крестьян левобережной Украины. Матрос Жаров не был грамотеем, но его отнюдь нельзя считать простаком. Недаром он стал позже лучшим шкипером Черноморского флота. Загадочность его фразы, очевидно, объясняется не темнотой и безграмотностью, а лукавой хитринкой. «Как хотите, теперь так н разбирайте ответ матроса Жарова Екатерине, — предлагает Сенявин читателю своих «Воспоминаний».

Добавим, что точно такое предложение можно было бы сделать и по поводу некоторых высказываний самого Сенявина об императрице. Описывая помпезную встречу, подготовленную Екатерине Потемкиным в Кременчуге, Дмитрий Николаевич сообщает, что императрица «показала себя, как будто... была весьма обрадована» тем, что согнанный к ее дворцу народ »пел и плясал, демонстрируя «благоденствие» и «обеспеченную веселую жизнь». Об этой наигранной радости Екатерины Сенявин писал: «Вот какими безделицами мудрые цари приобретают себе любовь подданных своих».

Одобряет ли Сенявин подобные способы приобретения популярности или он иронизирует? Об этом должен догадываться сам читатель «Воспоминаний». Скорее здесь следует усмотреть иронию, чем одобрение.

Но не будем забывать, что «Воспоминания» писались через 25—30 лет после того, как происходили описываемые события. Критическое отношение к некоторым действиям самодержцев, развившееся у Сенявина в зрелом возрасте, вряд ли было свойственно ему в молодости. Во всяком случае слова одобрения, высказанные ему Екатериной в 1787 году, были восприняты им с восторгом. К началу руоско-турецкой войны 1787—1791 гг. Екатерина II была для Дмитрия Николаевича не на словах, а на деле обожаемым монархом. В этом смысле он ничем не отличался от подавляющего большинства дво-рян-офицеров. В то же время у Сенявина развивается несколько иное, чем у большинства офицеров, отношение к простым русским людям — матросам и иное отношение к безответственным и бездеятельным начальникам, переносившим на флот нравы и обычаи крепостнической усадьбы.

Ко времени русско-турецкой войны 1787—1791 гг.— первой войны, в которой участвовал Сенявин, он уже'проплавал десять кампаний на корветах, фрегатах и линейных кораблях. Сенявин приобрел опыт командования кораблем и опыт организаторской работы. Но с искусством морского боя он был знаком только по книгам и рассказам. Сейчас, когда разразилась война, Дмитрию Николаевичу предстояло проверить себя в настоящих боевых испытаниях.

ГЛАВА IV

«ИСКУССТВО ВОЕННЫХ ФЛОТОВ»

Когда Сенявин учился в корпусе, там обучали тактике по книге Павла Госта «Искусство военных флотов или сочинение о морских еволюциях». Автор этого произведения не был профессиональным моряком. Он был мона-хом-иезуитом и профессором математики в Тулонском королевском училище. Но Гост проплавал пятнадцать лет с Турвилем и другими французскими адмиралами, а главное, был незаурядным ученым. Он попытался осмыслить практический опыт флотов, теоретически обобщить его и облечь свои рассуждения в форму «полезных правил для флагманов, капитанов и офицеров».

Сочинение Госта было написано в 1697 году и прожило долгую жизнь, оказывая в течение целого столетия влияние на моряков всех европейских государств. На русский язык книга Госта впервые переводилась еще при Петре Великом и по его -приказанию. А в 1764 году она была издана в переводе начальника Морского корпуса Голенищева-Кутузова в качестве учебного пособия для кадетов.

Госту было ясно, что решающую роль в морском бою приобрела артиллерия, а роль абордажа резко упала ¹⁹.

Понятно, что боевые порядки должны были быть подчинены задаче наиболее эффективного использования корабельной артиллерии. А поскольку почти все орудия были расположены вдоль бортов, кораблям выгоднее всего было держаться бортом .к противнику. Поэтому основным боевым порядком стала кильватерная колонна²⁰, получившая наименование линии баталии ²¹.

Положение, которое Гост считал основанием всей своей книги, заключалось -в том, что военные корабли вооружены пушками, поставленными вдоль бортов, и потому не могут вести бои, «не оборотясь боком к неприятелю». А поэтому, когда два флота вступают в бой друг с другом, «всякой корабль должен оборотиться бортом против всякого ж неприятельскаго корабля... а обоим флотом на двух параллельных линиях стать должно»¹.

При движении эскадр в строю кильватерной колонны было значительно легче управлять силами в бою, чем при нестройном движении кучами. Исключалось также смешение своих кораблей с кораблями противника и облегчалось уклонение от атак брандеров ²². Таким образом, кильватерная колоша стала базисом -всей тактики флота.

Чтобы кильватерная колонна была достаточно устойчивой и не имела © своем составе слабых звеньев, в нее

Бон но лраннлам линейной тактики.

входили только корабли с сильными бортовыми батареями. В результате устанавливались различия между линейными кораблями, имевшими по 50 и более пушек и предназначавшимися для боя в строю линии баталии, и более мелкими кораблями, служившими для других целей.

Считая, что следует сохранять строй кильватерной колонны до тех пор, пока корабли противника ие обратятся в бегство или не сдадутся, автор «Искусства военных флотов» признавал, что в отдельных случаях при наличии превосходства в количестве кораблей целесообразно охватывать арьергард или прорезать линию противника. Но последователи Госта не пользовались этими тактическими приемами. Западные и прежде всего английские флотоводцы XVIII века с упорством, достойным лучшего применения, цеплялись за положение Госта о кильватерной колонне, и стремились сохранять ее при любой обстановке и чуть ли не на всех фазах боевого столкновения.