Адмирал Нахимов

а другой сводный батальон от экипажей Черноморского порта по

наряду от Управления командира порта, хор музыки от

Екатеринбургского пехотного полка; 6 орудий от резерва полевой

артиллерии по назначению генерал-майора Шейдемана, баталионам на ружье

и на каждое орудие иметь по три холостых заряда; всем этим

войскам прибыть к церкви адмиралтейского собора к 4^2 часам после

занятия места, которое укажет генерального штаба подполковник

Циммерман; отрядом этим господин начальник гарнизона приказать

изволил командовать командующему 16-ю резервною дивизиею

генерал-майору Липскому; независимо от сего, по распоряжению

управления командира порта должен быть назначен почетный караул от войск

Черноморского флота по чину покойника, от коего и поставить

часовых, равно должно быть назначено «определенное число штаб- и

обер-офицеров для несения орденов покойника и прочего по

положению; к погребению покойника приглашаются те только гг.

генералы, штаб-обер-офицеры, которые не заняты обязанностями службы;

форма одежды для офицеров в параде и при погребении в

сюртуках без эполет и без шарфов.

Генерал-майор князь Васильчиков

Грустно мне писать это письмо, дорогие мои друзья, но что же

делать? И вы, вероятно, еще прежде получения этого письма знали

о незаменимой потере, которую испытал наш Черноморский флот.

28-го числа в 6 часов вечера ранен штуцерной пулей Павел

Степанович Нахимов и ранен в голову, так что рана чрезвычайно опасна,

но что грустнее для меня, это то, что он ранен на моей батарее.

Вот подробности этого несчастия. 28-го числа вечером мы служили

вечерню перед праздником, и во время нашего служения нам дали

знать, что приехал Павел Степанович и отправился на мою батарею.

Керн и я сейчас же побежали его встретить и застали его,

осматривающего неприятельские работы. Я помню еще, как он, узнав,

что Керн был на молитве, сказал ему: «Зачем вы пришли? Я вас

вовсе не беспокою». Осмотревши работы неприятеля с одной стороны,

и так как моя батарея расположена полукругом, он пошел на

другую сторону и, взойдя на барбет, устроенный для полевых орудий,

начал осматривать работы, и хотя его предупреждали, чтобы не

высовывался слишком, но он, как и постоянно 10 месяцев, не

поберег себя и продолжал осматривать работы, совершенно высунув из-

за мешков голову, несколько пуль просвистало мимо, но он не

обращал на них внимания и продолжал смотреть; наконец, какая-то

проклятая ударила его в голову, и удар был так силен, что Павел

Степанович моментально упал навзничь без чувств. Все

окружавшие его так и охнули, и у всех опустились руки. Я побежал

поскорее за носилками и потом уже увидел, как его сносят с моей

батареи. Между прочим, кровь из раны струится, я схватил свой

носовой платок и перевязал им голову Павла Степановича. Когда его

принесли на перевязочный пункт, устроенный на кургане, то там

сделала ему настоящую перевязку сестра милосердия, которая

живет у нас на батарее. Оттуда Павла Степановича отвезли на

Северную сторону в дом, и к этому времени успели собраться доктора,

которые, перевязав рану, увидели, что кость черепа повреждена

и череп вдался до мозга. Вот положение, в каком находится Павел

Степанович в настоящее время: смотрит на всех пристально, ни

слова не может выговорить, — должно быть, язык отнялся; одна

рука разбита параличом, но сознание бывает порою; это можно

заключить из того, что ему предлагали напиться морсу, — он

отодвинул стакан рукой; потом ему хотели снять примочку с головы,

думая, что она согрелась, — он рукой придержал ее, а через гА часа

сам стал тащить ее; видно, бедный, чувствует себе облегчение,

когда примочка холодна. Формально ничего не ест и не пьет. Рана

его вот какая: пуля ударила выше правого глаза и вышла позади

виска. Страдание должно быть очень сильно. Доктора говорят, что

они не надеются, но что бывают чудеса, а вообще эти раны

чрезвычайно трудные. Вы, конечно, можете себе представить все наше

горе, когда всеми любимый, как отец родной, и уважаемый, как

хороший и справедливый начальник, уже не в состоянии

распоряжаться нами, а мы без него сироты; он один только у нас и

остался, который заботился о нас и поддерживал дух. Матросы жалеют

его, как отца родного; они знают его давно и знают, как он о них

всегда заботился; все свое довольствие он раздавал им. Курган

наш, это проклятое место, где был убит Корнилов, ранен Павел

Степанович и убит тоже Истомин, хоть и не на этом самом

кургане, но он был начальником на нем все время. Итак, мы лишились

всех трех адмиралов, на которых имели огромную надежду. Теперь

из адмиралов, которые были главными действующими лицами при

обороне Севастополя, остался только один, — это контр-адмирал

Панфилов, бывший все время начальником 3-го бастиона.

Воображаю, как огорчило Константина Николаевича известие о ране Павла

Степановича; он его чрезвычайно как любил и уважал. Дай господи,

чтоб Павел Степанович выздоровел, тогда, может быть,

деревенский воздух ему и помог бы несколько. Но только, кажется,

надежды питать нечего; рана слишком тяжела, да и лета его не

молодые. А жаль его, старика, всем; даже солдаты, которые почти

совсем его не знают, и те интересуются о нем и приходят с

участием спрашивать о его здоровье. Теперь у нас во флоте нет

никого, кто б мог заменить Павла Степановича. Уж не говорю про то,

что добрых и благородных людей, как он, трудно и поискать на

всем белом свете. Панфилов пока занял место Нахимова, но,

вероятно, приедет из Николаева Новосильский. Но и десять