Афганский транзит

Бобосадыков посмотрел на своих сотрудников и заулыбался.

– «Афганца» дадим. Смелый герой нашего народа.

Торжествующий, вальяжный, чисто выбритый, пахнущий французским одеколоном – двадцать пять рублей пузырек – подполковник глядел на собравшихся, как добрый просвещенный эмир глядит на верноподданных членов государственного собрания – дурбара. Все они у него умны, хитры, изворотливы, подай им палец – вытянут из тела весь скелет до последней косточки, но все равно он возвышается над ними, потому что здесь нет умнее, хитрее, изворотливее человека, чем он сам. Все это твердо знали, и когда он сказал: «дадим афганца», заулыбались, удовлетворенно и одобряюще закивали головами. Что-то свое, особое стояло за этим и доставляло присутствующим удовольствие.

– Вы сейчас, товарищ Суриков, идите прямо в гостиницу. Устраивайтесь. Лейтенант Вафадаров к вам зайдет.

В гостинице Сурикова встретили как старого знакомого: едва он назвался, его провели в номер на втором этаже, даже не потребовав документов.

– Пожалуйста, – вежливо сказала дородная администраторша в пестром шелковом платье с национальным узором. – Устраивайтесь.

Она открыла двери, тряхнула могучей грудью и уплыла по коридору.

Суриков вошел и оглядел номер. Это был узкий пенал с одним окном, которое выходило во двор. Дверь справа от входа вела в душевую, совмещенную с туалетом. В небольшой нише слева от окна стояла узкая пружинная кровать с никелированными шарами на железной спинке. На постель было наброшено розовое тканевое покрывало. На нем, поставленная на угол, наподобие египетской пирамиды, высилась подушка. Вдоль правой стены, занимая большую часть номера, громоздился желтый фанерный шифоньер пенсионного возраста. У окна размещался стол, покрытый таким же розовым покрывалом, что и кровать. На столе умещался графин с круглой пробкой, граненый стакан зеленоватого бутылочного стекла, каменная пепельница, вырезанная в форме виноградного листа. Короче, постояльцам предлагался стандартный набор предметов, которые местная коммунальная служба считала эталоном культуры.

Открыв окно, запиравшееся на два шпингалета, Суриков выглянул во двор. Первое, на что обратил внимание, была близость пожарной лестницы к окну. Поднявшись по ступеням, можно было сделать шаг в сторону и заглянуть в номер или даже забраться в него. Внизу, под стеной, двор загромождали предметы, скорее всего, принадлежавшие ресторану – ящики, бочки, картонные коробки.

Присев на шаткий, скрипучий стул, Суриков вдруг увидел, что на прикроватной тумбочке, прижатый круглым основанием настольной лампы, лежал голубой конверт. Аккуратным детским почерком на нем был выведен адрес «Товарищу из Москвы. Лично». Суриков достал складной нож, приподнял лампу и лезвием подвинул пакет к себе. Таким же образом, не касаясь бумаги рукой, открыл незаклеенный клапан. Внутри увидел несколько сторублевых купюр. Новеньких, совсем необмятых.

Суриков задумался. Все, что происходило сегодня, заставляло выбрать безошибочную тактику. При этом следовало исходить из двух соображений. Во-первых, его появление здесь, хотя цели приезда никто пока точно не знает, пришлось кому-то сильно не по вкусу. Во-вторых, нахальная открытость, с которой ему пытаются всучить деньги, говорит о том, что рука, их дающая, ничего не боится и даже не считает нужным таиться. Наверняка о конверте знает коридорная прислуга и дородная администраторша, открывавшая ему дверь. От внимания коммунальных работников редко ускользают самые мелкие подробности жизни и поведения постояльцев, а здесь играли по-крупному и открыто.

Достав из кейса газету, Суриков расстелил ее, сдвинул на лист ножиком конверт и завернул его. Положил пакет в кейс и отправился на улицу Дзержинского, где располагался уполномоченный КГБ.

– Капитан Эргашев, – протягивая руку, представился Сурикову подтянутый молодой человек в кипенно-белой рубахе, смуглолицый, с глазами вдумчивыми, проницательными. – Вот уж не ожидал вас увидеть у себя так быстро.

– Все же ожидали?

– Нас предупредили о вашей миссии. Просили по возможности помогать. – Эргашев помолчал, облизал губы. Добавил поясняюще: – Если попросите, конечно. Так что слушаю вас.

– В принципе, товарищ Эргашев, я бы мог решить этот вопрос в отделе внутренних дел, но у меня к ним нет доверия.

– Так сразу? – спросил Эргашев и укоризненно покачал головой. – Вы же здесь всего один день.

– Вас это обидело? Тогда объясню. Я не сомневаюсь, что там работают честные люди. Но есть, должно быть, и нечестные. Пусть один на все управление, но есть. Вы понимаете, что даже маленькая дырка в большом чайнике портит дело.

Суриков достал из кейса газетный сверток. Осторожно развернул его. Эргашев спокойно наблюдал за движениями гостя.

– Здесь пятьсот рублей. И записка:

– «Нашему другу подарок. От друзей». Друзей у меня здесь нет, – произнеся эти слова, Суриков запнулся. Подумал и добавил: – Во всяком случае, пока. А деньги от них уже появились.

Эргашев иронически улыбнулся.

– Зря волнуетесь. Друзья у вас объявились хилые. Ценят вас невысоко. Пятьсот рублей – это на табак. Людям с весом такого не предлагают.

– Говорите на табак?! Да это два моих оклада.

– Размеры подарков от друзей в окладах не измеряют, – голос Эргашева звучал насмешливо. – Мне, например, однажды сразу прислали пять тысяч.

Суриков промолчал. Он не собирался вести дискуссию на тему, кто из собеседников сколько стоил. Эргашев понял это.

– Итак, чем должен помочь?

– Прежде всего, нужно составить акт и оприходовать подарок. Ни конверта, ни записки, ни купюр я не трогал. Прошу провести дактилоскопическую экспертизу. Обращаю внимание на то, что купюры новые. Они явно не из обращения. Номера следуют один за другим. Серия АЕ 2103540 до 2103544. В таких случаях можно найти сведения в банках, куда и когда серия с этими номерами отправлена. Кому выдана. Попробуйте?

Эргашев усмехнулся.

– Вы думаете, это так просто? Деньгимогли быть получены не у нас.

– Понимаю, и все же…

– Хорошо, товарищ Суриков. Все, что вы просите, сделаем. Теперь скажите, что вас еще настораживает в нашем управлении внутренних дел?

– О том, что я приеду и буду здесь работать, знали только там. А вот подарок…

– Я тоже знал.

– Вас я исключаю.

– Спасибо, – улыбаясь, поблагодарил Эргашев.

– Мне в помощь выделили лейтенанта Вафадарова. Садека Юсуфовича. Вы его знаете?

– Знаю. Человек честный, надежный.

– Странно, зачем тогда его ко мне приставили? Почему не своего человека?

Эргашев пожал плечами.

– По-моему, – особой загадки нет. Пойдут у вас плохо дела, можно будет лишний раз и лейтенанта упрекнуть. Разве не так?

– Вы считаете, они должны у меня пойти плохо?

– А как вы сами считаете?

В гостиницу Суриков возвращался через тенистый парк мимо полувысохшего пруда, поверхность которого затягивала зеленая ряска. Он шел по тропинке вдоль берега и, когда до главной аллеи оставалось метров десять, из-за кустов ему навстречу вышел мужчина. Тощий, в грязном синем халате, которые носят обычно уборщицы и кладовщики, с лицом черным то ли от загара, то ли от того, что никогда не умывался, он казался артистом, загримированным для фильма о жизни трущоб в какой-то неизвестной развивающейся стране. Красными слезящимися глазами посмотрел на Сурикова и расплылся в улыбке, открыв бурые щербатые зубы.

– Не узнаешь, начальник? – спросил красноглазый, и в его словах не было даже тени акцента, присущего жителю Востока.

– Мы не встречались, – сухо ответил Суриков. Вступать в беседу с этим типом не было причин, тем более их пути раньше никогда не перекрещивались.

– Ну, хорошо, что не узнаешь, – сказал красноглазый. – Я тебя тоже не знаю. Видел бы раньше – не забыл. Сам понимаешь, пять лет строгого режима – всех своих начальничков наперечет. Верно?