Агент зарубежного центра

— Про Эрику хотите знать? Фотографии? Как же, вот, пожалуйста. Немного, но есть.

Вот тогда я впервые услышал подробности катриской трагедии, о которых читатель уже знает.

Через десять лет новые события и новые факты заставили меня вернуться к этой истории. Тогда я долго думал, как закончить повествование: оставить так, как есть, как случилось в действительности, дописав лишь от себя рассказ-догадку о мыслях Сиреля-Укка. (Я верил старой Паю, верил Эрне и Куперу и, значит, не мог ошибиться!) Или свершить над Освальдом Сирелем-Укком возмездие? Хоть пером!

Да, Освальд все еще гулял на свободе, хотя и был снят с руководящих постов. Больше того: находились люди, готовые простить его — одни за давностью лет, другие — за то, что хорошо работал.

— Не может этого быть! — убежденно сказал мне один мои товарищ, прочитав рукопись. — Не дураки же у нас сидят в следственных органах! Или Освальд действительно не преступник, или он должен понести более суровое наказание.

Пришлось оправдываться. Пришлось доказывать, что следственные органы сделали все, что могли. Но жизнь гораздо сложнее книг с благополучным концом. Непреложен закон подлинного правосудия: невиновный да не будет наказан, а коль виновен — это надо доказать без малейших оговорок и натяжек. Тут личные догадки и эмоции к делу не пришьешь.

Но кто сказал, что нужных доказательств так и не будет?!

Пока я, по свежим следам, обдумывал конец своей повести, те, с кого писались ее персонажи, продолжали жить и действовать.

Был день, когда проснулся задолго до рассвета наш старый знакомый Гуннар Суйтс, прославленный председатель знаменитого во всей Эстонии колхоза «Партизан». Оделся, наскоро умылся, вышел во двор, завел машину. Махнул прощально рукой жене, прижавшейся лицом к оконному стеклу.

Ночь была дождливой. Из-под колес бешено мчавшейся «Волги» летели серые брызги.

Гендрик Петрович Купер удивленно вглядывается в лицо раннего гостя.

— Проходи, садись. Я сейчас что-нибудь натяну на плечи.

Едва светало. На массивном диване с высокими валиками сладко потягивался разбуженный рыжий кот. На письменном столе белели оставленные с вечера бумаги — хозяин, судя по всему, трудился допоздна.

Гуннар сел в кресло у стола. Гендрик Петрович — на диване.

— Значит, ты с самого начала был убежден, что Освальд… Укк — зверь, фашист, враг и все прочее?

— Предполагал. — Купер пожал плечами. — Что-нибудь новое? Или так, опять сомнения одолели? Хочешь кофе — я сейчас сварю?

— Кофе? К черту кофе. Едем со мной!

— Куда едем?

— Может, и правда, новое. Верный товарищ зовет. — Гуннар усмехнулся.

— Ну, ладно, ехать так ехать! — согласился Купер. — Таинственность напускаешь. Удивить хочешь? Что ж, не возражаю.

Неподалеку от нынешнего Нарвского моря, облокотившись о кузов «Москвича», ждал Гендрика Петровича И Гуннара тот самый следователь по особо важным делам, который когда-то начинал службу в отделе полковника Купера, а потом вел дело Освальда Сиреля-Укка, еще моложавый и полный сил.

— Ну вот и прибыли наконец, — сказал он, поздоровавшись. — Все-таки, товарищ полковник, сказывается ваша школа. Не мог я поверить, что интуиция вас подвела. Никак не мог. А теперь вот подумал: обидно вам было бы не присутствовать при завершении дела, вами начатого. А председателю наша наука тоже на пользу. Выруливайте за мной! Машины въехали в старинный парк и остановились перед небольшим флигелем, стоявшим на берегу полузаросшего пруда. Их встретили две женщины. Одна из них почти старуха, другой, пожалуй, лишь под сорок.

— Жили с дочерью во-он там, в усадьбе, — теперь там Дом культуры, — рассказывала старшая. — В сорок первом, помню, полонили нас немцы, да пошли дальше, на Кингисепп. Стали у нас хозяйничать наши, русские полицаи, а потом пришли белые эстонцы. Так вот этот самый Ивар (она показала на фотографию Сиреля-Укка, лежавшую на столе) перед своим дружком похвалялся, что задал, дескать, перцу красным. Все жалел, что какую-то пионервожатую не оставил на ночку себе: уж больно красивая была. И еще про такое-всякое, гад проклятый. Бывало, умывается во дворе, у колодца, и петушится перед приятелем…

— Хорошо, бабушка, — нетерпеливо перебил ее следователь, — вы про чирьи расскажите товарищам.

— Про чирьи? — подумав минутку, согласилась: — Ну, хорошо, про чирьи. Мылись они, значит, однажды опять у колодца, а этот, второй, спросил у Ивара: «Что это у тебя, приятель, за шрамы под мышкой?» А у того, и правда, две такие отметины под правой рукой, одна над другой — издалека заметны.

— Под правой рукой?! — переспросил Гуннар Суйтс. — На оспу похожи?

— На оспу! — подтвердила дочка.

— Да, да, похожи, сынок. Ну, значит, спрашивает тот, второй: «Откуда это у тебя?» А Ивар отвечает: «Это, — говорит, — еще мальцом был — два здоровенных чирья вскочили, один после другого. Половину зимы мучался…»

— Мальцом, — повторил Гуннар.

— Примета безошибочная. — Следователь усмехнулся.

Гуннар кивнул головой. Сколько раз он видел эти две отметины! И на речке. И в бане. Дружил ведь с Освальдом-Иваром.

* * *

Вот и вся история. Жизнь дописала ее конец. А некоторым «гуманистам» из колхоза «Партизан» до сих пор не по себе, когда кто-нибудь о ней напомнит.

БУМЕРАНГ БЕГЛЕЦА

1

Духовой оркестр играл на Ратушной. Вся площадь была заполнена ярмарочными палатками, киосками, лотками под большими полосатыми зонтами и шумными толпами нарядных, веселых людей. Красочные транспаранты на домах и между домами на перекрестках улиц приглашали принять участие в празднике — так отмечаются теперь в Таллинне Дни Старого города.

Райму около часа толкался в этом пестром людском половодье. Вокруг звучала родная речь. И это успокаивало, проливало бальзам на сердце. Он знал, что значит слышать справа и слева, сзади и спереди родную речь, знал, что значит не слышать ее годами.

Он завернул в ближайший переулок, в нерешительности остановился перед окном зоомагазина. Иногда он заглядывал сюда, ничего не покупая. Шум площади, бравурные звуки оркестра оборвались за захлопнувшейся за ним дверью тесного помещения, снизу доверху уставленного разных размеров аквариумами и птичьими клетками. Самый вместительный аквариум поставлен у широкого окна, и в нем плавают пышнохвостые золотые рыбки из южных морей. Может, из Средиземного тоже? Там остался прекрасный зеленый остров Ивиса с теплыми лагунами и песчаными пляжами, откуда испанские власти однажды выдворили его и ему подобных без особых церемоний.