Академия 2
Шрифт:
Рита прижалась к своей пленнице всем телом. Руки в белоснежных перчатках мягко и нежно скользили по бархатным ножкам. Она совсем не стеснялась пройти пальцами по самым потаенным местам Княжны.
— Много… много раз. Я делала это с тобой, — ладони переместились с упругих ягодиц на талию. Сжали, а затем двинулись выше. — А ты делала это со мной. Никакого страха… никаких волнений… — наконец пальцы дошли до воротничка блузки Княжны, мягко обхватили, а после потянули в разные стороны, словно это был лист бумаги. Ткань не выдержала и с треском начала рваться. — Только… чистая… боль.
— Рита! Рита, я не
Горничная на секунду задержала взгляд на изящной татуировке с розами. Провела пальцем по особо ярким линиям, а затем, кивнув собственным мыслям, стала отходить дальше.
Княжна не видела валькирию, но прекрасно слышала звук удаляющихся шагов. Хонкай почувствовала, как богиня внутри нее беснуется. Та буквально пришла в восторг от происходящего.
Ничего хорошего это не предвещало.
— Воссияй! — разнесся по всему карцеру певучий голос валькирии. А следом раздался звук разрываемого воздуха.
Свист. Громкий, резкий хлопок.
Княжна не видела, что происходит, но одного только звука хватило, чтобы понять, насколько все плохо. Сердце нещадно забилось.
Снова пронзительный свист. И вновь резкий хлопок, но на этот раз с другой стороны. Кнут даже еще не коснулся тела хонкая, но она уже втягивала голову, будучи в ужасе от происходящего. Казалось, что вот сейчас, нет, вот прямо сейчас, в эту секунду Рита ударит, но та словно играла на ее нервах.
Однако момент, когда валькирия все же решила ударить, она ясно обозначила. Потому как за мгновение до есть та чудесная доля секунды, когда внутри тебя, да и все вокруг, замирает. Мир останавливается, сердце не бьется, ты… не дышишь. Ровно доля секунды от состояния “до” к состоянию “после”.
“Seeing the beauty through the…”
Рита отправила кнут по широкой дуге, да так, что тот прошелся своим концом по всем решеткам карцера, выстукивая жуткую трель. Взмахнув рукой, она вложила в удар все, что чувствует к Идель, все эмоции, всю радость, тоску и печаль.
— Ярче тысячи солнц!
Кнут со страшным свистом устремился к Княжне, а затем девушка узнала, что такое настоящая чистая…
Б О Л Ь!
You made me a, you made me a
Believer,
Believer.
— А-а-а-а-а-а-а-а!
Она хотела встретить ее как подобает валькирии. Сжав зубы и не издав ни единого звука. Но удар был такой силы, что ее чуть было не выдернуло из оков. Из глаз мгновенно брызнули слезы, все мысли просто вылетели из головы, а карцер заполнил истошный вопль, полный агонии.
Цепи вновь зазвенели. Княжна кричала, извивалась, выгибала спину. Сама не заметила, как призвала хонкайские конечности в попытках скинуть жалящую боль. Ей казалось, что к ее спине приложили раскаленный металл.
Постепенно на смену крику пришло рыдание, за ним — тихий плач и всхлипывания.
Тишина наступила не сразу. Минут через пять, когда девушка более-менее пришла в себя.
— Ну?! — Княжна шмыгнула носом, еле сдерживая слезы. — Посмотрела на мое сердце?! Надеюсь, ты увидела то, что хотела?!
Тишина.
— Скажи хоть что-нибудь! — хонкай вновь забилась в оковах. — Я прошла твое испытание?!
Рита молча стояла с открытым ртом. Рука валькирии медленно опускалась, едва ли не уронила кнут на землю. Она была шокирована тем, что почувствовала.
—
Ты… Ты-ы… — голос становился громче и злее. — ТЫ ЖАЛКАЯ ЛГУНЬЯ!— Рита, я…
Княжна даже сказать ничего не успела. Валькирия уже занесла руку и отправила кнут к ее спине.
Свист. Удар.
Все тело пронзила очередная порция агонии.
P A I N!
You break me down and build me up,
Believer,
Believer.
— Пародия! Дешевка! Ты не достойна носить ее лицо! Не достойна называться ее именем! — Рита наносила удар за ударом. Ее взгляд был прикован к татуировке с кроваво-красными розами. И она секла их. Хлестала без остановки. Хотела стереть, содрать со спины самозванки. — Где она?! Где моя Иди?! Что ты с ней сделала?!
Княжна даже не слышала, о чем ее спрашивали. Все, что она могла, так это кричать.
Тем временем снаружи карцера прозвучало три выстрела. Три девушки заплатили цену за свои убеждения, чем смогли остановить сильнейшего противника, который когда-либо им встречался.
P A I N!
Oh, let the bullets fly, oh, let them rain.
— Рита, остановись! Пожалуйста! Мне больно, Рита! Не-е-ет!
MY LIFE,
MY LOVE,
MY DRIVE,
it came from…
P A I N!
Валькирия остановилась только тогда, когда Княжна перестала реагировать на удары. Некогда красивая и стройная спина Идель сейчас напоминала свежий перекрученный фарш.
Обессиленная, изуродованная и сорвавшая голос, она просто повисла на цепях, издавая хриплый стон на каждом выдохе.
Несколько секунд в карцере царила тишина, которую в очередной раз нарушил стук каблуков.
Рита медленно обошла Княжну по кругу. Ожидала, что та потеряла сознание, однако стоило ей подойти ближе, как два алых глаза устремили взор в ее сторону.
— Ты крепче, чем я думала.
— А ты, оказывается, умеешь думать… — прозвучал тихий измученный голос.
— Давай прекратим это театр, и ты наконец ответишь на мои вопросы.
— Судя по тому, как… — Княжна зашлась кашлем, — как ты меня лупила, кха, не очень ты хочешь знать на них ответы.
— Как бы тебе сказать… — Рита склонила голову и, постукивая пальчиком по щеке, взглянула на потолок. — Я настолько сильно хочу знать ответы, что готова открутить тебе голову, но…
— Но не можешь, — хонкай оскалилась. Валькирия заметила испачканные в крови зубы. — Ты боишься ошибиться. Боишься, что я и есть твоя дорогая и любимая Идель. Если честно, я вашей извращенной любви никогда не пойму, — после сказанного Рита удивленно уставилась на Княжну. — Все что угодно готова понять, но… хах, это же реально дичь какая-то!
Рита в два шага оказалась около своей пленницы.
— Повтори, — рука сомкнулась на шее хонкая.
— Ты бы, кх-х, не увлекалась так, а то, боюсь, с Идель ты вряд ли еще когда-нибудь встретишься.
Валькирия спустя секунду размышлений неуверенно кивнула, но шею Княжны почему-то не отпустила.
— Продолжай.
— Я хонкай.
— Ц!
— Хах, что такое? Только не говори, что догадывалась. Даже близко на правду не похоже.
— Что с Идель?
— А что ей будет? Лежит себе… ноет постоянно. Тебя вспоминает и… да все, в общем-то. Ничего больше не делает.