Академия. Вторая трилогия

Гэри было больно думать о таком будущем. Империя была подобна разуму, а разум иногда разрушается, становится безумным. Для одного, отдельно взятого разума это — катастрофа. Для Империи все гораздо хуже. Безмерно хуже.

Если смотреть сквозь призму математики, человечество непрерывно движется вперед, сквозь окружающий мрак. Время треплет человечество жестокими штормами, ласкает в теплых солнечных лучах — а человечество и не подозревает, что такие перемены погоды строго обусловлены жесткими закономерностями, заложенными в первичные, всеобъемлющие уравнения.

Прогоняя уравнения вперед и назад во времени, Гэри видел в разрезе весь путь человечества. Почему-то в таком виде это было особенно трогательное зрелище. В заботах о настоящем, которое окружает их здесь и сейчас, очень немногие миры утруждали себя тем, чтобы заглянуть вперед, в будущее. Нет, конечно, в напыщенных речах недостатка не было, хватало и непроходимых глупцов, которые претендовали на предсказание незримого будущего — к примеру, по раскладу карт или узорам кофейной гущи. И, направленные неверным путем, разрушались и исчезали целые Зоны.

Гэри рассматривал развертки уравнений в перспективе, но за огромными числами видел, казалось бы, бесконечно малую величину — живых людей. Посреди безграничного королевства звезд, под законами, которые правят, подобно богам, кроются неисчислимые человеческие жизни, занятые умиранием. Потому что жить — значит в конце концов умереть.

Законы общественного движения действуют — и люди живут, болеют, страдают, изменяются под действием сил, о существовании которых они даже не подозревают. Люди приходят в отчаяние, становятся беспомощными, одинокими, испытывают страх страдают и раскаиваются. Они плачут и смеются, терзаются муками ожидания и неведения — в мире, который они обречены так и не познать до конца и в котором они тем не менее живут.

Этим можно гордиться. Люди — это пылинки, рассеянные во времени. Они — мельчайшие частички Империи, сильные и гордые, полные жизни. Они — составляющие уничтоженного, нарушенного порядка, полные своей собственной пустотой.

Теперь Гэри знал наверняка, что ему не удастся спасти от гибели расшатанную неурядицами Империю — чудовище, опутанное множеством тонких нюансов и бесчисленных противоречивых заблуждений.

Ну, что ж, спасителем Империи он не станет. Но, может быть, он все же сумеет ей помочь…

Гэри и Дорс еще долго стояли, обнявшись, и молчали. Галактика двигалась вокруг своей оси в медленном, царственном ритме. Фонтан, расположенный неподалеку от картины Галактики, извергал в небо сверкающие струи воды. Вода, безудержно взлетающая вверх, казалась свободной — но на самом деле была навечно прикована к стальной поверхности Трентора. Как и Гэри Селдон.

В груди Гэри поднималось какое-то сильное чувство, которому он пока не мог найти определения. Его горло сдавил спазм, и Гэри покрепче прижал к себе Дорс. Она была машиной, и женщиной, и… и чем-то большим. Было в ней что-то еще, чего Гэри не мог полностью понять, — и за это он еще сильнее ее любил.

— Ты так обо мне заботишься… — прошептала Дорс. — Я не могу иначе.

— Может, нам лучше попробовать просто больше жить и меньше печалиться?..

Гэри страстно поцеловал ее и рассмеялся.

— Ты, как всегда, права. Ведь кто знает, что нас ждет в будущем? И он подмигнул ей.

Грег Бир. Академия и хаос

Айзеку и Джанет

Автор выражает особую признательность Джанет Азимовой, Грегори Бенфорду, Дэвиду Брину, Дженнифер Брель, Дэвиду Барберу и Джо Миллеру, а также миллионам поклонников Айзека Азимова, благодаря которым его миры и герои будут жить еще долгое, долгое время.

Проходят столетия, а легенда о Гэри Селдоне обрастает все новыми подробностями. Он был блестящим ученым, мудрым и печальным человеком — он, предсказатель будущего человечества во времена древней Галактической Империи. Однако распространяются и ревизионистские точки зрения, и от них не так легко отмахнуться. Для того чтобы понять, что собой представлял Селдон, порой приходится изучать апокрифы, мифы и даже сказки тех далеких времен. Нас сбивают с толку противоречия, на которые мы натыкаемся в не полностью сохранившихся документах и в несметном числе литературы житийного толка.

Однако одно неоспоримо, и даже ревизионисты не станут против этого возражать: Селдон действительно был блистательным ученым, подлинным гением. Однако он не был ни святым, ни вдохновенным пророком, и, конечно, он работал не один. В наиболее распространенных мифах говорится о…

«ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ», 117-е издание, 1054 г . Э.А.

Глава 1

Гэри Селдон, в шлепанцах и тяжелой зеленой профессорской мантии, стоял в бронированной лоджии эксплуатационной башни и с двухсотметровой высоты смотрел на темную алюминиевую и стальную поверхность Трентора. Небо над этим сектором нынче ночью было ясное. Лишь редкие облака заслоняли звездные скопления, подсвечивающие их призрачным светом.

Под звездным небом, ниже рядов плавно возвышающихся куполов, подернутый и приглушенный ночным мраком, лежал открытый океан. Огромное металлическое покрытие площадью в тысячи гектаров сейчас было снято. Обнаженная поверхность огромного океана мягко мерцала, отражая ночное небо. Селдон не мог вспомнить, как называлось это море — морем Покоя морем Мечты или морем Сна. Все закрытые моря Трентора носили такие древние, успокаивающие, убаюкивающие душу и согревающие сердце имена. Сердце Империи нуждалось в тепле не меньше Гэри. В тепле, но не в убаюкивании. Теплый, нежный ветерок, а точнее — струя воздуха из вентилятора овевала голову и плечи. Гэри знал, что воздух здесь чище, чем где бы то ни было в Стрилинге, — возможно, потому, что воздухозаборные устройства всасывали его непосредственно из атмосферы. Температура за колпаком из пластали равнялась двум градусам. Этот холод был хорошо знаком Гэри — он познал его во время одного опасного приключения на поверхности Трентора, случившегося много лет назад.

Большую часть своей жизни он провел в замкнутом пространстве, отделенном от холода, свежести и новизны. Точно так же, как пластик и металл отделяли его от мороза снаружи, так и цифры и уравнения психоистории отделяли его от суровой реальности жизни отдельных людей. Но разве может хирург трудиться плодотворно, остро ощущая при этом боль рассеченной плоти?

Строго говоря, пациент уже был мертв. Трентор, политический центр Галактики, умер несколько десятилетий — а быть может, и столетий — назад и теперь попросту разлагался. Маленький огонек жизни Гэри должен был погаснуть задолго до того, как тлеющие угли Империи остынут и обратятся в холодную золу, однако уравнения Проекта позволяли ему ясно видеть бесповоротность гибели Империи, посмертный слепок ее лика.

Это мрачное предсказание принесло ему печальную славу. Его теория приобрела известность не только на самом Тренторе, но и по всей Галактике. Его прозвали «Вороном» Селдоном, мрачным прорицателем.

Распад должен был продлиться еще пять веков, а на языке уравнений все происходило просто и очень быстро: социальная оболочка морщилась и истлевала, обнажая стальной каркас секторов и муниципалитетов Трентора… Сколько людских судеб унесет с собой этот распад! Империя в отличие от умершего человека продолжает испытывать боль и после смерти. Глядя даже на самые короткие и наименее надежные уравнения, горящие на дисплеях величественного Главного Радианта, Гэри почти воочию видел миллионы миллиардов лиц, сплавленных в огромную массу, заполняющую пространство под нисходящей кривой графика, который описывал упадок Империи, точнее, ускорение упадка, и в котором отражалась судьба каждого человека, а людей было столько же, сколько точек на графике… Это не поддавалось пониманию — не поддавалось без психоистории.