Александр II

Все молчали. В подвале горела одна свеча. Было темно, сыро и неуютно. Отверстие подкопа было как отверстая могила.

– Эх вы, мужчины! – с презрением сказала Перовская. – Прозываетесь – сильный пол!

Нервными и быстрыми движениями она расстегнула пуговки, скинула блузку, юбки, панталоны и, оставшись в одной рубашке, чулках и башмаках, решительно подошла к Гартману.

– Давай свечу, – резко сказала она.

Засветив свечу, она подошла к колодцу, придержала внизу рубашку и быстро поползла вниз по галерее.

Гартман, Михайлов и Арончик подошли к отверстию и следили, как всё дальше и дальше удалялся жёлтый отсвет свечи и скользила, извиваясь, как змея, верёвка, привязанная к железному листу. Шорох листа и ползущей женщины не стал более слышен. Свет исчез. Холодом, мраком, смрадом и тишиною могилы тянуло из отверстия подкопа.

– На восемнадцатой сажени работает, – тихо сказал Гартман.

Верёвка задвигалась, давая условный знак вытягивать землю. Михайлов и Исаев потянули лист.

– Какая вонючая земля, – сказал Исаев, относя землю в угол подвала.

– Я и говорю - миазмы, – как бы оправдываясь, сказал Гартман. – Дышать нечем. Свеча гаснет.

Лист за листом вытягивали с землёю, и пустые втягивались обратно Перовской.

– Сколько времени она работает? – глухим голосом спросил Гартман.

– Уже третий час.

– Не может быть…

– Я говорю вам, – сказал Арончик.

– Дьявол помогает ей.

Наконец за листом показались облепленные желтоватой глиной чёрные чулки, белые, вымазанные землёй ноги, и Перовская торопливо выскочила из галереи, в измокшей насквозь рубашке, с растрёпанными, покрытыми глиной волосами. Её лицо было красно, глаза выпучены, казалось, сейчас её хватит удар.

– Мы на девятнадцатой сажени, – восторженно сказала она, задыхаясь. – Завтра кончим!.. Вот, товарищи, как надо работать!

Схватив в охапку своё платье и укрывшись им, Перовская побежала по лестнице наверх в свою комнату. Она торжествовала.

VIII

Девятнадцатого ноября утром Ширяев принёс условную телеграмму из Харькова. Телеграфировал Желябов. Из этой телеграммы узнали, что подготавливаемый им взрыв у Александровска не удался.

– Как я рада, – сказала Перовская. – Значит, это мы! Это нам будет принадлежать честь взрыва… Товарищ Ширяев, идёмте закладывать мину и провода. Лев Николаевич, – обратилась она к Гартману, – узнай, голубчик, на станции, когда примерно ожидается царский поезд в Москву?

На Курском вокзале царские поезда ожидались в одиннадцатом часу ночи. Сначала должен был пройти так называемый «Свисток», идущий почти пустым для проверки пути, за ним пройдёт царский поезд.

Мина была проверена, провода проложены в комнату Перовской на втором этаже, где и установили на столе спираль Румфорда. Соединить провода должен был «химик» Ширяев. Перовская взяла на себя самое опасное – она прошла на пути, охраняемые сторожами, устроилась в кустах и потайным фонариком должна была дать знать Ширяеву, когда надо будет давать ток.

Стояла холодная ноябрьская ночь. Всё кругом было бело от снега. Над недалёкой Москвой в небе светилось красное зарево – отсвет уличных огней.

Низкий лозняк без листьев, росший вдоль пути, плохо скрывал залёгшую в его хлыстах Перовскую. Она лежала, тщательно укрыв полою кофты небольшой фонарик, и поглядывала то на путь, двумя стальными полосами убегавший к Москве, то на чуть видное тёмное окно в доме, откуда за нею следили её товарищи.

Ночь была тёмная. Чёрные снеговые тучи низко нависли над землёю. Далеко-далеко чуть виднелись красные и зелёные огни семафора.

Проследовал обычный курьерский поезд. Долго за ним гудели рельсы. Потом всё стихло, и страшно медленно потянулось время ожидания.

Совсем недалеко от Перовской прошли два человека с фонарями. Они внимательно осматривали рельсы и стучали молотками по стыкам. Потом прошёл солдатский патруль, и Перовская догадалась – сейчас должен появиться царский поезд.

Она услышала быстро приближающийся гул и увидела, как со страшной скоростью мимо неё промчался поезд из трёх вагонов, окутанный белыми парами. Кое-где в вагонах сквозь спущенные занавески был виден свет.

«Свитский» поезд.

Перовская лежала, приникнув к земле. Её сердце часто и сильно билось. И снова, всё нарастая, приближался жёсткий металлический гул. Мимо Перовской помчались большие синие вагоны. Перовская встала во весь рост и, всё позабыв, ни о чём не думая, как только о том, что сейчас должно было свершиться, высоко подняла фонарь и трижды взмахнула им…

В тот же миг оглушительный гул раздался в нескольких саженях от неё. На неё дохнуло горячим воздухом, она упала на землю, вскочила и, ничего больше не помня, побежала к месту взрыва.

Два паровоза и багажный вагон оторвались от состава. Багажный вагон и восемь громадных синих вагонов сошли с рельсов и громоздились друг на друга. Оттуда слышались стоны и крики о помощи. Там бегали и суетились люди с фонарями. Удалось!..

Перовская вприпрыжку бежала в дом. Колокола радостным звоном звонили в её сердце. Взрыв удался!.. Удался!! Удался!!!

В доме она уже никого не нашла. Как было условлено, в момент взрыва все обитатели его ушли и скрылись кто куда.

IX

В декабре народовольцы-террористы собрались в Петербурге на квартире Перовской. Вера была приглашена на это собрание.

На постели Перовской сидел Желябов. Вера не видела Андрея с прошлой осени и нашла его сильно изменившимся. Андрей исхудал и вытянулся, лицо его приняло землистый оттенок, скулы выдались, борода отросла, и в черноте засеребрились белые, седые пряди – в тридцать лет! Только глаза в тёмной юной опушке длинных ресниц были по-прежнему молоды, полны задора и решимости. У окна на стуле сидел Тихонов. Красивая, полная Якимова-Баска уселась в углу. Перовская, сняв блузку, в рубашке и юбке, засучив по плечи рукава, мыла руки и торопливо рассказывала:

– Вот мою, мою и всё, кажется, никогда не отмою этой грязи могильной… Здравствуйте, Вера Николаевна. Простите – руки мокрые… Всех здесь знаете? Вот, послушайте, какие неудачи нас преследуют. Ах, незнакомы, – сказала она, заметив, что Вера, поздоровавшись с Якимовой, Тихоновым и Желябовым, нерешительно подходила к молодой стройной девушке с пепельными волосами и большими, точно испуганными серыми глазами, сидевшей на постели Перовской.

– Это Ольга Лабатович, тоже наша… Народоволка. Вы спрашиваете, Ольга, страшно было, – повернулась Перовская к девушке. – Страшно? Да ничуть! Но ужасно волнительно. Прекрасное, незабываемое впечатление. Я лежала в мелкой поросли, вы понимаете, над снегом и поларшина кустов не было. На мне была ватная кофта. Про холод я совершенно позабыла, даже не помню, какая погода была. Жду… Полою кофтушки прикрыла фонарь и всё поглядываю на него, не погас бы.