Александр Невский

— Ничего, — успокоил Светозар. — Кто, окромя дураков, по морю в такую круговерть пойдет. И потом, коли что, собачонка голос даст.

Ночью ветер не утих, и к утру так занесло снегом лагерь, что от саней лишь передки виднелись да оглобли, ввысь торчавшие.

Пришлось тем, кто на санях спал, разгребать сугробы, под которыми оказались ночевавшие на льду. Поднимались тяжело, с кряхтеньем и руганью. Было еще темно, но провожатый Валит требовал выходить немедленно: «Зимой день короткий, а идти еще далеко-далеко».

Чувствуя, как пал дух войска после мучений первой ночи, великий князь ходил между воинами, обадривал:

— Ништо, други, возьмем первую крепость у свеев. Обогреемся.

— До нее еще дойти надо, Александр Ярославич.

— Будем скоро идти, через день дойдем.

Но вышли к берегу не через день, как обещал князь, и даже не через два — на четвертый. Вышли, потеряв на море около двадцати человек. Из них четверо замерзли в одну из ночей — легли спать и уж не поднялись. Остальных хватились у берега, когда стали брони и оружие разбирать с возов. Двадцать мечей остались без хозяев и столько же калантарей и броней.

— Заблудились, — сказал уверенно Валит.

— А может, назад повернули, — предположил Александр. — Была кой у кого думка такая.

— Все равно заблудились. На море без привычки тяжко. И эти заблудились. Пропали.

Едва выйдя на берег, многие кинулись сушняк собирать, чтобы разложить наконец огонь желанный, но проводник воспротивился:

— Близко крепость свейская. Увидят дым, насторожатся. Надо напасть нежданно.

Александр вполне оценил совет провожатого.

— Греться будем в крепости. Идем без шума. Кто заговорит или закричит, тому после боя плетей всыплю. Обоз остается, привяжите где-нито собаку.

Шли к крепости по лесу на лыжах, развернувшись длинным полукругом. Несмотря на усталость, накопившуюся за переход, шли быстро, подгоняемые мыслью о грядущем тепле и отдыхе, а главное, неугасимой злостью на врага, почивавшего где-то в сытости и благополучии.

Так они и ворвались во двор крепости — с почерневшими, обмороженными лицами. Рубили молча, зло, врываясь в теплые избы, не ведая пощады и жалости.

Шведы, и в мыслях не допускавшие прихода сюда русских и даже не затворившие ворота по отъезде фуражиров, были застигнуты врасплох и почти не оказывали сопротивления. Разбегались, прячась по клетям и задворкам.

Лишь одна изба, где, видимо, жили начальники, ощетинилась на входе копьями. И тут из уст нападавших вырвалось единственное слово.

— Огня! — прохрипел кто-то повелительно.

Слово было столь желанным для всех, что огонь мигом явился в виде тлеющей головешки, притащенной из поварни. Тяжелые низкие двери избы закрыли и подперли снаружи бревном. Избу зажгли со всех четырех углов, высохшие смолистые бревна занялись быстро, горели споро. Пламя, прыгая по стенам, по пересохшему в пазах мху, мигом добралось под застреху, лизнуло свесившийся с крыши снег и нырнуло вниз под стропила.

Скоро вся изба была объята огнем жарким и жадным.

Из избы неслись крики и вопли погибавших там людей, вызывавшие не чувство сострадания и жалости у победителей, а, напротив, жестокого торжества и кровожадного удовлетворения: так вам и надо, мы мерзли, вы — жарьтесь.

В своем опьянении от успеха, от обилия тепла, повеявшего окрест, они не обратили внимания, как пламя перекинулось на другие постройки, побежало по изгородям. Их отрезвил громкий и властный крик князя:

— Выходи-и! Все выходи из крепости!

Желанная крепость с избами и клетями, поварней и баней, захваченная стремительно и счастливо, была объята огнем, потушить который уже не могло никакое чудо. Даже ливень, хлынь он с неба, не смог бы остановить этого разгулявшегося жара.

Чтобы крепость не стала огненной скудельницей для замешкавшихся там дружинников, Александр велел сорвать ворота, пока они еще не загорелись. Была свалена и верхняя двускатная перекладина.

Теперь в огненном кольце, охватившем крепость, виделось лишь одно не пылавшее место — бывшие ворота. И туда устремилось все живое из огненного плена — и дружинники, и вырвавшиеся из стойл кони, и уцелевшие шведы, и даже крысы.

Огонь помирил всех — победителей и побежденных, они бежали в дыму и огне, помогая упавшим подняться, не разбирая — враг то или русский. И все же, выбежав из огня, побежденные вспоминали о своем состоянии и тут же, не сговариваясь, бросали оружие. Что испокон одно означало: сдаюсь на милость победителя.

Дружинники табунились обескураженной толпой, виновато переглядываясь, не зная, радоваться случившемуся или огорчаться.

Князь подошел к дружине и, потрогав обмороженную щеку, съязвил громко:

— Погрелись, умники?!

Дружина молчала. В вопросе князя и ответ слышался: ведь дурь сотворили.

— Так вот, — нахмурился Александр, — до другой крепости день переходу. Идем на нее немедля, а кто и там красного петуха пустит — повешу. Собственной дланью повешу.

Дружина молчала, но в этом молчании Александр чувствовал одобрение.

XXVII ВОЗВРАЩЕНИЕ АНДРЕЯ

Воротился Андрей Ярославич на пасху. Случайно ль, с умыслом ли, поди догадайся. Но на пасху православные все прощают друг другу, а у Андрея грехов и вин перед старшим братом скопилось предостаточно.

Явился вместе с Даниловной своей нежданно-негаданно, вестника вперед не посылая, как у князей принято. Свалился как снег на голову — и все тут.

Вошел в сени, где великий князь «думал» с близкими боярами. Александр, говоривший что-то, умолк на полуслове, увидев брата в дверях. Все обернулись туда по направлению взгляда удивленного великокняжеского. Вот те на, диво так диво!

Александр поднялся со стольца, сделал несколько шагов по направлению к брату. Бояре расступились. Андрей, бледный, кинулся бегом навстречу великому князю.

Они обнялись. Александр, несколько отстранив брата, посмотрел в глаза ему, сказал серьезно и холодно:

— Христос воскресе.

— Воистину воскресе, — отвечал поспешно Андрей.

Они поцеловались трижды, но не радость и счастье от встречи чувствовались в этих поцелуях, а лишь долг обычаю христианскому.

Бояре поняли — уходить надо. И бесшумно стали удаляться, исчезать, словно тени. Последним Светозар ушел, тихо прикрыв дверь.

Братья остались одни. Александр, словно ожегшись о брата, круто повернулся и воротился к стольцу. Сел. Хмуря недобро брови, глядел на Андрея, виновато стоявшего внизу.