Александр Невский

— Значит, в Переяславль вернемся? — спросил дорогой Александр отца, не скрывая радости.

— Вы с Федором здесь останетесь.

— Как? Одни?

— Почему? Кормилец и Яким будут с вами, ну и дружина ваша молодшая.

Узнав об этом решении князя, встревожилась Феодосья Игоревна, пришла из своего терема в сени, где Ярослав, собрав близких своих поспешителей, думал.

— Верно ли, что ты детей здесь оставляешь? — спросила она мужа.

Князь покосился на сыновей, сидевших тут же.

— Э-э, княгиня, здесь все мужи сидят, и кто-то же должен княжить в мое отсутствие.

— Но ведь они еще…

— Полно, полно, — перебил князь. — Не сегодня-завтра им на стол садиться, пора привыкать.

Ярослав Всеволодич встал со стольца, подошел к княгине, взял ее под руку, сказал ласково:

— Позволь проводить тебя, княгинюшка.

Князь довел жену до дверей и там продолжал негромко, так, чтобы она одна слышала:

— Заутре с восходом в Переяславль двинемся, так ты уж сама вели девкам возок подушками умягчить, дабы не утомиться тебе в пути-дороге, а коли охота придет, то и соснуть можно б было.

Княгиня плохо слушала мужа, сердце материнское тревожилось предстоящей разлукой с детьми. Она хорошо понимала, что князь хоть и ласково, но все же выпроваживает ее из сеней. Не женское дело судить-рядить дела ратные да, не приведи бог, еще и слезу уронить на мужской половине. Эту материнскую слабость видеть отрокам совсем не обязательно и даже вредно.

Проводив жену, Ярослав вернулся к стольцу, вкруг которого сидели его близкие думцы.

— Так о чем я сказывал перед приходом княгини?

— Про тевтонцев, батюшка, — подсказал Александр.

— Да, да. Так вот, Тевтонскому ордену того и надо, дабы отторгнуть Псков от Новгорода и разделаться с ними по отдельности. Как ни дивно, люди мизинные в том более смыслят бояр. И если Псков к литве надолго перекинется, то тевтонские рыцари разорят и пожгут их без труда. Литва Пскову плохой поспешитель супротив рыцарей.

Уж в сумерках он отпустил всех, оставив княжичей.

— Вот что, дети мои. У нас может часу не явиться более для близкого разговору. Посему помните: без меня во всем полагайтесь лишь на Якима и Федора Даниловича. Течцов ко мне с грамотами посылайте надежных, да с охраной. А кто надежный — Яким подскажет. И еще. Сие знать токмо мы трое должны. Коли случится что-то важное, о чем вам не захочется по какой-то причине ни Якима, ни кормильца уведомлять, шлите мне весть с Мишей Звонцом.

— А Миша здесь останется?

— Здесь. Помните — то мое око верное. Далее. Новгородцы могут начать хитрить вкруг вас. Не поддавайтесь. Советуйтесь обо всем с Якимом.

— А как они хитрить будут? — спросил Александр.

— На то и хитрость, даб ее за хитрость не приняли. Ну, как вам объяснить сие, — князь задумался. — Да вот. Пришлют вам грамоту, подпись, мол, нужна княжья для соблюдения закона. Они подумают, что вы откажетесь по причине моего отсутствия. Так вы примите пергамент, велите для меня переписать и мою печать приложите. Могут на суд какой-то важный позвать, надеясь на отказ ваш по малолетству. Так вы не отказывайтесь, езжайте на суд с Якимом. Он всю «Русскую Правду» назубок ведает и приговор по любому делу вам подскажет тут же. Если что не знаете, а кто-то станет от вас ответа домогаться, не подавайте и виду о неведении своем, а молвите великомудро: «Мы подумаем».

— А если на рать станут звать? — спросил Федор.

— На рать? — князь внимательным взором окинул детей. — А что? И на рать не отказывайтесь. Только и свое условие им поставьте твердое. Пусть посадником вам дадут Судимира, токмо Судимира. Они его не очень захотят, так как недавно лишили посадничества. Ну а если поставят, то он вас не выдаст, ибо животом мне обязан до конца дней своих. На него полагайтесь, а он вашим именем будет ратоборствовать, да еще и благодетелями считать.

— А пошто?

— А как же. Ведь вы ему посадничество вернете. А ему теперь, если такого чуда не случится, до смерти не видать его.

— Батюшка, — неожиданно вздохнул Александр, — а потом ты заберешь нас в Переяславль?

— В Переяславль? — удивился Ярослав. — Зачем?

— Там ловы добрые.

— Ловы? — князь ласково взъерошил волосы Александру. — Хорошее занятие для князя, но не главное, сыне.

XVIII БОЖЬЯ КАРА

Нежданная страшная напасть явилась на землю Новгородскую. Разверзлись хляби небесные, и лили, и лили дожди беспрерывные. Август месяц — самое время хлеба жать. А где ж тут? Все выполоскано, вымочено дождями до последней былинки. Разлились реки-озера, поглотив поля и нивы. Ровно сто лет минуло, когда такая ж беда постигла новгородцев, никого уже нет в живых с того времени, но летопись сообщает страшное: «…бысть глад велик».

Вспомнил кто-то последние слова старого волхва, сожженного на Дворище: «…залиться вам слезами нашими». И поползло, полетело по улицам: «Волхвы мстят, надо прощения просить, надо ублаговолить их души невинные». И уж запамятовали, что судили их всем миром на вече. Ищут того, кто сжигал их. Купчик какой-то мордастенький вкруг сруба с палкой горящей бегал. Найти его. Узнать. Кто хорошо видел его, кто помнит? Ищите.

Нашли. Живет на Варяжской, воском торгует. Схватили, повязали, потащили на Великий мост. Сбросили в Волхов, вспученный, бурлящий.

Но и это не помогло, дожди хлестали, казалось, еще пуще.

Сгубила вода урожай нынешний, и уж кажется — не быть ему и в грядущее лето — пахать и сеять возможности нет: дожди, дожди. Все под водой скрыто.

Во всех церквах новгородских молятся, просят всевышнего смиловаться, бьются истово лбами в поклонах: «Господи, прости! Господи, помилуй!»

Захудал, захирел знаменитый торг новгородский. Цены как бешеные вверх скачут. Озверели люди от голода, забыли и бога и души свои.

Именно по этой причине запретил кормилец княжичам из Городища выезжать и, чтобы занять их, натащил в светелку груды книг великомудрых. Читают княжичи, ума набираются. Немец рыжий, которого дразнят Майнгот за его увлечение сим восклицанием, учит их говорить и писать по-немецки, велит меж собою разговоры вести на немецком. Долговязый швед по-свейски их учит. Маленький кривоногий татарин Темир обучает татарскому, налегая более всего на слово «дай» — «бер». Кормилец давно бы выгнал такого горе-учителя, да негде другого взять. Вот и кормится Темир около княжичей своим «дай клеб», «дай мяс», и это в то время, когда люди не с такими головами от голода мрут.

Начались грабежи и убийства в Новгороде. В одну из темных промозглых ночей дошло дело и до Городища: украли стог прошлогоднего сена. Узнав утром об этом от конюших, Федор Данилович вызвал старшего дружинника-сторожа.

— Охранение усиль вдвое-втрое. Воинам накажи: при захвате татя ночью убивать на месте, как «Русская Правда» позволяет. До свету дневного держать живым не сметь, дабы не возиться потом с судом — нет на то ни часу времени.

Судья Яким, уехавший с отрядом для сбора дани, вскоре воротился ни с чем. Веси опустели, смерды вымерли или разбежались в страхе перед голодной смертью.