Александр Невский

А дожди продолжали лить, не переставая, хотя по времени давно пора было снегу лечь.

Голодный, измученный город бурлил, ища без устали виновного в этой напасти. Бояре пустили слух в народе, что-де гневается бог из-за архиепископа Арсения, водворившегося в Софии за мзду князю Ярославу. Этим они думали два дела сделать: устранить из Софии сторонника Ярослава и свалить вину на князя же.

Разъяренная толпа с ревом ворвалась на владычный двор. Служки, приставленные оберегать покой и жизнь владыки, со страху разбежались, попрятались. Толпа устремилась внутрь владычных палат. Все туда войти не смогли, а поэтому сгрудились внизу у крыльца, требуя архиепископа.

И вскоре владыка Арсений был выволочен за шиворот из покоев.

— Почто сел неправильно?!

— Зачем бога обманыва-ал?!

— Сколь отвалил князю? Отвечай миру, нечестивец!

Все это вопила толпа, требуя ответа и не слыша его.

И худо бы пришлось Арсению, ой худо, если б не крикнул кто-то из палат:

— Братья-я, в трапезной брашна-а-а!

Обезумела голодная толпа, заслыша такое. Ринулись, давя друг друга, по крыльцу в палаты. Зазвенели где-то, посыпались стекла венецианские. Затрещало крыльцо под напором сотен ног, соломинками хрустнули поручни. Посыпались люди горохом с крыльца на землю, и с ними вместе владыка Арсений упал. Благо, владыка наверху оказался, не ушибся нисколько. Вскочил — и бежать к единственной надежде и спасению — к собору святой Софии.

Толпе уже не до Арсения было, каждый норовил прорваться в трапезную и поживиться съестным.

Арсений вбежал в храм и велел пономарю, встретившему его:

— Запри все двери.

На Городище о свержении Арсения узнали в тот же день. Сбыслав, ездивший в город по поручению Якима, воротился на взмыленном коне и принес эту весть.

— Надо спасать старика, — сказал Александр и, не услыша ответа, спросил: — Федор Данилович?

— Ась, — отозвался кормилец.

— Я говорю, надо ехать за владыкой. Чай, он поспешитель наш и в беде ныне пребывает.

— Какой он теперь поспешитель, коли сана и стола лишен.

— Я не позволю предавать союзника лишь за то, что он слаб ныне! — закричал Александр.

— И верно, — поддержал Федор. — Грех ведь на душу возьмем.

Поддержка брата еще более воодушевила Александра.

— Сбыслав! — окликнул он повелительно. — Тридцать гридней в полном вооружении немедля на конь! Едем к Софии.

Услыхав это, кормилец решительно запротестовал:

— На ночь глядя! Не пущу, Ярославич! Не пущу.

— А кто здесь наместник? Ты или я?

— Вы, вы наместники оба, но коли с вами что, упаси бог, стрясется, князь с меня шкуру спустит.

Кормильца неожиданно и Сбыслав подцержал:

— А и верно, княже, зачем тебе самому ночью в загон бежать? Ты ж, чай, не збродень. А мы налетим, выкрадем старика да и представим тебе.

— Вот-вот, — обрадовался кормилец. — Никто и помыслить не должен, что Арсения мы выручили. Эдак и на Городище толпу накличем.

Отряд возвратился с Арсением около полуночи. Федор давно ушел спать. В сенях остались лишь Александр с кормильцем да Ратмир. Чтобы скоротать томительные ночные часы ожидания, княжич с Ратмиром играли в шашки, придвинув единственную горящую свечу к доске.

Арсений вошел скорым шагом в сопровождении Сбыслава и Якима. Ряса его была мокрой и пахла конским потом. Он направился сразу к столу. Александр поднялся навстречу старцу.

— Спаси бог тебя, дитя мое, — взволнованно молвил Арсений, целуя Александра в лоб. — Спасибо за твою великую душу. Стану денно и нощно молиться за тебя не чина ради, а любви искренней. Ибо подал ты тонущему не соломинку, а руку крепкую, и не владыке уж, но человеку.

— Разболакайся, отец святой, — пригласил Александр. — Я велю брашна подать.

— Нет, нет, — решительно отказался Арсений. — Я был бы последним скотом, коли б позволил себе остаться под этой благословенной крышей.

— Но почему? — удивился княжич.

— Чернь, жаждущая крови моей, может заутре здесь быть. А это страшно, дитя мое. И не за себя уж теперь боюсь я, не за себя.

— Да, да, — вмешался кормилец, — владыка мудро молвит. Здесь ему нельзя оставаться.

— Но у нас дружина, — возразил княжич, — велю изготовиться к бою.

— Боже упаси, Александр Ярославич, поднимать меч на христиан, — Арсений воздел руки вверх. — Боже упаси! Они безумны от глада, терзающего их. Не бог, но нечистый движет ими. Заклинаю тебя вседержителем, не смей обнажать меч на них, не смей!

— Но куда же ты тогда? — спросил Александр.

— Утеку на Хутынь, запрусь в келью свою. Они заутре туда явятся. София не может оставаться без владыки. Прибегут за Антонием, его вознесут опять. Но не завидую я его участи теперь, ох не завидую. Сидеть на владычном столе средь безумных, что может быть, ужаснее?

Арсений схватил кормильца за локоть, отвел к столу, заговорил с жаром:

— Увози княжичей, Федор, увози от греха. Бояре в любой миг толпу на вас натравят.

— Не могу, святой отец. Князь в грамотах заклинает: сидеть.

Александр услышал спор между кормильцем и Арсением.

— Святой отец, не трать время. Мы никуда не поедем.

Арсений подошел к Александру.

— Но почему?

— Позор князю, бегущему от беды и бросающему свой народ в ней.

— Но ты же еще не князь, сын мой.

Александр вскинул подбородок, сверкнул очами по-отцовски:

— Я наместник и… княжич.

Арсений какое-то мгновение смотрел на гордого отрока, потом схватил его руку, заговорил жарко и искренне:

— Прости. Прости, Александр Ярославич, старого грешника… Ты, сын мой, чист и мудр в помыслах своих. Будь же всегда чист и честен, не токмо пред народом, но и пред собой. И будешь силен этой правдой. Не в силе бог, но в правде. Запомни, дитя мое, в правде.

Арсений перекрестил мальчика, резко повернулся и пошел к выходу.

— Я провожу тебя, отец, — вызвался Сбыслав, стоявший у двери. Арсений вышел, ничего не ответив.

— Да, да, проводи, — приказал Александр. — Проводи до самого Хутынского монастыря. Возьми с собой отроков.

Александр подошел к столу и задумчиво стал смотреть на огонь свечи.

— «Не в силе бог, но в правде», — повторил он с расстановкой и обернулся к окну, где стоял кормилец. — Что он хотел этим сказать? А? Данилыч?