Александр Невский

Уж и невесту одели в подвенечное платье, расчесали мягкие русые волосы, пустив их вольно по плечам. Боярыни, поддерживая ее под ручки, торжественно провели к столу, усадили, со всем тщанием расправив платье, и сами сели по бокам.

Перед столом встали дружки невесты: старший с караваем, младший с подарками — платки, шитые золотом, вынизанные жемчугом, полотенца. И все ждут жениха с его свитой. Все трепещут в предчувствии великолепного праздника и многодневного пира.

Зажжены уже в храме свечи, и дорога к храму устлана дорогими коврами и усыпана хмелем и льном.

Александр был в тереме брата и видел, что Федора шум, гомон ошеломили. Бледен он пуще прежнего. Встретится взглядом с братом через головы дружек и гостей — улыбнется кротко и жалостливо.

Вот весть пришла: невеста готова уже, ждет своего суженого. Встал Федор, в окружении дружек направился к дверям, но, не дойдя несколько шагов, покачнулся, прикрыл глаза и как сноп повалился на руки оторопевших дружек. Вскрикнул кто-то испуганно. Александр, расталкивая гостей, пробился к брату, наклонился к посеревшему лицу.

— Федор, что с тобой?

— Лечца, — закричали кругом. — Скорей лечца!

Обмякшего, в бесчувствии, Федора отнесли к лавке, уложили бережно и осторожно. Прибежавший лечец засуетился, расстегнул сорочку, ухом приложился сердце слушать. Александр с надеждой следил за его лицом.

— Ну-у? — выдохнул требовательно.

— Господи, что ж, — залепетал лечец. — Сердце вельми слабое. Кабы сердце…

Александр, заметив, как начали синеть губы у Федора, как задышал он часто и прерывисто, кинулся к дверям.

— Ратмирка-а! — закричал громко и гневно.

— Я здесь, князь.

— Немедля моих отроков в седло. Живо!

Отроки поспешно выводили коней, бросали на них седла с подкладами, споро и сноровисто затягивали подпруги. Птицами взлетали в седла, готовые мчаться за господином. Заметив вблизи Станилу, княжич кивнул: «Ко мне!» Станила подъехал.

— Добеги до терема, передай князю: я за лечцом. И догоняй нас.

— За каким лечцом, Ярославич?

— За Кузьмихой. Беги. Живо.

Александр не заметил, как дрогнул и побледнел Станила. Он понял, что сегодня откроется его обман с шубой, и кончится служба в милостниках, и быть ему битым нещадно, и терпеть ему унижения и гонения.

«Господи, пособи. Господи, надоумь», — умолял Станила всевышнего, лихорадочно придумывая выход из такого положения. Он подскакал к терему, спрыгнул с коня и побежал по ступенькам крыльца искать князя. Распахнув дверь в хоромы, он понял, что потеряет лишь время в поисках — так много столпилось там людей. К тому же Станила от страха, овладевшего им, забыл, для чего ищет князя. И потому, махнув рукой, повернул назад и помчался с крыльца вниз, прыгая через две-три ступени. Скорей, скорей, не отстать от княжича. Он еще не знал, что предпримет, но так нахлестывал коня, что тот уже в ограде понесся сланью [68] .

68

Слань — галоп.

Выскочив на новгородскую дорогу, Станила увидел далеко впереди группу княжича. И погнал что есть духу вдогон, одновременно и желая и боясь нагнать ускакавших.

Влетев в Новгород, Станила не раздумывая свернул на Варяжскую. Тому решению и конь пособил — побежал куда надо. Ворвавшись в купецкий двор, кубарем скатился Станила с коня.

— За-ради Христа спасителя вороти мне шубу!

Для пущей убедительности на колени перед хозяином пал.

— Так я ж купил, — удивился купец такому напору.

— Я куны ворочу, я ворочу, — спешил Станила, лихорадочно расстегивая калиту. — Ради бога, не губи. Вороти.

Станила всем нутром, шкурой своей чувствовал, как летят мгновения, как улетает время. А купчина — кол ему в глотку — словно нарочно не спешит, раздумывает.

— Вот. — Станила высыпал в горсть серебро, отсчитывать начал. — Двадцать, тридцать… Сорок.

Купец прервал его — подставив свою ладонь, другой сгреб в нее все серебро. Станила обомлел, всхлипнул обиженно:

— Так тут не менее двух гривен…

— Вот и ладно будет, — нахмурился купец. — Не подсовывай честным людям краденое. Ишь, в поруб меня захотел?!

Станила кинул шубу поперек седла и помчался прочь со двора. По его расчетам, княжич с отроками где-то уж на Софийской стороне давно.

Скорей, скорей. Мчится конь Станилы по бревенчатым улицам, летит из-под копыт его ощепье, шарахаются в стороны встречные, недобрым словом провожая ошалевшего мужа. Выехав за город и увидев впереди княжича с отрядом, переезжавших Гзень, Станила облегченно вздохнул.

— Александр Ярославич! — закричал он, догнав господина.

Княжич обернулся, спросил взором только: «Ну что еще?»

— Казни меня, окаянного, но токмо прости за-ради Христа. Вот. — Станила поднял злополучную шубу. — Грех попутал.

Александр увидел шубу, узнал ее, брови сурово насупил и… отвернулся. Станила увидел, как стиснул челюсти княжич.

— Побоялся я, — лепетал Станила. — Страшно одному лесом-то. Положил, припрятал, думал, побежим мимо и прихвачу.

Но княжич ровно и не слышал, а наддавал ходу.

Станила отстал. Скакал позади всех, глотая пыль со слезами.

К веске они выскочили низом вдоль речушки и сразу увидели на угорье около дуба большой огонь, а вкруг него темные фигурки людей.

— Кузьмихина изба! — вскрикнул Ратмир, и только теперь все поняли: и впрямь горит изба Кузьмихи.

Княжич вытянул плетью вороного, и тот скоком помчал его на угорье. Жители веси, толпившиеся у огня, заметили верховых и кинулись все разом в сторону леса.

— Догони кого-нибудь! — крикнул он Ратмиру.

Ратмир лихо гикнул и помчался наперерез утекающим. За ним три воина.

Княжич подскакал к пылающей избе Кузьмихи. Около не было ни души. Сухие бревна и крыша горели жарко и споро. Огонь поднимался так высоко, что прихватывал жарким дыханием ветки дуба. Листья на дубе свернулись, накалились, готовые вот-вот взяться пламенем.

Наконец со стороны леса появился Ратмир с отроками. Они гнали перед собой какого-то ветхого старика.