Александр

Мишка шел странно - будто через силу. Весь сгорбившись, он часто оглядывался. Проверял наличие охраны, то бишь меня. Почему я должна была служить этому дылде охраной, я понимала не очень хорошо, но насмешничать остерегалась. С людьми в Мишкином состоянии не шутят. "В Мишкином" - значит в состоянии зарождающейся паники. И после этого мужчины - наши защитники! Кто еще кого защищает?

Возле кабинета Мишка запросился в туалет. Как маленький, честное слово! Стоя возле мужского туалета с мишкиной сумкой я впервые испытала странное желание... поставить сумочку друга аккуратно у стеночки (чего он туда напихал, кирпичей?), и дать деру! Но вспомнились насмешливые глаза Димки, и уходить почему-то расхотелось.

Мишка сидел в мужской комнате долго. А когда вышел, то коснулся меня мокрой рукой. В чем была рука, думать не хотелось, но, судя по Мишкину мокрому лицу - в воде. Парень явно пытался прийти в чувство. Трус! Хвост заячий! На фоне Мишки я почувствовала себя героем, и бодро постучала в дверь. Потому что именно мне бояться было нечего.

– Войдите!
– произнес все тот же вежливый, уверенный в себе голос, и я, втолкнув Мишку внутрь, вошла следом.

Мишка мялся на пороге, дверь из-за его неуклюжей фигуры закрыть было сложно, но я как-то справилась. С большим трудом.

– Извините, - начала я, состроив стеснительно-невинные глазки.
– Миша - мой напарник по лабораторной работе. Мы очень спешим, вы бы не могли отпустить его поскорее?

– Внизу вы не спешили, - слегка усмехнулся психолог. На меня даже не посмотрел. Будто и нет меня - только Мишка.
– Но я вас не задержу, молодые люди. Присаживайтесь.

Мишка послушно плюхнулся в кресло как раз напротив психолога, а я осторожненько присела на кожаный диванчик у покрашенный в темно-зеленый цвет стеночки. Ну и зачем здесь, спрашивается, диванчик? Диванчик был удобным и навевал желание расслабиться. Впрочем, такое желание навевало здесь все: стены, выкрашенные интимно-темной краской, приглушенный свет, странная лампа на столе у доктора с зеленым абажуром, застекленный шкаф с многочисленными книгами, и Мишка, теперь уже не пятнистый, а белый, как мел.

– Вы, молодой человек, и в самом деле хотите, чтобы девушка присутствовала при нашем разговоре?
– начал психолог.

– А что, будет неприятно?
– спросил Мишка, к которому начала возвращаться его уверенность.

– Не знаю. Это мне у вас надо спросить, - ответил профессор.
– Это же вы меня несколько дней подстерегали в коридоре? Можно узнать, зачем?

Я улыбнулась. Психолог бросил на меня короткий внимательный взгляд и вновь переключился на Мишку. Мне стало не по себе. Как будто на мгновение меня поместили в свет прожекторов, а потом вновь оставили в кромешной темноте.

– Ни кого я не подстерегал!
– отрезал Мишка, опять покрываясь пятнами.

– Да что вы?
– сладко спросил психолог.
– А кто несколько дней в туалете под моей дверью кого-то караулил?

– Ваша дверь меня не интересует!
– заметил Мишка.
– Меня туалет интересовал. Может у меня по... э... дизентерия!

– Молодой человек, вы в курсе, что причина большинства наших болезней - нервы?

– Знакомая сказочка...
– ответил Мишка, которому разговор явно начинал нравиться.

Мишка ведь такой - его хлебом не корми, а дай поболтать. Вот и теперь, найдя благодарного слушателя для долгой и бесполезной дискуссии, мой друг устроился в кресле свободнее, закинув ножку на ножку, и я вздохнула - это надолго!

– Кто вам сказал, что это сказка?
– слегка сузил глаза психолог.

– Сами же ученые!
– ответил Мишка с видом великого академика на научном съезде.
– То им соль - белая смерть, то сами же говорят - соль необходима нашему телу!

– Но не в таких количествах...
– чуть сузил свои чудесные глаза психолог, добавив все тем же ровным тоном:

– Не будем отвлекаться. Так из-за чего началась ваш... ваша дизентерия?

– Из-за спора, - невозмутимо заметил Мишка.

Брови психолога поползли вверх, а глаза чуть более округлились:

– Как это?

– Поспорил с друзьями, что молоко с селедкой вполне совместимы, - уныло ответил Мишка, и я усмехнулась - а сам нам про какое-то там пиво заливал!

– Много проспорили?
– усмехнулся психолог.

– Много...

Я поняла, что разговор двух... умных несколько затянулся, и осторожно потянулась к Мише, шепнув:

– Мишенька, я пойду, ладно, подготовлю все к... работе.

– Иди!
– царственно разрешил Миша и, прошептав "до свидания", я осторожно выскользнула в дверь. Последний взгляд психолога преследовал меня еще долго... Что-то странное было в этом взгляде, что-то, чего я никак не могла понять...

И я ушла, хотя очень хотелось остаться.

Дан... удастся ли когда-нибудь мне от тебя избавиться?

3

С этих пор Мишка стал активным почитателем психолога. Так же, как раньше он всех гнал от двери напротив мужского туалета, теперь он всех гнал в эту же дверь. Психолог такой умный, так много знает, так красиво говорит, такие дельные советы дает! Рассказать подробнее суть советов Мишка отказывался - по его улыбке я догадывалась, что советы он опять приберег для сугубо мужской компании. Так было есть и будет: для мата я дамой не считалась, а для подобных тайн меня в мужское общество не допускали.

Но результат Мишкиной деятельности был налицо, - психолог, которого Мишка при всей его восторженности упорно называл психиатром, оказался теперь человеком вечно занятым. Выкладывали ему все: обиды на заносчивых профессоров, детские страхи, комплексы, проблемы несчастной влюбленности, ссоры, просто плохое настроение.

У психолога, по слухам, даже появилась книжечка с записью, куда ровными рядами выстроилась студенческая очередь. Появился-таки человек, который знает все и всех, который выслушает, подбодрит и исправит плохое настроение, который помирит подруг, и разделит между ними парня, и при этом не выдаст ничьих секретов.

В результате не у дел осталась одна я. Лезть в очередь мне не хотелось, как и вообще ничего не хотелось: депрессия цвела пышным цветом, игнорируя установившуюся за окном солнечную и сухую погоду.

Наверное, так и гнила бы я в своей хандре, если бы не Мишка. Твердо решивший получить после окончания университета второе образование психолога (хотя у него и с первым были проблемы), он во время большой перемены подсел ко мне за столик в нашей обширной студенческой столовой:

– Ты чего хиреешь, а, Ритка? Осунулась вся, побледнела! Не хочешь поговорить?