Алексей Константинович Толстой

Вообще о доброте и бессребреничестве владельцев Красного Рога создавались легенды. К примеру, однажды крестьяне попросили у Алексея Константиновича дров на зиму, и он, не задумываясь, предложил им вырубить липовую рощу неподалёку от усадьбы, и это, понятно, было немедленно исполнено. Случалось, что, изгнав проворовавшихся лакеев и камердинеров, Толстые вновь принимали их в дом и даже возили с собой за границу. Всё это в конце концов привело к тому, что А. К. Толстой почти полностью разорился и на закате жизни серьёзно подумывал вернуться на придворную службу.

После обеда поэты обязательно ходили гулять по парку. На первых порах Фет просто наслаждался беседой с Толстым, не задумываясь о причине этих регулярных прогулок. Вскоре выяснилось, что Алексей Константинович всю жизнь страдал от мучительных головных болей, что было признаком или следствием болезней, сведших его в преждевременную могилу — грудная жаба и расширение сердечной аорты. Эти недуги часто постигают именно сильных и на первый взгляд чрезвычайно крепких людей.

Об одиноких прогулках А. К. Толстого крестьяне долго ещё вспоминали после его смерти. По их рассказам, «он ходил всегда сердитый и смотрел в землю». Не забыли они и того, что Алексей Константинович «пережить не мог, ежели когда обдерёшь липку на лапти или что другое… <…> ты, говорит, воруй её под корень, а с живой-то кожу не сдирай! Ежели, примерно, с тебя я сдеру кожу, хорошо тебе будет? Она тоже, говорит, чувствует… Чудак был барин!» [85] .

85

На могилу А. К. Толстого в Красный Рог (Экскурсия 1901 года). Публикация М. Трушкина // Красный Рог. Литературно-пропагандистский бюллетень. Брянск, [без даты]. С. 7.

Фет полагал для себя счастьем, что ему довелось в жизни встретить такого прекрасного, рыцарски благородного человека, как Толстой. В свою очередь и Алексей Константинович гордился дружбой с Фетом. Накануне приезда Фета в Красный Рог Толстой писал ему: «…Не думаю, чтобы во всей России нашёлся кто-либо, кто бы оценил Вас, как я и моя жена. Мы намедни считали, кто из современных иностранных и русских писателей останется и кто забудется. Первых оказалось немного, но когда было произнесено Ваше имя, мы в один голос закричали: „Останется, останется навсегда“».

Другим гостем Красного Рога был писатель Болеслав Маркевич. Современному читателю, даже основательно знакомому с русской литературой, это имя почти ничего не говорит. Маркевича, беллетриста средней руки, критика считала просто даровитым фельетонистом. Он был крупным чиновником Министерства народного просвещения. В литературных кругах его ценили как энергичного устроителя различных утренников и вечеров, где он неизменно выступал и сам, будучи прекрасным декламатором. Алексей Константинович видел в нём «славного друга», с которым всегда мог поделиться без стеснения заветными мыслями об искусстве, поэзии, что для него было важным. Ведь именно это было сердцевиной дружбы Алексея Толстого и Каролины Павловой.

Однако рядом с усадьбой существовал совсем иной мир. Пореформенная русская деревня, погрязшая в нищете и пьянстве, представляла собой мрачную картину. В неурожайные годы положение становилось просто угрожающим. А. К. Толстой писал Маркевичу 7 февраля 1869 года: «Голод кругом всеобщий, во многих деревнях с голода умирают… Смотреть на то, что творится — ужасно. И всё-таки они предпочитают умирать от голода, чем работать. Делайте из этого какой угодно вывод, но здесь, по крайней мере, эмансипация (то есть освобождение, отмена крепостного права. — В. Н.) отбросила их далеко назад. Значит ли это, что я враг эмансипации? Боже меня сохрани! Но мне кажется, что для каждой местности существуют свои особые законы и что нельзя ставить на одну доску все местности. Свобода стала здесьне благом, а злом для крестьян. За 150 вёрст отсюда, в Погорельцах, другом нашем имении, она явилась, напротив, благодеянием, и пьянство прекратилось совершенно— так что евреи (имеются в виду владельцы шинков. — В. Н.) уезжают оттуда, считая, что невыгодно оставаться в таком месте, где не пьют».

Особенно возмущало поэта нравственное падение духовенства. В том же письме он спрашивает: «Скажите мне без всяких шуток, а вполне серьёзно, существует ли такса на требы(крестины, похороны, венчания и т. д.), которую священник не мог бы нарушить? Наш отец Гавриил берёт с крестьян 25 рублей за венчание, а крестьяне накануне голодной смерти. Вы-то стоите у первоисточника, раз вы служите под знамёнами Дмитрия Толстого [86] . Если такая такса существует, пришлите её мне, и отец Гавриил у меня попляшет. Я прошу Вас совершенно серьёзно. Это же позор, что единственный носитель просвещения, священник, вызывает в деревнях ужас, что он тиран, и крестьяне не любят его, а боятся».

86

Граф Дмитрий Андреевич Толстой (1823–1889) — в 1865–1880 годах обер-прокурор Синода; с 1866 по 1880 год одновременно министр народного просвещения.

Усадьба Фёдора Ивановича Тютчева Овстуг находилась поблизости от Красного Рога, примерно в десяти вёрстах. Именно с этими местами связано известное тютчевское стихотворение 1855 года:

Эти бедные селенья, Эта скудная природа — Край родной долготерпенья, Край ты русского народа! Не поймёт и не заметит Гордый взор иноплеменный. Что сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной. Удручённый ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь небесный Исходил, благословляя.

Почти через пятнадцать лет, в 1869 году, безысходная действительность внушила Алексею Толстому поэтический ответ Фёдору Тютчеву:

Одарив весьма обильно Нашу землю, Царь небесный Быть богатою и сильной Повелел ей повсеместно. Но чтоб падали селенья, Чтобы нивы пустовали — Нам на то благословенье Царь небесный дал едва ли! Мы беспечны, мы ленивы, Всё у нас из рук валится, И к тому ж мы терпеливы — Этим нечего хвалиться!

В 1860-е годы заметно снижается продуктивность Алексея Толстого как лирика. Небольшим интимным стихотворениям он предпочитает более крупные поэтические формы. Излюбленным жанром Толстого становится баллада, но не стоит в нём видеть лишь последователя Жуковского. Романтической балладе Толстой предпочитает балладу историческую. Первым образцом, как помним, была знаменитая баллада «Василий Шибанов», написанная ещё двадцать лет назад. Поэту представлялось, что он нашёл стихотворный жанр, позволяющий донести до читателя собственный взгляд на судьбу и предназначение России.

Балладу «Змей Тугарин», опубликованную в «Вестнике Европы» (1868. № 2), Алексей Толстой назвал впоследствии в уже цитированном письме Анджело Губернатису своей лучшей балладой.

На пиру у князя Владимира неожиданно появляется незнакомец, в котором нетрудно узнать татарина:

И начал он петь на неведомый лад:

«Владычество смелым награда! Ты, княже, могуч и казною богат, И помнят ладьи твои дальний Царьград — Ой ладо, ой ладушки-ладо! Но род твой не вечно судьбою храним, Настанет тяжёлое время, Обнимут твой Киев и пламя и дым, И внуки твои будут внукам моим Держать золочёное стремя!»

Всеобщее негодование прерывает пришлеца, но он, смолкнув на минуту, вновь пророчествует:

Певец продолжает: «И время придёт, Уступит наш хан христианам, И снова подымется русский народ, И землю единый из вас соберёт, Но сам же над ней станет ханом! И в тереме будет сидеть он своём, Подобен кумиру средь храма, И будет он спины вам бить батожьём, А вы ему стукать да стукать челом — Ой срама, ой горького срама!» ……………………………………….. И с честной поссоритесь вы стариной, И, предкам великим на сором, Не слушая голоса крови родной, Вы скажете: «Станем к варягам спиной. Лицом повернёмся к обдорам! [87] »

87

То есть на Восток (обдоры — жители Обдорского края в Сибири).