Альфа Центавра

И тут, нечаянно развернув танк право увидела она отряд полосатых на огнедышащих конях. Вид:

— Ужасающий!

— И командир у них, — сказала Сонька, как будто рассказывала кому-то страшный сон, — с которым я где-то встречалась, и самое главное:

— Не при благоприятных для меня обстоятельствах.

— Камергерша, падла! — ахнула она, и даже выпустила один рычаг так что танк сделал весьма приличный зигзаг удачи. Ибо Врангель с пристани, точнее, в данном случае с Зиккурата Крепости Царицын, как раз сделал два предупредительных выстрела, третий — Вилка. Ибо не мог он допустить столкновения танка со своей любимой. Но сам понимал:

— Дал этот предупредительный залп преждевременно.

— Что? — спросила, подбежав Коллонтай.

— Я грю: калибр не тот, танк не возьмет, — ответил Врангель, — зря стрелял.

— То есть, как зря, а где этот специалист по спариванию, по, точнее, по спаррингу?

— Вот как раз ушла на пару с Котовским в контратаку на красных.

— Сколько раз вам говорить, полковник:

— Мы — это и есть зеленые, или красные — без разницы.

— Прошу прощенья — не могу привыкнуть.

— Зато я — сог-лас-на-я-я Я!

— С чем и с кем?

— И с тем, и другим. Пойдем, у меня есть отдельный кабинет.

— Я женат.

— Тем лучше. Как говорила моя подруга Щепкина-Куперник после перевода первых трех пьес Вилли Шекспи:

— А теперь все вместе.

— Я никогда не смогу этому научиться.

— Никто не просит тебя учиться. Я сама тебя научу. Согласны, генерал?

— Генерал или все-таки полковник?

— Прошу прощенья: генерал-полковник.

Котовский понял, что:

— Эта маркитантская повозка совсем не похожа на полосатую конницу Камергерши Ольги. Однако в ней есть что-то ужасное. Как-то:

— Одна лошадь везла сие изделие нечеловеческого труда, а другая — мама мия — сидела на козлах. А сзади развалилась какая-то знакомая рожа, а рядом с ней тоже, похоже, знакомый боец, и это не кто иной, как парень, известный под легендарным именем Вара, канувший, однако, в лету, по время последней разведывательно-диверсионной экспедиции во вражеские тылы.

— Значит, не вышло, — добавил он, понимая, что эта тачка, скорее всего, явилась сюда с того света, как предвестник нашего поражения. Таких видений просто так не бывает. А так как хороших видений вообще не бывает, то, следовательно, это:

— Плохое.

Сонька Золотая Ручка не выдержала этого бреющего полета навстречу друг другу лоб в лоб, и отвернула рули вправо, прямо на конницу Полосатых чертей Камергерши.

— Ну, чё? — спросила Камергерша своих подруг, — возьмем его в клещи, или так и пойдем лоб в лоб.

— Чтобы взять его в клещи, надо разделиться, — сказала какая-то леди, и добавила, протягивая губы, не губы, прошу прощенья, а руку, конечно:

— Жена Париса. — Камергерша ответила также деловито:

— Жена Одиссея.

— Серьезно?

— Кроме шуток.

— Даже так?

— Естественно. — Ну, и так далее, без компромиссов:

— Ты спереди, а я сзади. Сонька поняла, что ее берут в клещи не просто так, а со всех четырех сторон: два полосатых полуэскадрона и Котовский. Плюс несмазанная телега, которую она мельком видела слева. Сейчас она исчезла.

— Но и это к лучшему, — сказала Сонька и рванула в эту дыру.

Поэтому снаряд Врангеля разорвался позади. — Жаль, что чуть раньше времени, а то попал бы как раз в саму Камергершу.

Врангель взял бинокль, и навел его на Ольгу.

— Нет, к счастию, скачет.

— Куда ты прешь, сволочь?! — рявкнула Щепка.

— На танк, — ответил Буди. — Нет, мне страшно, но приказ есть приказ — выполнять иво когда-то надо. И знаете почему? Потому что всё равно придется. Щепка обернулась к окружающему ее в тачанке отряду:

— Нет, вы слышали?

— Да, — ответил пулеметчик Вара.

— А что не так-то? — спросил Пархоменко, который сказал, что:

— В случае чего — могу и снайпером, только винтовки, жаль, нет.

— Будешь добивать в рукопашную, — ответила Щепка, — тем более для этого не надо никаких винтовок и другого снаряжения, кроме вот этого, — и она подала Пархоменко пакет, расписанный буквами на иностранном языке.

— Где взяла? — только и спросил герой.

— Здесь лежал под сиденьем.

— Вот это подарочек! — ахнул Вара, оглянувшись от ненаглядного пулемета, хотя и говорил до этого:

— Жаль, что не Люся, — ибо не мог произнести членораздельно слово:

— Льюис — любимый пулемет бельгийцев, которые любят побегать.

— Это был инглиш Макс.

Наконец Буди понял свою ошибку, и также в откровенно атакующем стиле пошел назад, где в голубой дымке маячил броневик. А там народу-у! было очень много. Вел его танкист Ленька Пантелеев, а сама владелица — как она говорила — этого броневика Ника Ович только сидела, свесив ножки, но так, что Ленька пока не мог понять, что означает это Антрэ:

— Па-де-де или Па-де-труа? Но в любом случае, считал он:

— Дело уже сделано, — ибо:

— А разве мы еще не познакомились?

— Вот ду ю сей?

— Я грю, после взятия Бастилии ты будешь моей наложницей.

— Вот? Что ты сказал, сукин сан?! — И без дальнейших прений она протянула ноги, да так далеко, что полностью обвила ими шею Музыканта, как иногда называл себя Ленька Пантелеев, что он не мог уже через несколько секунд, показавшихся ему длинными минутами понять, чем все-таки отличается:

— Па-де-де, — от:

— Па-де-труа? — И ответ, как говорят в Австралии Не Знаю.

— Что не знаю? — Вот именно, что:

— Не Знаю. И танк, а точнее, броневик, так и понял:

— Никто мной грешным не управляет, — и попер куда глаза глядят. А они увидели именно тачанку Щепкиной-Куперник тоже прущую напролом прямо на него.

Буди сказал:

— Щас будет то, о чем я и он так долго мечтали.

— А именно? — спросила Щепка.

— Столкнутся паровоз и медведь.

— Кто паровоз и кто медведь? — безмятежно спросил Вара любуясь и поглаживая, пока еще свободный от работы пулемет Макси.

— Дак, я и он. И тут все поняли, что Буди в натуре прет на броневик, как медведь на паровоз. В том смысле, что: