Альфа Центавра

— Всё равно, — сказал Буди, — если умножить ноль тридцать три на шесть получится как минимум четыре литра, а если и меньше, то всё равно нам на первое время хватит.

— Хорошо, будем считать, что надо две упаковки, — сказала Щепка.

И добавила, осмотрев свой контингент: — Я сама пойду за языком.

— Но как? — спросил Пархоменко, — они все на лошадях.

— Я возьму Буди.

— Тогда сама идея теряет смысл, — сказал сам Буди, — потому что это будет уже не тачанка, а так только: ящик с пивом.

— Может меня возьмешь? — сказал Пархоменко.

— Пока меня нет ты должен управлять общей тактикой боя.

— Общая тактика — это стратегия, — ляпнул Буди.

— Нет, я точно говорю, что когда-нибудь он будет командовать фронтом.

— Что больше: фронт или армия? — спросил Вара.

— Обсудим это за ужином, — ответила дама. — И да: я придумала более логичный вариант взятия языка, а именно: — Не из конницы Царицына, а я вытащу его из самого броневика.

— Они тебе не откроют, — сказал Парик.

— Я сделаю им предложение, которое они полюбят больше самих себя. Щепку высадили на броневик, но сами не смогли удержаться рядом:

— Полосатые облепили их как пчелы на мёд.

— Мы уходим, но вернемся! — рявкнул Буди на прощанье. И хорошо, что полосатые его правильно поняли. Не стали стаскивать Щепку с броневика, а погнались за тачанкой.

— Может, эта?

— Что, эта? — не сразу понял Вара.

— Нассать пока в пулемет, чтобы продержаться до последнего.

— Вот и видно, мил человек, что сам-то ты никогда не был пулеметом, — спокойно ответил Вара. — Иначе бы знал:

— Пиво сначала пьют, потом ссат.

— Не наоборот? — спросил Пархоменко, чтобы было ясно, он сам знал об этом, но только забыл.

— Действительно, — сказал Буди, — пулемет, возможно, тоже имеет душу, хотя и маленькую. — И добавил:

— Но достаточную для того, чтобы продержаться без воды пару минут, пока заведу полосатый полуэскадрон на наступающие цепи Деникина.

Командующая этим полуэскадроном Жена Париса — можно и так сказать, с большой буквы, потому что никто пока не знал её настоящего имени — поняла, что попала в засаду, когда было уже поздно. Деникин приказал брать живьём:

— Хотя бы ее одну. — На что, правда, получил логичное замечание:

— А нам, генерал, что, лапу, точнее, не сосать, а лапами махать в знак приветствия, мол:

— Давай, давай генерал, давай еще, еще разик, еще р-р-а-а-з!

— Хорошо, хорошо, — сколько останется в живых — все наши.

— В каком смысле?

— Только после меня, — решил пошутить Дэн, и так раздосадованный тем, что наступление так медленно развивается. После продолжительного гула неодобрения, он вынужден был признаться, что:

— Есть приказ на три дня отдать Царицын на разграбление. — Но это мало кого вдохновило, ибо:

— Когда еще это будет-т! И было принято решение:

— Создать пока что публичным дом — передвижной публичный дом, на колесах и запряженный для начала тройкой, а в дальнейшем, если ситуация так и не прояснится с взятием Царицына, то и:

— Шестеркой лошадей, — и более того, если будет возможно, серых в яблоках.

— Жизни положим, тов… точнее, сэр, а лучше пусть будет просто, как в Америке:

— Жэнтельмен Дэн, — но возьмем всех живьем.

— Не думаю, что мы справимся, друзья мои, ибо тогда нам понадобится не шестерка, а табун лошадей, чтобы вывозить их на природу ловить осетров.

— Так лошади есть, — сказал один есаул.

— Из-за этого дела всех лошадей, что ли, сдать в Публичный Дом? — полувопросительно ответил командующий наступательной армией.

— Тогда лучше: никому — так никому.

И положили всех, к всеобщей радости, что:

— Пришлось, наконец, и нам повоевать. — Но, как говорится, всех — да не всех — Жена Париса осталась в живых, но с условием:

— Только до утра. — Потом расстрелять.

— Ну?

— Что, ну?

— Я говорю, что не понимаю, почему на нас не обратили ноль внимания? — спросил Буди, от усталости путая слова с их смыслом. И действительно, тачанка от ужаса перед тучей пчел-амазонок прорвала наступательный фронт Белых, и оказалась у самой реки Волги, где уже опять купались люди, так как поняли:

— Никакой войны так и не будет. — А она шла только впереди, а здесь на Волге, действительно, было:

— Хо-ро-шо! И люди настолько привыкли к этому Хорошо, что при виде тачанки, сорвавшейся, как будто с цени на Том Свете, бросились бежать, и большинство прямо в воду:

— На Тот Берег! — как заорала благим матом одна мощная миловидна дама, увидев вместо привычной тройки одного Буди в роли лошади этой тачанки, но, что самое ужасное: — С огнедышащим ртом, и очень длинными ушами не как у лошади, а как у осла. Может быть, даже слона. Резюме: шашлыка из осетрины остало-о-о-с-с-ь-ь! — Очень много.

— Съедим, — сказал пулеметчик Вара, — тем более здесь и пиво есть для заправки пулеметных лент. — И махнул рукой, понимая, что по-другому выражаться в этой ситуации не получится. Пархоменко ответил, что принимает на себя:

— Пока что, — роль командующего, и считает по этому поводу:

— Мы должны освободить эту Амазонку, — опередил его с выводом Буди.

— Откуда знаешь?

— Откуда? Я первый на нее претендент.

— Тогда я второй, — сказал Пархоменко.

— У вас своих баб полно, я сам все равно буду первым, — сказал Вара.

— Нет, нет, нет, — затараторили оба оппонента, — тебя Щепка назначила своим личным мужем, поэтому отвали.

— Не помню когда? — сказал Вара.

— Когда? Тогда.

— Когда сказала, что ты будешь комендантом Царицына после его победы.

— Прекратите, прекратите, вы просто нарочно это говорите, так как находитесь в сильной эйфории от обилия шашлыка и пива.

— Нет, нет, ибо ни пиво, ни шашлыки из осетрины никогда не заменят нам Амазонки, добытой в бою.

— Хрен с вами, — сказал Вара, — я устал спорить, но считаю, что сначала надо освободить ее с гауптвахты. А то расстреляют, а мы, оказывается, были ни при чем.

Утром Белые пошли в атаку на Царицын, а тачанка во главе с Женой Париса ударила им в тыл с берега Волги. Ибо. Ибо ребята после шашлыков и пива не стали спать до утра, чего им больше всего хотелось, а именно в самый неурочный час: