Алое восстание

Вопреки моему строгому запрету, Тактус попытался затащить к себе в постель рабыню. Его застала Милия, и лишь вмешательство Виргинии не дало ей нарезать охальника на мелкие кусочки. Шум поднялся до небес.

— Плохо дело, — качает головой Виргиния. — Вся Диана похватала мечи и грозится отбить его у Милии и Пакса.

— С ума сошли, — усмехаюсь я. — Готовы иметь дело с Паксом?

— Представь себе.

— Мне надо одеться.

— Буду ждать.

Через две минуты встречаемся в штабном зале Цереры, где на столе уже вырезан мой серп, и куда искуснее, чем сделал бы я сам.

— Ну что? — спрашиваю, плюхаясь на стул напротив Виргинии. Сидим вдвоем. Как жаль, что нет с нами Рока, Куинн, даже Кассия, а особенно Севро.

— Когда этим занимался Титус, ты говорил, помнится, что законы устанавливает тот, у кого власть. Тогда ты приговорил преступника к смерти, а что сейчас? Этот слишком полезен?

Виргиния уверена, что Тактус получит помилование. Однако, к ее удивлению, я качаю головой:

— Он заплатит за свой поступок.

Она возмущенно соглашается:

— Просто уму непостижимо! Аурей должен быть выше, — ее палец выводит в воздухе иронические кавычки, — «низменных страстей, которые порабощают низшие касты».

— Тут не в страстях дело, — хмыкаю я, — а в борьбе за власть.

— Тактус происходит из дома Валии! Их роду сотни лет. Какой еще власти не хватает этому уроду?

— Власти надо мной. Он нарушил мой запрет, чтобы доказать свое превосходство.

— Значит, он такой же дикарь, как Титус!

— Дикарь-то дикарь, кто спорит, но это тактический ход.

— Вот же хитрая сволочь! И как теперь выкручиваться?

Я хлопаю ладонью по столу:

— Черт, не люблю, когда меня дергают за ниточки!

— Так или иначе, все равно проигрыш, — кивает Виргиния. — В любом случае кто-то будет недоволен. Придется выбирать меньшее из зол.

— А как насчет правосудия?

Виргиния поднимает брови:

— А как насчет победы? Разве не это самое главное?

— Издеваешься?

— Нет, проверяю, — смеется она.

Я хмуро качаю пальцем:

— Тактус убил Тамару, своего примаса. Подрезал подпругу, чтобы ее затоптали. За свою злобу он заслуживает любого наказания.

Виргиния разводит руками:

— Выждал удобный момент и ударил. Каждый за себя.

— Великолепно, — кривлюсь я.

Наклонив голову, она внимательно изучает мое лицо:

— Странно…

— Что странно?

— Я ошибалась в тебе.

— А я не ошибаюсь в Тактусе? Может, его и впрямь не за что наказывать? Просто воспользовался ситуацией, согласно правилам игры, как он их понимает.

— Их никто толком не понимает.

Она откидывается на спинку стула, кладя ноги на стол. Золотые пряди волос струятся по плечам. Задумчивые глаза отражают пляшущее в камине пламя. Когда Виргиния улыбается, я способен забыть даже старых друзей.

— Не понимает, потому что правил нет, — объясняет она. — Точнее, они у каждого свои, как и в жизни. Для одних важнее всего честь, для других — буква закона, для третьих — что-то еще. Однако в конечном счете тот, кто травит других, сам умирает от яда.

— Это только в сказках, — усмехаюсь я. — В жизни его травить, как правило, уже некому.

— Короче, новые рабы жаждут мести, но, наказав Тактуса, ты смертельно обидишь бойцов Дианы. Они брали для тебя эту крепость и рассчитывают на благодарность, тем более что Тактус в их глазах герой, который просидел невесть сколько в лошадином брюхе, чтобы взять тогда мой замок — опять же для тебя. Их недовольство будет разрастаться быстрее, чем чиновничья свора медных, а оставить его без наказания означает навсегда потерять доверие Цереры.

Я вздыхаю:

— Не хочу повторять свою ошибку. Убийство Титуса не было правосудием.

— Тактус — настоящий аурей, — качает головой Виргиния, — его кровь древнее, чем само Сообщество. Сострадание и прочие сопли они считают болезнью. Другого отношения он не поймет и ничему не научится, для него имеет значение только власть. Другие касты просто не люди в его понимании, с такими нянчиться бесполезно.

Они все ауреи, кроме меня. Я алый, для меня все — люди и никто не раб своей судьбы. Даже Тактуса можно изменить, и я верю, что смогу, — только как?

— Ну и что ты посоветуешь? — спрашиваю.

— Дожили! — Виргиния хлопает себя по бедру. — Великий и ужасный Жнец просит совета. Когда это тебя интересовало чье-нибудь мнение?

— Ты не кто-нибудь.

Она задумчиво вздыхает:

— Мой учитель Плиний как-то рассказывал одну притчу. Неприятный тип, кстати, сейчас он политиком стал, так что не принимай ее слишком буквально. Короче, когда-то на Земле жил человек, и у него был верблюд. — Я слушаю, с трудом удерживаясь от смеха. — Ну вот, ехал он как-то на том верблюде через бескрайнюю пустыню, страшную и ужасную. Однажды, когда они сделали привал, верблюд вдруг лягнул хозяина, и тот, разозлившись, отхлестал его кнутом. Раны загноились, верблюд подох, и человек остался один посреди песков.

— Ох уж эти метафоры, — морщусь я.

Виргиния пожимает плечами:

— Без армии ты — как тот человек без верблюда. Так что ступай осторожнее, Жнец.

* * *

С пострадавшей рабыней, которую зовут Нила, я разговариваю без свидетелей. Она тихая, с умным взглядом, но слабенькая на вид, хрупкая, как птичка. Чем-то похожа на Лию. Из разбитой опухшей губы сочится кровь. Мне хочется кастрировать Тактуса, но затем я вспоминаю, что и эта тихоня в свое время прошла Пробу.

— Он велел мне размять ему плечи. Сказал, что он мой хозяин, проливал кровь, штурмуя крепость, и теперь я должна слушаться его во всем. А потом хотел… ну, ты знаешь.

Сколько поколений мужчин следовали той же нечеловеческой логике? Слова бедной девушки заставляют меня грустить о родном доме… но и там случалось подобное. Снова вспоминаю те вопли в темном туннеле и половник в трясущихся руках матери.

Нила смущенно опускает глаза:

— Я сказала, что принадлежу не ему, а Виргинии, братству Минервы… это их знак… а когда он стал валить меня на пол, закричала. Он меня ударил, а потом взял за горло и стал душить. В глазах потемнело, и даже запах его плаща я больше не чувствовала. Как потом поняла, меня спасла та высокая девушка, Милия.