Альянс бунта
Шрифт:
Сообщение на экране гласит:
Элоди: Кэрри, возьми трубку.
Элоди: Эй?
Элоди: Ты что-нибудь слышала от Прес?
Элоди: Перезвони мне, когда сможешь. Это срочно.
Элоди: Пресли беременна. Между ней и Паксом все очень запутано. Ее отец сказал ей вернуться в Нью-Гэмпшир, так что мы все сейчас едем за ней туда. Я знаю, что после прослушивания Дэша ты должна была сразу же вернуться в Лондон, но, может
— Подожди. — Я передаю Кэрри ее телефон и проверяю свой. Конечно же, там куча сообщений от Рэна и пропущенный звонок от Пакса. Разочарование по поводу консерватории тут же отходит на второй план, сменяясь шоком. — Что за хрень? Пресли беременна?
Кэрри выглядит такой же ошарашенной, как и я. Она качает головой в недоумении, прижимая к уху мобильный телефон, чтобы ответить на пропущенные звонки Элоди.
— Привет, извини. Телефон был на беззвучном режиме. Я… Боже мой. Что, черт возьми, там происходит? Притормози. Скажи Паксу, чтобы перестал орать. Я не могу…. Да. Да… у нас… получится. — Говоря это Кэрри вопросительно смотрит на меня, убеждаясь, что я согласен с тем, о чем просит Элоди.
Я, конечно же, киваю.
— Мы вылетим первым же рейсом, каким сможем. Хорошо. Я тоже тебя люблю. Пока.
ГЛАВА 18
ПРЕСЛИ
ТРИ ДНЯ СПУСТЯ
— Маленькая грязная сука. Открой свой поганый рот. Открой, блядь, сейчас же.
Боль пронзает мою челюсть; давление его пальцев, впивающихся в мою кожу, достаточно сильное, чтобы заставить меня закричать. Я хватаюсь за его руку, пытаясь оттолкнуть его, освободиться, вырваться из его хватки, чтобы вывернуться с кровати и убежать, но его вес давит на меня сверху. Я прижата. В ловушке. Беспомощна. Я ничего не могу сделать.
— Клянусь богом, если не откроешь свой гребаный рот, я сломаю тебе челюсть, Пресли. Ты сделаешь это прямо сейчас, если знаешь, что для тебя хорошо.
Он точно сделает это. Обычно тот не посмел бы причинить мне такую боль — он умнее этого — но не сейчас. Он выпил, настолько пьян, что едва может говорить без запинки, а это значит, что сейчас он не очень умен. И сделает это только для того, чтобы доказать мне, что может. Это развлечет его, если он причинит мне столько боли. У меня нет выбора. Я открываю рот.
Влажный, жирный комок слюны попадает мне на язык, скатываясь к задней стенке горла. Она теплая, отвратительная, склизкая… о, боже. Это не слюна. Это мокрота. Он только что выплюнул мокроту мне в рот.
Его пальцы впиваются в мои щеки еще сильнее, неровные края обкусанных ногтей впиваются в кожу. Я бы все отдала, чтобы закрыть рот, но не могу: он так крепко сжимает мое лицо, что это становится невозможным.
— Глотай, — рычит он. — Проглоти то, что я тебе дал, или заставлю тебя жалеть об этом до конца твоей жалкой гребаной жизни.
Сердце бешено колотится в груди.
Желудок скручивается.
Комок мокроты застрял у меня в горле, густой и вязкий.
О, боже, кажется, меня сейчас вырвет. Я…
Горячая струя рвоты вырывается из ниоткуда. Времени на то, чтобы сдержаться, нет. Да и что я могу сделать, когда мои руки прижаты к бокам, а его чудовищный вес давит на меня? Я нахожусь в его власти. В темноте я не могу разглядеть его лица, когда меня выворачивает на себя и на него, но я прекрасно слышу его мерзкие ругательства.
— Блядь! Какого хрена? Боже, ты отвратительна. Грязная маленькая сука. Ты еще пожалеешь, что не сделала этого. Ты…
— Милая?
Я вздрагиваю, раскачиваясь из стороны в сторону. Откуда это движение? Смятение затуманивает мой разум. Он меня трясет? Я вижу его руки. Я могу…
— ПРЕСЛИ!
Очнувшись, я резко сажусь, глотая воздух, как будто только что всплыла на поверхность после глубокого погружения. Моя кровь бурлит в панике, взбудораженная большой дозой адреналина.
— Ты в порядке, милая? — спрашивает обеспокоенный голос в тусклых вечерних сумерках. Это мой отец. Судя по напряжению в его голосе, он уже знает, что со мной не все в порядке.
Во рту сухо, как в Сахаре; язык прилип к небу так, что вкусовые рецепторы кажутся ободранными, когда я отдираю его, как липучку.
— Который час? — хриплю я.
Я здесь уже три дня. После той стычки с Паксом в машине папа велел мне вернуться в Нью-Гэмпшир, и я послушалась. Как жалкая маленькая трусиха, которой и являюсь, я побежала домой к отцу, поджав хвост. Начало учебы в колледже должно было стать для меня побегом. Новым захватывающим приключением. Конечно же, это должно было стать причиной никогда не возвращаться в этот ужасный дом в этом ужасном городе, но в итоге, когда мне нужно было где-то спрятаться, идти было некуда. Я выпрыгнула из котла прямо в пылающий адский огонь.
— Почти половина шестого, — шепчет папа.
Обычно в это время он в ресторане, готовит пасту к ужину, но сегодня понедельник — единственный вечер недели, когда ресторан закрыт. Отец убирает прядь волос с моего лица, заправляя ее за ухо. Теперь, когда у моих глаз было время привыкнуть к угасающему дневному свету, я вижу немного лучше.
Мой отец сидит на краю дивана в гостиной, бледный как призрак, два синие пятна теней прочерчивают кожу под его впалыми глазами. Он похудел, с тех пор как я уехала в «Сару Лоренс». И еще больше, с тех пор как я рассказала ему о ребенке.
Я потираю висок и бровь, пытаясь унять головную боль. Но вместо того чтобы ослабнуть, она заметно усиливается под кончиками моих пальцев.
— Когда ты в последний раз ел, пап? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Я плотно пообедал, детка. Бургер из «Сэма». В прошлом месяце они снова включили в меню картофель фри в виде спиралек.
Я сужаю на него глаза.
— Лжец.
У него отвисает челюсть.
— Зачем мне врать об этом? Этот картофель был очень популярен. Люди сходили с ума, когда его убрали из ме…
— Ты не ел бургер на обед, — говорю я, прерывая его. — Ты весь день не выходил из дома.
— Откуда тебе знать? Ты же спала.
— Легкий ветерок разбудит меня, папа. Я бы услышала, если бы ты куда-то ушел. Когда ты в последний раз ел настоящую еду?
Он хмурится, поднимаясь на ноги.
— Кто бы говорил. Что ты сегодня ела?
— Еда для меня сейчас, по сути, яд. У меня есть оправдание.
— О? Ты думаешь у меня его нет?
Вот оно, на кончике моего языка: «Ха! Ну, давай. Удиви меня. Что это за оправдание?» Но я уже знаю, в чем дело. Его сына только что осудили по нескольким пунктам обвинения за изнасилование и покушение на убийство. А дочь, которую, по его мнению, он не смог защитить, только что появилась на пороге его дома, беременная и периодически впадающая в истерику.