Алый король

+Готово,+ послал Ариман павониду.

Санахт уронил ладони на рукояти мечей и стиснул руки на эфесах, будто черпая из оружия силу.

Азек вздрогнул, ощутив, как распадается связь между ним и Маатом. Корвида охватило странное чувство, нечто среднее между облегчением и сожалением. Ему не хотелось без нужды задерживаться в своеобразно устроенном разуме Хатхора, однако в контакте с павонидом Ариман познал силу, способную преобразовывать жизнь и управлять ее развитием. Божественную мощь.

Она опьяняла и неприкрыто искушала. Неудивительно, что павониды все время перестраивали свои тела. Неудивительно, что все они были напыщенными фанфаронами.

Отрывисто усмехнувшись, изможденный Маат опустился на колени. В погоне за восхитительным свершением он едва не отдал всю жизненную энергию.

— Сработало! — хрипло, но радостно воскликнул он.

Азек кивнул и заморгал, избавляясь от чудовищных послеобразов — картин несбывшегося будущего, ужасов, каких он не видел даже в безднах Великого Океана или на планетах чужаков.

Собек безвольно висел внутри контейнера, опустив голову на грудь. Его бледная кожа лоснилась от маслянистого пота. Воин судорожно, сипло дышал, и жилы у него на шее вздувались, будто рассерженные змеи. Даже с расстояния в несколько шагов Ариман ощущал постчеловеческий жар, исходящий от практика.

— Апотекарий, Собек в порядке? — спросил корвид. — Он выживет?

Пентху на протяжении всей операции не отключал нартециум от медицинского модуля и сейчас быстро переводил взгляд с экрана на экран, впитывая огромные объемы данных.

— Все биометрические показатели опасно высоки, но, похоже, вы каким-то образом не прикончили его, — с неохотой признал апотекарий.

— Не прикончили его? — повторил Хатхор Маат. — Трон, мы спасли его! Ни одному апотекарию на свете не повторить того, что сделали мы!

— Еще неясно, что именно вы сделали, — заметил Пентху.

— Ты бы предпочел, чтобы он умер?

— Я бы не стал так рисковать чужой жизнью! — огрызнулся медик. — Особенно если истинная цена успеха неизвестна.

— Значит, ты трус.

— Довольно, — вмешался Азек. — Сойдемся на том, что мы добились желаемого результата. Теперь нужно…

Собек вскинул голову.

— Все… прах… — произнес он.

Последние сигилы на стенах вспыхнули и обратились вихрем эфирного пламени. Могучие волны Великого Океана хлынули в зал со злостью ревнивца, явившегося забрать то, что принадлежит ему.

Глаза практика вылезли из орбит, рот неимоверно широко растянулся под треск лопающихся хрящей и сухожилий. Выдох рванулся из глотки Собека с ревом раскаленного дуновения плавильной печи.

Ариман развернул Хатхора Маата к себе.

— Что происходит?

— Я ничего не делал! — рявкнул павонид, отстраняясь.

В глазницах практика блеснул вишнево-алый свет, и его плоть запылала таким жаром, что Пентху пришлось отступить. Пока Собек бился в конвульсиях, сотрясая контейнер, его лицо обугливалось изнутри; легионер жалобно вопил, претерпевая невозможные страдания. Кости срастались вместе или ломались от жара, следуя плану нового жуткого преображения. Огонь, горящий в глазах несчастного, достиг ослепительной яркости.

Воин испустил последний пронзительный стон — крик, что разнесся по всей Планете Чернокнижников.

В зале воцарилась тишина, нарушаемая только тихим шелестом, с каким песок пересыпается в часах.

Подняв взгляд, Азек познал отчаяние.

Собек исчез. Остался лишь доспех, разбитый и расколотый силами, которые уничтожили его хозяина. Из трещин в броне струился прах настолько мелкий, что ни в одном крематории не смогли бы так тщательно сжечь человеческое тело.

Когда все содержимое лат высыпалось, вокруг сабатонов образовались серые наносы. Своенравные ветра разметали их, и духовное присутствие Собека в этом мире утихло, будто виноватый шепот.

— Не понимаю… — проговорил Ариман.

— Что тут непонятного? — бросил Пентху. — Вы убили его.

— Нет, у него была иная судьба, — возразил Азек, не желая признавать поражение. — Я бы прозрел подобное, но видел только преобразование плоти Собека и то, как он возвращается к нам.

Ариман почувствовал, что в башне возник кто-то могущественный, за мгновение до того, как гость заговорил.

— Тебя обманули, сын мой, — сказал Магнус.

Он внезапно возник среди легионеров — Алый Король во всем блеске своей мудрости, в сиянии золотых одеяний, в пернатом плаще. Красная кожа, пронзительный взгляд… и то же одеяние, в котором он встретил сожжение Просперо.

Азек понимал, что должен рухнуть на колени, пасть ниц перед отцом и молить о прощении, но остался на ногах. Разве самоуничижение поможет избежать гнева примарха? Успех оправдал бы поступок воина, но неудача обрекла его на гибель так же неотвратимо, как и Собека.

— Мой господин, — произнес Ариман.

— Ты ослушался меня, Азек.

— Господин, нам почти удалось. Мы едва…

— Молчать! — взревел Магнус, и ураган его ярости обрушил стены цитадели. Небо до горизонта заполнили грозовые тучи, небесные воплощения неистовства Алого Короля. — За измену я должен казнить тебя на месте!

— Если я совершил предательство, пытаясь спасти жизни моих братьев, обреченных вами на смерть, то вы вольны называть меня изменником, — отважно парировал Ариман, сознавая, что ему нечего терять. — Поступайте со мной, как вам угодно.

Корвид ощутил, как его окружает безграничная мощь примарха — мощь, способная в мгновение ока раздавить легионера и вышвырнуть из бытия.

— Азек, ты еще поплатишься за гибель Собека, — пообещал Циклоп, — но сейчас Амон нуждается в помощи твоего… кабала.

Уяснив, что сегодня он не умрет от руки отца, Ариман облегченно выдохнул. Убийственная сила Великого Океана схлынула, и воин кивнул.

— Как прикажете. Мы отправимся в Обсидиановую Башню.

— Нет, Амон не там.

— Тогда где же?

— Идите в руины Тизки, — велел Магнус. — К последним мгновениям рока Просперо.

«Громовой ястреб» приземлился на засыпанное черным пеплом кладбище.

Посадочные полозья взметнули костяную муку и пробудили шепотки, что дремали под ржавыми каркасами сгорбленных пирамид. Двигатели, выдыхая синее пламя из сопел, недовольно ворчали, упрямо стараясь поднять машину в воздух.