Амур-батюшка (др. изд.)

Светало.

По берегу плелась босая баба в мокрой, плотно облегавшей одежде. У нее было опухшее смуглое лицо. Ее трясло от холода и страха. Она ничего не могла рассказать толком. Агафья Барабанова повела ее в избу.

– А баба сама выплыла! – удивлялись солдаты.

Агафья переодела бабу, накормила щами. Та оказалась каторжной. Ее брал в «женки» лоцман сплава. В бурю он был пьян и утонул.

– Ну и живи у нас, – говорила Агафья, – никто тебя не хватится. Из такой купели выбарахтаться – можно срок сбросить. Перекрещенная теперь.

Пообедав, баба стала искоса оглядывать одежду, в которую ее переодели. Старое, выцветшее платье понравилось ей. Оно было куда лучше коричневого в крапинку, которое еще вчера изорвал на ней пьяный лоцман. Бабу звали Ольгой. Она рябая, широколицая, на вид крепкая.

– Еще одна уральская будет… Найдем тебе работу.

– Я каторжная. Как хватятся меня…

– Никто тебя не хватится. Утонула – и все!

– Одним гибель, а другим воля, – сказал Федор. Он пришел и выпил водки.

– Куда я без паспорта?..

– Живи! Угодишь хозяйке – исхлопочем паспорт, – сказал Федор и подмигнул.

Взор Ольги прояснился.

Барабанов дал ей водки. Она выпила, закрыла лицо руками и истерически зарыдала.

Агафья утешала ее. Та жаловалась в голос на загубленную жизнь:

– Я проклятая! Проклятая! Нет, нет мне счастья! Окаянная я!..

Пришла старуха Кузнецова.

– Какая ты проклятая, доченька, – утешала она.

Ольга билась у нее на плече.

* * *

Река стихла, и только замутненные валы напоминали о ночном шторме.

Волны бились в глинистые обрывы.

Из-за туч взошло солнце. Черная баржа лежала напротив селения на белоснежном песке. Дальше по реке, на косах, видны были разметанные бурей суда.

– А седьмая-то как стояла, так и стоит на якоре, – толковали на берегу спасенные. Часть из них оказалась каторжанами, остальные – солдатами.

Река несла обломки судов, бочки, ящики. Ночной шторм разбил целый караван.

Приехал гольд с Пивана и рассказал, что на той стороне к берегу выкатило утопленников. Гольду велели ехать к попу.

Посредине Амура на узкой косе у разбитой баржи толпился народ.

– Муку, соль – все погубили, – с горечью восклицали в толпе.

Пьяные полицейские офицеры, разместившись на тюках, играли в карты и пили коньяк.

– Они довольны! Теперь разбогатеют, остатки продадут. Всё буря покроет.

– Горсти соли у казны не допросишься, – говорили крестьяне, – а мешки в Амур пошли. Эх, лоцмана!..

Один из офицеров, широколицый, с рыжими усами, бесцветный, худенький и тщедушный, наблюдая за разгрузкой, прохаживался по косе. Он держался надменно.

Одноглазый Покпа, хитро посмеиваясь, посоветовал завернуть барже корму, чтобы удобней было разгружать. Солдаты и каторжане, люди на реке неопытные, последовали его совету.

Баржа осела. Кто-то крикнул, чтобы не шевелили судна, но народ не слышал. Все налегли на заостренные бревна. Обшивка треснула.

– Да не троньте ее! – резко крикнул Максимов.

Доска от обшивки ударила в лодку со спасенными товарами. Ящики понесло по воде.

Доски рвались, трещали. Кого-то зашибло. С баржи бултыхались в воду мешки, ящики, тюки. Грузы понесло по реке. Довольный Покпа спешил за тюком мануфактуры.

…Офицеры обедали в избе у Кузнецовых. Набралось много разного народа. Все были возбуждены, каждому хотелось что-нибудь сказать начальству.

– Лоцманов нет хороших.

– Не знают, а берутся.

После обеда уцелевшим судам приказано было отваливать. По берегу ходили вооруженные солдаты и загоняли всех спасенных на баркасы.

Полицейские заметили и задержали Ольгу. Она покорно ждала, когда ее поведут.

– Отпусти ее, барин, пусть у нас живет, – просила Агафья полицейского офицера с рыжеватыми усами.

– Заплати, тогда отпустим, – холодно сказал тот.

– Что уж ты, барин? – удивилась Агафья.

– Двадцать пять рублей! – строго ответил полицейский.

Егор, стоявший тут же и слыхавший разговор, обмер.

Получив за Ольгу деньги, офицер спокойно положил их в бумажник и пошел, пошатываясь, к лодкам.

* * *

На косе у барж чернела толпа людей.

– Век за тебя станем бога молить, – говорил Егору рослый худой солдат. – Как это ты не побоялся идти в такую погоду?

Егор не стал отвечать.

– Чем тебя поблагодарить?

– Ничего не надо…

Унтер сказал, можно дать Егору штуку казенного сукна с разбитого судна.

– Надо!.. Надо! – подхватила толпа.

Но Кузнецов ничего не стал брать.

– За людскую-то жизнь!.. – ответил он.

Лодка его отвалила. Он снял шапку и поклонился отъезжающим.

* * *

Федор Барабанов утром поехал проведать своих бродяжек на покосе. Не доезжая до горла озера, он увидел дымящийся костер. Какие-то люди растягивали на солнце куски мануфактуры.

– Далеко от деревни? Что за место? – кричали они.

– Мылки! – ответил Федор.

– А-а!.. Я и смотрю, словно Мылки, – отозвались с берега.

Барабанов подъехал. Оказалось, что у входа в озеро разбило купеческий баркас.

– Так и развалило на две части, – жаловался хозяин баркаса, читинский купец Хлыновский, остролицый, горбоносый мужик в поддевке. – Намылила мне эта Мылка! – с горечью восклицал он. – И что теперь делать – не знаю! Товар жалко бросить, и ни к чему он мне. Ныло, ныло мое сердце эти дни, чуял я…

Барабанов привез купца к себе.

– Вот-вот должен быть пароход снизу, – говорил он. – По телеграфу передавали, что дрова грузить будет. И можешь ехать вверх хоть до самого Сретенска. Видишь, караван разбило. Экспедиция тут у нас в деревне живет, тоже этот пароход ожидает. Вверх пойдет.