Амур-батюшка (др. изд.)

«Дай бог захватить хороший косяк в артельный-то невод!» – загадывает Силин.

Невод был. Собрали артель, взяли от скупщика деньги. В артель приняли и гольдов. Егор обещал им равную долю.

Купец нынче должен был заехать за рыбой на своем пароходе.

– Города, деревни населяются, а вверху кеты нет.

– Выгодно рыбку-то ловить! – толковали мужики.

– Новое дело, новый заработок – всем кстати. У гольдов зверя стало меньше, а нам на обзаведение, – радовался Егор.

– Кета в лимане, а уж деньги в кармане, – шутил Тимоха.

Никогда еще не было у него таких денег.

* * *

Лодка с плеском сечет волны, вихри брызг обдают ее борта, она разваливает воду, оставляя усатый след, и вдруг с попутной волной, шурша о песок, врезается в косу.

Рыбаки с грохотом кидают на дно весла, вскакивают, прыгают через борта в воду, а из кустов, оттуда, где дымит костер, появляются женщины.

Все хватают веревку и, увязая в песке, тянут, наваливаясь всем телом. Все тяжело дышат, лица красные. Дугу невода, видимую по балберам и по верхней тетиве, дотягивают, хватают за края.

– Есть! Уже есть! – радуется Васька.

Видно, как рыбы испуганно носятся в воде вдоль тетивы. И острые спинки их, как ножами, с размаху секут воду. Вдруг метнутся они к сетчатке.

Улугу забегает по грудь в воду, поднимает невод. Айдамбо споткнулся на гальке, бултыхнулся в воду и измок с ног до головы, но никто не улыбнулся.

Невод тяжелеет. Все тянут с трудом. Мутный глаз Покпы прищурился на Егора: «Конечно, большим неводом больше поймаешь, а такого невода еще ни у кого не было».

Вдруг раздался оглушительный плеск – и сотни серебряных с синью рыб заплясали в воде.

– Бабы, граблями их! – кричит Егор.

Набежали женщины, старухи, девчонки. Выгребают на косу рыбу.

– Кета слабая, сразу засыпает.

«Однако, тысяча штук есть!» – думает Улугу.

– Ой, таймень, таймень!

– О, сом!

– На уху!

В неводе, среди спокойной реки как бы бушевала яростная буря.

– Наталья, на, вари, – кинул тайменя Улугу.

Бабы принялись пластать рыб ножами, мыть их в деревянных ведрах, солить на досках и укладывать в бочки.

– Ну, еще разок! – сказал Егор. – Теперь на юколу.

Его слушались беспрекословно. Он придумал эту артель, дал всем заработок, научил, как связать такой невод, что сразу тянет по тысяче рыбин и больше и кормит всю деревню и соседей.

Улугу, стоял на косе и вспоминал свое первое знакомство с Егором. Дул такой же ветер. «Только стога сена нет, и невод другой теперь…»

Приехал поп.

– Примите, сыны, и меня в артель.

Голоногий, лохматый и могучий, тянул он конец наравне с гольдами и мужиками.

– Тебе, батюшка, как прикажешь долю выдать, – полушутя спросил Егор, – рыбой или деньгами?

– Да, понятно, деньгами. По скольку у вас приходится? Ну, да в придачу бочку рыбы соленой. Вот новенькую-то.

– Это, батюшка, бочки-то не наши. Видишь, бочек у нас своих нет. Купец нам дал шестьдесят бочек со своей баржи, чтобы мы наловили и насолили. Бочки-то дороже рыбы.

– Ну уж, сын, мне-то уж одну бочку не пожалей. Вот новенькую-то…

– Пострел тебя возьми! – удивлялся дед. – Вот духовный-то!

– Ах вы, окаянные! Жалеть? А кто «аз, буки, веди» долбит отпрыскам-то вашим?

– Деньги просит? – потихоньку спросил Покпа, наклоняясь к уху Егора.

– Попробуй-ка не дай ему, – сказал Егор, когда поп уехал и увез бочку рыбы, – он тебе волосья вытеребит.

– Я думал, откажется, – сказал Силин.

– Ладно, пусть уж одну бочку возьмет. Скажем, что разбили.

– Артелью-то и попа прокормим, – согласился Тимоха.

– Обманывает, – сердился Покпа. – Че его кормить? Его и так есть, что кушать.

– Гольды артельное попу жалеют, а свое отдают, – сказал Тимоха.

– Рыба крупная нынче! – восклицает Наталья. Она с трудом поднимает за хвост серебристо-лиловую тучную кетину с багровыми пятнами на боках.

Под берегом широкие волнистые голые пески. Чернеет огнище от костра, торчат прутья. На корягах висят сети. К прутьям привязаны собаки. Гольды взяли их на откорм на рыбалку. Они держат псов вблизи русского селения на привязи. Свирепые охотничьи и нартовые псы чуть не загрызли однажды во время рыбалки корову в Уральском, приняв ее за лесного зверя. С тех пор установлен закон – вблизи русских деревень собак привязывать.

С веревками через плечо мимо артельного стана идут мылкинские соседи. Они тянут лодки с рыбой, босые, с трубками в зубах, бредут по пескам и по заводям. Слепой старик, коренастый, с черными ногами, не отстает, держится за веревку.

Гольды остановились, заговорили с Улугу и Покпой, стали осматривать артельный невод.

– Картошку садить гольда не затащишь, – говорит Егор, – а рыбачить – столетний дед и тот сидит в лодке и тянет сетку.

– Который год на Амуре рыбу ловим, а еще такой крупной ни разу не было, – замечает Тимошка. – Как на подбор! Все здоровые, замухрышек нет.

– Амурская свинина, – согласился Егор. – Гляди, чем не поросенок?

Он поднял за хвост огромную рыбину, кинул ее. Она плюхнулась на серебристую груду и подпрыгнула.

– Живая еще…

Егорова коса – самое лучшее место лова. Здесь в кетовую рыбалку собирается много народу. За день Егор поймал столько рыбы, что хватит на год.

– А мне еще надо, – говорит Улугу. – Собачку надо зимой кормить.

– А картошка у тебя выросла? – спрашивает Силин.

– А что, пропала, што ли?! Конесно, выросла! А че, картошкой собаку кормить?

Лето стояло дождливое. Улугу уверял, что когда такое лето, то приходит хорошая кета.

«Рыба эта красная, у нее настоящее мясо, вкусное. Разве сравнишь ее с сазаном или со щукой?» – думает Егор.

– Ветер-то, худо рыбачить! – восклицает Улугу. – Ветер невод обратно гонит, а когда тихонько – хорошо!

Гольд стоит в песке на коленях и, пряча лицо под распахнутую полу куртки, пытается закурить на ветру.