Анаконда

Хотя бы на тех же островах Бали в Индонезии или в чудном курортном местечке Пхукет в Таиланде.

Сунув в рот шоколадную конфету, она мило улыбнулась своему референту по Азии, миловидному голубоглазому пареньку лет двадцати пяти, и, набрав номер на сотовом телефоне, связалась с Пхукетом.

— Анночка? Привет. Это Лина Паханина, сборная СССР. Как там жизнь в вонючем Таиланде? Нормалек? Тогда слушай сюда. И очень внимательно...

Валентина Паханина действительно когда-то входила в сборную СССР по настольному теннису, объездила много стран, перетрахалась со всеми более или менее симпатичными ребятами из сборных по другим видам, если оказывалась с коллегами по профессиональному спорту рядом на соревнованиях или спортивных сборах. Потом прошлась по ЦК ВЛКСМ, что ей дало множество нужняков, нужных людей, впоследствии сделавших карьеры, и очень неплохие, и в госучреждениях, и в частном бизнесе, и в правоохранительных органах. Так что, когда она стала создавать свою систему, балансирующую на грани криминала, нужняки те очень и очень пригодились. А вот когда вышла за грань, когда ее система стала чисто криминальной, она уже не просила старых знакомцев о помощи. Она или припугивала их неприцельными выстрелами своих киллеров по машинам и окнам их квартир и дач, или просто покупала, нередко явно переплачивая, зато и не имея головной боли.

В ее таиландской резидентуре было за последний месяц два прокола. Индонезийских и таиландских девочек, «складируемых» в Пухкете, вывозили через Алма-Ату, Москву, Таллинн, Амстердам в бордели Голландии и далее — в гаремы и бордели Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов, Бахрейна и Йемена.

Концы надо было, однако, искать в Сингапуре.

В аэропорту ее встречал дистрибьютер, бывший ответственный сотрудник нашего Аэрофлота Петр Ефимович Корнеев, невысокого роста широкоплечий малый, обладавший крайне необходимым в его непростой деятельности достоинством: из трех принятых в Сингапуре языков, английского, китайского и малайского, он прилично владел первыми двумя, что сильно облегчало проведение здесь уже реализуемых или еще планируемых Мадам операций.

Гигантские небоскребы на фоне буйной тропической растительности, влажная жара, тут же сделавшая изысканный летний костюм Мадам похожим на плохо отжатую тряпку.

— Под сорок градусов сегодня, — пояснила встречавшая вместе с Корнеевым менеджер по «девочкам», улыбчивая брюнетка в шортах и легкой блузке, Настя Сорочинская. Девица из очень приличной семьи, в прошлом киноактриса.

— Кошмар!

— Пусть вас утешает, что температура воды такая же, не замерзнете, если захотите искупаться. А в Москве?

— Улетала, снег лежал, — отдуваясь, пропыхтела Мадам.

— И-эх! — мечтательно потянулась, помаячив выпуклой грудью с торчащими сосочками перед референтом из Москвы, Настя. — Сейчас бы в снегу поваляться. Да голышом...

— Ты, мать, поскромнее. За границей все-таки, — строго прервала ее Мадам.

— Это вы здесь за границей, а я уже как дома. — Говоря это, Настя несколько раз кокетливо подпрыгнула, призывно тряся округлой грудью перед меланхоличным московским гостем. Знала ведь, мерзавка, что парниша — любовник Мадам, а рисковала, рисковала... Впрочем, подпрыгивала Настя как бы и по делу, высматривала машину, которая затерялась где-то на переполненной автостоянке перед аэропортом.

— Ты чего распрыгалась, как вдова Джексона?

— Вообще-то по мужу я Васильева. Но, увы, не вдова. Мерзавец Васильев по-прежнему красуется на московских тусовках, мороча голову молоденьким девочкам, как пять лет назад заморочил ее мне.

— Уж тебе заморочишь, — хмыкнула Мадам, вытирая обильный пот тонким батистовым платочком, тут же превратившимся во влажный бесформенный комок. — А «вдова Джексона», так зовут одну черненькую пером хохлатую птицу в Африке, похожую на курицу...

— Так я, по-вашему, на курицу похожа? Спасибо! За безупречную, можно сказать, службу таким комплиментом наградили... Черная курица! Это надо же...

— Да не ершись ты, перышки не топорщи. Ничего тут обидного нет. Я перед отлетом какую-то передачу по телевизору видела. Так эта курица, когда хочет внимание самца привлечь, все время высоко подпрыгивает.

— Зачем? Дура, что ли?

— Она в высокой траве живет. Если не подпрыгивать, самец ее не увидит.

— Ой, и у животных все, как у людей. Тоже сами себе трудности создают. Жила бы на равнине, не было бы нужды прыгать.

— Ты-то на равнине живешь, — мстительно просипела Мадам. — А распрыгалась.

— Ой, держите меня четверо... Ха-ха! Мне, чтоб мужчина меня заметил, прыгать нет нужды. С меня тут местные мужики просто тащатся.

— Ну, еще бы, чтоб с такими титьками и без бюстгальтера. Если бы ты вообще нагишом шлындала, тащились бы еще больше.

— Ой, я прямо удивляюсь вашей необъективности, Валентина Степановна! Я ж прыгаю, чтобы разглядеть нашу машину и чтобы тот желтоглазый меня увидел.

— Так бы и сказала. А то все прыгаешь, прыгаешь. — Мадам скосила глаз на безразлично сонное лицо референта по Азии. — Может, некоторым вовсе неприятно смотреть, как мотаются твои потные титьки...

— Ой, Валентина Степановна, вы меня просто удивляете! Такие выражения. А ведь институт культуры кончали.

— Ты мне институтом культуры в морду не тычь, тут большого позора нет, где учиться, лишь бы научиться. А вот когда я кончаю, это вообще не твое собачье дело.

Мадам тяжело вздохнула, расслабленная удушающим зноем, раздосадованная, что, наверное, все еще спортивная, активно плавающая, играющая в теннис и держащая фруктовую диету Настя в своих шортах выглядит в глазах окружающих привлекательнее ее. В том числе и в глазах ее спутника. Но вслед за этой раздражающей мыслью пришла и другая, успокаивающая. Ночью-то не в ее черный лобок уткнется губастенький референт, а в рыженький Мадам. А Настенка пусть развлекается со своими узкоглазыми желтоморденькими знакомцами.

Один из них, с сахаристо-маслянистой улыбкой на круглой лоснящейся роже, уже подрулил к месту, где стояли гости из России, выскочил и подобострастно распахнул дверцу шикарного белого лимузина.

Машина медленно тащилась по забитой транспортом главной улице города Оrchard Road, за окнами мелькали витрины шикарных магазинов, офисов крупнейших фирм. Улицу щедро украшали китайские фонарики, транспаранты на китайском, английском, арабском языках. По тротуарам, ловко лавируя между лотками с жарящейся, парящейся, остро благоухающей нищей, тонкими индийскими платками, арабскими украшениями из серебра и золота, поделками индусов из драгоценных и полудрагоценных камней, текли потные толпы людей в шортах, легких майках и блузках, тропических шлемах, панамах, шляпах.

Мадам даже пожалела их. В машине-то мощный кондиционер; дышалось легко и свободно. От недавнего льющегося по телу неприятными струйками пота осталась только как воспоминание легкая липкость. Свободные от одежды места обвевал ветерок с какой-то душистой добавкой, идущий из кондишена. А пара глотков ледяного коктейля, выпитых сразу же, как сели в салон, и вовсе примирили Мадам с Сингапуром.

— Чего они так радуются? — удивилась уже более мирно настроенная Мадам. — Праздник тут у них какой?

— А тут все время праздник. Неделю назад по лунному календарю сразу за Рождеством наступил китайский Новый год, затем — индуистский, потом пришел черед мусульманского Нового года. Так и празднуют. Остановиться не могут. А сейчас у них фестиваль.

— Молодежи и студентов?

Настя с интересом посмотрела на потное, с потеками размазанной пудры лицо Мадам.

— Нет... Фестиваль вкусной еды.

— А в остальное время что, невкусно кормят? — вдруг проявил интерес к теме референт по Азии.