Ангел. Презумпция жизни

– Да, уверен, - выдохнул я.

И всё пропало. Я почувствовал болезненную утрату, когда перестал ощущать лёгкое как взгляд давление фотонов, колотящих по моим щекам. Я снова каменная горгулья, которая живёт и двигается по щучьему велению.

– За что теперь ты будешь бороться, маленький самоуверенный ангел?

Я проигнорировал лёгкую насмешку в его голосе, ответил:

– За её счастье. За то, чтобы она никогда не думала о самоубийстве и не сомневалась в том, что её любят. За то, чтобы всегда было, кому о ней позаботиться.

– И ты хочешь, чтобы это был ты?

– Да, - усмехнулся я.
– А что, думаешь, кто-то справится лучше?

– Ты слишком сильно веришь в себя, - вздохнул он.

– А во что верить?
– С вызовом спросил я.
– В книги, которые написал кто-то умный? В теорию вероятностей? В инопланетян?!

– В любовь, - шёпотом остановил меня Гаврила.
– Возможно, она и не спасёт мир, но мир спасёт тот, кто в неё верит. Как тебе такая религия?

Я прислушался к оторопевшей Любви, на которую нежданно-негаданно свалился нимб, улыбнулся:

– Мне нравится.

Ну что, напра-во! В светлое будущее шагом марш!

Гавриил рассмеялся, покачал головой, я подмигнул ему и взмахнул крыльями, срываясь в небо. На подвиги. Против зла, несправедливости и ветряных мельниц. Во имя Любви! Аминь.

Часть третья. Во имя

Ночь была тиха и прекрасна. Бушевавший весь день северный ветер унёс облака смога и чёрной пыли куда-то далеко, напоследок оборвав провода и оставив без электричества почти весь город.

В тёмно-синем небе над потухшим городом величественно всходила полная луна в обществе целого сонма звёзд, стрекотали сверчки, где-то играли на гитаре и пели старую песню.

Красивая девушка в длинной белой футболке сидела на подоконнике у открытого окна и что-то быстро писала на коряво вырванном из альбома листе.

Завибрировал телефон, озарив комнату неуместным электрическим светом, она удивлённо посмотрела на экран, нажала приём:

– Да?

– Привет, Ксюш.

– Привет…

– Я думал, ты успела сменить номер.

– Не успела, - улыбнулась она.
– Как у тебя дела?

– Свет выключили… А я на работе сейчас, всё потухло, так что… и мобильный сел. А стационарный работает, и я подумал… твой номер единственный, который я знаю на память.

– Ты помнишь половину своей телефонной книги, - с улыбкой ответила она, - и до сих пор не умеешь врать.

Тот я хмыкнул, ответил:

– Ну, попробовать-то стоило.

Они замолчали, стало хорошо слышно гитару во дворе.

– Как ты, Слав?

– Как я… Я год назад женился на малознакомой беременной женщине старше меня на пять лет, а проверить результаты теста ДНК додумался только позавчера.

– Так значит?..
– У неё расширились глаза, тот я усмехнулся:

– Да, я больше не папочка. А через пару недель и мужем быть перестану, документы почти готовы.

– А… тебя можно поздравить или?..

– Поздравляй, я больше рад, чем расстроен, хотя и чувствую себя полным идиотом.

– Ну тогда – с освобождением!

– Спасибо. Ксюх… я извиниться хотел, за радиомолчание и вообще за весь этот год… Понимаешь, беременная женщина — не то существо, которое стоит злить.

– Я всё понимаю, не извиняйся, - он понизила голос и улыбнулась.
– Я соскучилась ужасно.

– Я тоже. Как там Михаил Потапыч?

– Растёт и обрастает!
– Засмеялась она, - Мишка, голос!
– С пола донёсся басовитый гавк, застучал по линолеуму лохматый хвост.
– Он супер, Слав, спасибо тебе за него огромное.

– Я рад, что тебе понравилось. Ты там сама ещё замуж не вышла?

– Не, я сама там пока не была, но те, кто был, говорят – ничего интересного там нет.

– Это и я могу тебе подтвердить!

– Ну и чего тогда туда соваться?

– Правильно. Слушай, может сходим куда-нибудь? В знак возобновления дружбы?

– Ну… а куда ты хочешь?

– Честно? Я хочу к тебе на чай. С вареньем и диким ржачем до утра. Можно?

Она улыбнулась:

– Конечно. Когда?

– А можно сейчас?

– Ничего себе, какой ты прямо… решительный!

– Ага, я тебе полдня позвонить пытался, знаешь, как страшно было?

– Бедненький!
– Она рассмеялась, он вздохнул:

– Ага. И поэтому наглею сейчас, потому что позвонить потом опять будет страшно.

Она рассмеялась:

– Хорошо, всё, убедил! Приезжай, отважный воин, я жду.

– А печенек напечёшь?
– Заискивающе спросил он.

– Эй, ты оборзел!

– Ну хотя бы оладиков? Я целых… одиннадцать месяцев не ел твоих оладиков! Я похудел на двенадцать килограмм!

– Ладно, будут тебе оладики, приезжай.

– Правда? Ура! Всё, еду. Давай.

Она рассмеялась, нажала отбой и смахнула с щеки одинокую слезинку. Спрыгнула с подоконника, пошла на кухню, за ней потопали пёс и я.

Я был умиротворён и доволен. Я неделю носился по городу, подстраивая ситуации, натолкнувшие худого и страшного, женатого меня на мысль сделать повторный анализ. С Бесом я больше не дрался, упирая в нашем противостоянии на свою более сильную способность убеждать, и остался в выигрыше. С трудом, но всё-таки.

Сейчас я сидел на полу, удобно облокотившись на кудрявый бок Мишки. Как оказалось, пёс меня видел, но агрессии не проявлял, даже когда я через него спотыкался. Я подозревал, что он вообще не способен злиться, Ксюха воспитала большого доброго бегемота, который мухи не обидит.

Я смотрел, как она зажигает все конфорки газовой плиты и заводит тесто в колеблющемся свете огня. Пёс неожиданно вскочил и бросился к двери — точно, звонок же не сработает. Ксю вытерла руки и пошла открывать. Хотя я и смотрел на страшного другого себя уже довольно много времени, привыкнуть к этому ходячему кошмару мне так и не удалось.

– Привет.

– Привет…

Они оба смущенно замерли в коридоре, я шепнул:

– Обними его.

Ксюха шагнула ближе и уткнулась лбом в его грудь, он поставил сумку и погладил её по плечам: