Ангелы уходят не прощаясь

— Ему?

— Да.

Вот так пойти — и сказать?

— Пойти и сказать: простите, ради Бога.

— Наташенька, я все понимаю, кровь сказывается, и все такое…

— Какая кровь? — удивилась девушка.

— Это так, вырвалось. Я всегда думала, что мы с тобой понимаем друг друга…

— А разве нет?

— Тогда пойми: он ведь тоже обидел меня. И очень сильно. Ему должно быть стыдно?

— А ему стыдно.

— Серьезно?

— Лена, милая, ты опять начинаешь…

— Не стесняйся, говори. Заводиться?

— Волноваться.

— А что мне остается делать? Всегда думала, что дочь обязательно будет на моей стороне…

— Даже если ты не права?

— Но ведь он тоже обидел меня. В конце концов, если этот писатель — мужчина, то он должен придти первым и извиниться. Ну, а потом и я … может быть.

— Смешная ты, Лена, — неожиданно Наташа наклонилась и поцеловала матери руку. Та смутилась:

— Телячьи нежности… Теперь ты подлизываешься?

— Представь, — Наташа, словно не услышала последних слов Елены, — тебе нужно купить хлеб. Пошла ты в магазин, а там очередь. Что ты делаешь?

— Разумеется, становлюсь в эту очередь.

— А если впереди тебя мужчина, ты попросишь его уступить тебе свое место? Ведь ты же женщина…

— Нашла с чем сравнивать. Это совсем другое дело…

— Почему, Лена?

— Слушай, не люблю, когда ты так на меня смотришь… И вообще, какая-то ты в последнее время стала назидательно-умная. Вот. Все-таки я мать, ты дочь. А старших надо уважать…

— Ты же знаешь, что я старше тебя, Лена…

Они замолчали. Надолго. Наконец, Елена встала с дивана.

— Ох, эти твои аллегории…

— Знаю, у Елены Евгеньевны от них аллергия. Ты куда уходишь?

— Скоро буду… Да не переживай, просто я хочу в очереди за хлебом стать впереди мужчины.

— Какая ты у меня молодец!

— А вот этого — не надо. Лучше займись шарлоткой. Праздник все-таки состоится. Мне так кажется.

* * *

До монастырских ворот оставалось совсем ничего, когда Елена заметила, что из них вышел какой-то человек. Она еще не разглядела лица, но уже знала, что это — Покровский. Писатель шел, угнув голову вниз, он бы прошел мимо, не заметив Елены, если бы молодая женщина не окликнула его.

— Арсений Васильевич…

— Да. Ой, это вы? Не поверите, а я к вам шел.

— Вы хотели сказать, к Наташе.

— Именно к вам. Извелся за эти три дня. Хотел прощения у вас попросить.

— Боитесь, что не дам возможности общаться с дочерью?

Покровский удивленно посмотрел на Елену.

— Звучит как-то двусмысленно… Просто, когда остыл, стыдно стало.

— Нормально звучит. Опять притворяетесь, вы же знаете… Впрочем, стоп. Сначала я тоже хотела бы извиниться перед вами.

— Принимается, — очень просто сказал Арсений и улыбнулся. Но ответной улыбки не дождался.

— Я это сделала ради душевного спокойствия дочери…

— Но ведь сделали же…

— Значит так, нам нужно очень серьезно поговорить.

— У меня в келье не очень.

— Нет, — резко возразила Елена, — об этом не может быть и речи. Будем общаться на нейтральной территории.

— То есть к себе вы меня не приглашаете?

— Это совершенно исключено.

— Жаль.

— Я же сказала: на нейтральной. Поверьте, у меня есть на это веские причины. Самое обидное, что вы все знаете и продолжаете притворяться несведущим.

— Хорошо, хорошо, вы меня совсем запутали. В качестве альтернативы предлагаю кладбище.

— Вы шутите?

— Отнюдь. Тихо, спокойно. Есть там милая скамеечка…

— Вечером на кладбище не ходят.

— Ой, да вы суеверны. А я вот хожу. Думается там хорошо. Глядишь, и мы все наши проблемы решили бы…

— Хотелось бы. Ладно, пошли на вашу скамеечку.

— Слава Богу, она пока еще не моя…

* * *

— Вот, посмотрите, вам никого эта девушка не напоминает? — Елена протянула Покровскому фотографию, которую только что достала из сумки.

— Нет, — уверенно ответил Арсений.

— Не слишком ли вы мало смотрели?

— Послушайте, если бы я сомневался, смотрел дольше. Это лицо я вижу в первый раз. У меня, знаете ли, очень странная память. Забываю многое, а лица встреченных людей запоминаю навсегда.

— Надо же…

— Да, это профессиональное. Уже холодает, Елена…

— Евгеньевна…

— Елена Евгеньевна. Давайте по существу.

— Хорошо. Перед вами моя старшая сестра, Екатерина.

— Надо же, сплошные буквы «е».

— Точно подмечено. Если еще сказать, что фамилия наша Ермоловы, а отца звали Евгений Егорович, то будет понятно, каким затейником был наша папа, царствие ему Небесное.

— А маму, случаем, не Елизаветой зовут?

— Нет, Наташей. Натальей Ивановной. С той стороны у нас все проще. Хотя мамочка у нас натура тонкая и даже артистичная…

— Она жива?

— Слава Богу. Катюша вся в маму пошла. И лицом и характером.

— Можно еще раз посмотреть фотографию?

— Пожалуйста, может, вспомните.

— А вы, наверное, на папу похожи?

— Точно.

— Значит, счастливая.

— Да уж, счастья столько… Послушайте, Арсений Васильевич, вы своими вопросами меня постоянно отвлекаете. Мне, между прочим, тоже холодно. Давайте все выясним — и закончим.

— Вы хотите сказать — закоченеем.

— Значит, с моей сестрой вы не знакомы?

— Не знаком.