Анимация от Алекса до Я, или Всё включено
Шрифт:
В свою очередь постоянная смена действующих лиц оставляла свой отпечаток на личной жизни. Не успевал я привыкнуть к одной девушке, проникнуться теплом и привязанностью, как наступала пора расставаться. Пару дней шлейф воспоминаний держал меня на шёлковой привязи, не давая принимать активное участие в выборе новой Дульсинеи Тобосской. Но этот любовный морок, туман, развеивался, уступая под напором вожделения, поступающего в неиссякаемый колодец сердечных переживаний.
С Оксаной я совершил ещё несколько рейдов на пляж. Свирепая псина, в следующий вечер, неожиданно для себя, получила свёрток бутерброда из колбасы и ветчины, переброшенный через забор и больше не оглашала окрестности утробным лаем, а сопела, принюхиваясь через створки, ожидая нового угощения.
Мы исследовали местность,
Потом Оксана, оставив надпись на сердечной мышце аниматора «здесь была я», вернулась в Тольятти. Позже на миокарде стали появляться и другие похожие надписи, разнились только имена. Одни сильнее врезались в сердечную плоть, зовя за собой, преследуя образами, кровоточа, отчего выглядели чётче. Другие блекло светились, как от карандашного графита, а какие-то и вовсе стирались, не оставляя следа в амурной памяти.
Однажды я даже чуть было не попал впросак. Вернее, попал. В отеле появилась ослепительная девушка, мало того что чрезвычайно привлекательная блондинка, так на ней ещё был белый купальник, который приятнейше для глаз сочетался с ровным золотистым загаром. Вообще мало кто из девушек отваживается облачаться в купальник цвета лилий. Для этого надо обладать либо безупречной фигурой, либо отсутствием самокритичности к оной. К данной девушке был применим первый вариант. Она появлялась словно ниоткуда, но Её приход всегда можно было предсказать сначала по неявному, но набирающему силу, по мере Её следования в вашем направлении, нарастающему, как морской вал прибоя, вздоху восхищения работников отеля, передающегося по цепочке, по приближающемуся звону, разлетающейся на осколочные дожди посуды, сервиза, по звукам бултыханья в бассейн всё тех же засмотревшихся официантов. Её улыбка, посвящённая всем и никому одновременно, а может и вовсе, погружённая внутрь себя, как у мастеров-даосов, казалось соединяла в себе открытость матери Терезы и загадочность Джоконды, вкупе с игривостью Мерлин Монро. Так же таинственно как появлялась, Она исчезала, и никто не знал, кто она и откуда, и не мираж ли это, посланный как наваждение свыше.
Мусти не спал уже вторую ночь, пытаясь избавить свой воспалённый мозг от Её образа.
Марио разучивал любовную лирику Пушкина, чтобы попытаться поразить Её при встрече. Боб начал изготавливать: «Спешал синг, йя», — самодельный капкан из бинтрезины, клея и баскетбольного кольца, чтобы Она не смогла избегнуть общения с ним, поэтому ядовито ругаясь, таскал с собой второй день кольцевой обод, вынужденно держа его двумя руками как руль, не рассчитав силу и возможности клея. А Она возьми, да и заговори со мной:
— Привет, — Голос у неё оказался столь же чудесным, как и она сама. В нём было и весёлое журчание ручейка, и запах свежескошенной травы на ромашковом лугу, и трели дневных птах.
Привет, — особо не задумываясь, может ли мираж меня услышать, ответил я, также улыбаясь, встретив Её в полуденное время.
Затем сообразил, что я и сам услышал, как видение заговорило. Может это не мираж вовсе.
Я застопорился, забыл куда иду, не в силах поверить, что это происходит со мной. Огляделся по сторонам и чувствительно ущипнул себя за предплечье. Она видно сочла, что я остановился перемолвиться о чём-то, поэтому тоже остановилась и выжидательно, с той же милой улыбкой, с какой обычно хорошенькие девушки любуются несмышлёнными котятами, смотрела на
меня. Но я молчал, проверяя, не сновидение ли это. Пятый и шестой щипок дал тот же результат — это реальность. Но Она взяла инициативу.— Слушай, Алекс. Мне официанты кучу записок с предложениям сходить на пляж надавали. Ты не знаешь, как от них избавиться, я имею в виду официантов? Утомили до невозможности.
«Боже, Она знает, как меня зовут! Поверить не могу. Она знает моё имя. Она интересуется мной!»
«Конечно, дубина, знает. У тебя же на бейдже оно написано», — ответил внутренний диспетчер.
— Кстати, Алекс, это Лёша?
— Нет, это Саша.
«Ага, съел! Видишь, Она интересуется мной».
«Ну хорошо, тогда не стой как чукчелло. Скажи ей что-нибудь».
«Во-первых не ей, а Ей. Во-вторых, что Ей сказать? Про погоду? Или спросить, вы тоже отдыхаете в этом отеле? Что я могу Ей сказать?»
«Какую, к чёрту, погоду. Она тебя о чём-то спросила».
«Спросила? Она меня спросила? О чём? Что, что Она спросила?»
«Не гоношись, надо было слушать, а не на … кхм… пялиться. Ладно, подожди, сейчас узнаю».
«База, база, диспетчер запрашивает память. Нужно знать содержание вопроса на 14332320-ой минуте жизни. Понял. Отбой».
«Про пляж. Что-то про предложение сходить на пляж».
«Не может быть!»
«Ну не может, так будь дальше раззявой и стой — тормози».
— А что, давай сходим. Может сегодня вечерком? — выпалил я, перейдя с места в карьер.
— Куда?
— Так на пляж. Там сегодня необычная раковинная симфония будет. Живое исполнение. У меня два билета в ложман есть, — сморозил я не то что несусветную, а несусветнонесусветистую чушь.
— Хм. Ну давай сходим, — с подозрением в уголках глаз молвила девушка, словно это не она минуту назад высказала эту идею, а лишь поддалась на уговоры. Женщины, что ещё сказать.
Когда, Её перемещение, сопровождаемое сопутствующим шумом вздохов, звона и бултыханья, стало удаляться от меня, я сообразил, что даже не знаю Её имени. В оставшееся до свидания время я попытался это выяснить. Мустафа должен знать всех барышень, к нему я и обратился первым.
— Алекс, я не знаю, — печально пожал он плечами. — Я говорить — можно пляж, давай. Она — нет, Мустечка, не могу.
— А зовут-то как?
— Не знаю. Чок гюзель, да?
— Да, да. Чок гюзель, — согласился я, что девушка очень красивая. Но не называть же Её так в разговоре.
— Джага-джага, Алекс?
— May be, — ответил я уклончиво. Но Мустафавн плутовато заулыбался и погрозил пальцем, вроде: «Ай, ай, ай».
— Астарожна, Алекс. Много гарсон хотят она пляж.
Если уж ушлый сицилиец не знал, то дальнейшие попытки разведать имя к установленному часу были бесплодны. Марио не выручил, я лишь зря потратил время, слушая выученный для неё стих.
— Ихорь, ты помнишь, баба злилась, по шведскому столу носилась, а нынче погляди туда.
Под разноцветными штанами и под зелёными трусами на кухне явно кто-то спит… Ну как?
— А что за Ихорь?
— Ну Ихорь — так зовут девушку.
— Ихорь? Да не может быть?
— Эй, ну не веришь, не надо.
Затем Марио сделал тот же вывод о потраченном времени, только уже со своей стороны, выяснив, что я уже назначил свиданку. Он настаивал на Ихоре, но мне, это вытащенное из чулана с дурман-травой имя не внушало доверия, как и сам насупившийся Марио.
Официанты если и знали, то весьма ревностно берегли эту тайну. Даже те из них, кто лояльно относился ко мне, не выдали желаемого созвучия. Более того, часть из них, при описании мною черт девушки, хватались за столовые приборы и с неприязнью на меня смотрели, словно были готовы пустить их в ход. У меня хватила ума, не распространяться о истинных причинах, для чего мне требуется знать, как Её зовут. Сказал, чтобы отвязаться от собравшихся вокруг меня нервно дышащих парней в чёрно-белой униформе, зажимающих тупые ножи в потеющих ладонях, что Она за диск с музыкой заплатила, а ещё не забрала. У меня тут же стали наперебой требовать этот диск, чтобы лично его передать. Мне повезло, что решение подкинутого Алексом вопроса, кто из них больше достоин передать Ей диск, отвлекло внимание гарсонов от меня, и я покинул жаркую дискуссию с возможным кровопролитием.