Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

Джану балахон был впору, Марио его слегка затыкал в пояс, чтобы тот не волочился. Боб на такую мелочь наплевал, несколько затерявшись в монашеском одеянии, и чуть не упал с лестницы, ведущей от сцены на площадку для выступления. При этом факел в размахиваемой для удержания баланса руке шипел в опасной близости от кровли. Но повезло, и я облегчил хватку на огнетушителе, а стоящая рядом Маша возобновила чистку апельсина.

Далее хромающий факир, против традиции вышедший в туфлях и брюках, а не босиком, как это принято у пироманов, осуществил магические пасы, проводя факелом рядом со своими руками. Джан и Марио делали также, но перед этим протирали руки невоспламеняющимся защитным составом. На такие мелочи, недостойные внимания бога огня, шеф также не заморачивался. В мою сторону тут же пахнуло палёной шерстью. Боб также решил подпалить бородку и волоски в носу, но вовремя одумался, когда в лицо пахнуло жаром, и закончил вступительную часть.

Далее Мустафа, стараясь держаться вне досягаемости пляшущего факела Боба, из-за чего ему приходилось часто нагибаться или втягивать в себя живот, подал шефу бутылку с раствором. Боб не удержался, решив произвести необязательный и сомнительный эффект напыщенного героизма на публику, и сделал вид, что полощет горло. Закашлялся, и я понял по его перекосившейся физиономии, что вкус масла ему никогда не сможет заменить вкус домашней еды, приготовленной мамой, и даже отходы рыбного производства, представленные похлёбкой из потрохов вперемешку с землёй, показались бы амброзией по сравнению с тем, что проникло ему в пищевод. Минуты две Боб кашлял, дёргался, расплёскивая жидкость из ходящей ходуном бутылки вокруг себя и на себя.

Мы с Машей, перешедшей ко второму цитрусовому плоду, решили, что финал с самосожжением не так уж и нереален, и я сделал несколько шагов к Бобу, чтобы отобрать факел. Но он перестал надсадно хрипеть, отплевался и, предвидя мои намерения покуситься на его славу непревзойдённого факира, злобно зашипел, подражая факелу:

— Алекс, йя. Всё нармальна, йя. Падажди минуточка, да.

Он сделал попытку снова приложиться к бутылке, но, по-видимому, уже начал срабатывать непроизвольный рвотный рефлекс, поэтому количество масла во рту было примерно такое же, как у кота, лизнувшего из блюдечка. Затем Боб попытался выдуть пламя огня, но с тем малым количеством жидкости что он с отвращением удерживал во рту, получился только звук потрескивания пламени, и отделилась пара жалких искр. Факир ещё пару минут дул на факел, и у зрителей создавалось впечатление, что он просто бесплодно пытается его потушить дыханием. В сторону Боба понеслись насмешливые выкрики, язвительные советы. Он занервничал, до меня донеслось бормотание: «Факин пипл». Закончилось тем, что Боб поскользнулся на разлитом масле, как ему доводилось падать прежде, во время шоу с участием Джана и Марио. Отличало эту ситуацию, что в руке у него был факел, который оказался на асфальте и незамедлительно лизнул его огненным языком…

Залитый по пояс пеной, Боб, вместо слов благодарности, зло замахал перед моим лицом ещё дымящейся палкой. Со словами: «Алекс, фысё, йя, бэн йоролдум, йя. Давай багаж-дегаж энд гоу хоум. Ю мэйк шоу капут — итс овер», — оставил на площадке сырой и подгоревший скинутый балахон и с лицом грозовой тучи отправился в гримёрку. Шоу было загублено, но гости не спешили расходиться, так как от начала его времени прошло крайне мало. Я, не приняв слова Боба об увольнении всерьёз, решил провести какие-нибудь конкурсы с участием гостей, чтобы администрация не сочла, что мы взяли тайм-аут на вечер и не выполняем свои обязанности. Только я вооружился микрофоном, как из-под сцены разнеслись громовые раскаты, отчего пол подо мной зашатался, как палуба фрегата во время мощного шторма или попадания под пушечный залп. Всполохи яркого света прорезали стыки между декорациями, а звуки артиллерийской канонады непрерывно закладывали уши.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я ощутил себя стоящим на четвереньках на сцене, мотая головой. Правое ухо ещё не включилось, словно туда шомполом натолкли ваты, а в левом звенело, как будто в него произвели выстрел петардой. Я огляделся, сцена вроде была цела, гости ошарашенно и неподвижно сидели на местах, на лицах многих застыло удивлённое выражение, кто-то продолжал зажимать уши.

На сцене появился Мустафа, подобно рыбе молча разевающий рот. Но вскоре я понял, что он говорит: «Боб — катастрофа», — только я этого не слышу. Мы дошли до начала лестницы, ведущей в подвал под сценой. Металл ступенек и поручней местами почернел, но больший урон достался ещё чадящим стенам. Дверь в гримёрку была закрыта и выглядела так, словно в неё барабанил огненный элементаль. Под самой лестницей, Мусти заметил раскуроченные ошмётки коробки и показал на них пальцем, на двери в гримёрку мы обнаружили приклеившуюся надпись «danger». Там же, под лестницей валялось расщеплённая древесина факела. Боб всё-таки нашёл фейерверк, по своей халявной привычке бросив непотушенный полностью факел в тёмный угол. Ему повезло, что гримёрка перекрывалась дверью, которая впрочем вместо того чтобы открыться при прикосновении к ещё горячей ручке — упала внутрь, больше неподдерживаемая петлями.

Шеф остался жив, но пребывал в неважнецком состоянии. Мутным взором он смотрел на нас, видно было, как ему хочется побраниться, выяснить, какой фасолевый идиот с провалами памяти засунул коробку с салютом под лестницу, но сил у него не оставалось. К ночи ему стало хуже, появилась симптоматика пищевого отравления. Сказалось выпитое масло. Пришлось вызывать скорую, Боба госпитализировали, а мы остались без шефа. И хотя событие по меркам гуманного христианина на радостное не тянуло, но тайное вече восприняло свершившееся как благосклонность судьбы.

Мустафа доложил о случившемся по телефону Уру, и тот сказал справляться пока самим. Меня назначили, ввиду отсутствия других достойных кандидатур, заместителем шефа, упомянув в разговоре, что приплюсуют эту ответственность к основной зарплате.

Знай Боб о том, что без него работа протекает слаженней, без лишней нервотрёпки, я думаю, он сбежал бы из госпиталя, чтобы отнять бразды правления. Все знали свои обязанности и понукать никем не приходилось. Маше чуть более комфортней работалось в мини-клубе, когда туда не врывался с «гениальными идеями» и постоянными проверками на прочность стрессоустойчивости нервной системы шеф.

Некому было мусорить в анимационной пластиковыми стаканчиками из под кофе, мятой бумагой, таблетками, хрустящими под ногами. Мы даже навели порядок, и комната стала похожей не на заброшенный чулан погорелого театра, а на настоящий кабинет для собраний. Перестал пропадать или ломаться по известным причинам явной криворукости реквизит для активити и вечерних шоу-программ. В общем, мы приблизились к идеальной слаженности работы в команде, когда никто не вносил сумятицу и разброд, а каждый трудился или создавал видимость работы в меру своих сил.

На личном фронте в отсутствие главного доносчика тоже дышалось посвободнее, и я решился на ряд опрометчивых поступков, способных довести меня до военного трибунала, прознай об этом ночной менеджер или его свита. Продолжая поддерживать электронные сообщения с некоторыми из барышень после отъезда, я не предполагал, что часть из них сможет осуществить свои обещания и нанести повторный визит в Розу с целью повидать меня.

Однажды, в один из тёплых августовских вечеров, а в Турции это самый разгар лета, просматривая почту в одной из шумных интернет-кафешек Кемера, заполненной иностранцами вперемешку с местной продвинутой молодёжью, я наткнулся на новость, что сразу две барышни, не догадываясь о существовании друг дружки, намереваются в скором времени приехать осчастливить одного аниматора из Rose отеля. Алекс растерялся, учитывая возможность их одновременного приезда, и принялся искать в инете мантру, дарующую защиту как раз от таких случаев.

Походящих мантр, за исключением замученной: «Спаси и сохрани», — не нашлось, и я решился на поступок, тянущий на номинацию «дичайшая глупость» в вымирающей популяции дальневосточных ловеласов. Если бы в обществе почётных обладателей ордена «Пурпурный Казанова 1 степени» о нём прознали, то приняли решение о немедленной лоботомии и пожизненное лишение права числиться донором семенной жидкости в генофонде Земли.

Но мне не хотелось разыгрывать двойного агента, метаться между двумя девушками, пребывающими на одной территории, где они неизбежно столкнутся нос к носу. Кроме того ввиду растянутой рабочей смены, я с трудом находил время на одну барышню, что же говорить о двух. Поэтому одной из девушек, Даше, я написал пламенную речь о самоотречении от звания святого, однолюба и даже о принадлежности к виду прямоходящих млекопитающих, являющихся по мнению не только британских учёных венцом эволюции. Эти титулы, на которых я особо и не настаивал, были присвоены мне незаслуженно. Я корил себя, что на робкие вопросы, веду ли я активную полную жизнь аниматора, как это описывается на разных девичьих форумах, отвечал уклончиво или отшучивался, давая повод для веры в то, что у меня есть белый конь, бархатный плащ, побитый горностаем, и отец, владеющий королевством. Таким образом, я советовал Даше не омрачать свои надежды визитом в прогнившее королевство с консортом-шутом, выдающего себя за настоящего принца. Она не ответила на это послание, что я правильно расценил как разрыв любовного пакта между нами и прекращение отношений. И стал дожидаться вторую девушку, обещавшую приехать после середины августа.

Какое то время я даже удерживался от проявления внимания и ответных реакций на заигрывания барышень уже пребывающих в отеле, чем вызвал кривотолки и ложные слухи о не характерной для аниматора ориентации или избыточном пребывании молодого тела в падмасане — позе лотоса, что могло отразиться на угнетении функций отдельных частей тела.

Но потом в отель заселилось весёлое семейство из Албании, состоящее из множества кузенов, кузин и их более взрослых родственников. Среди них были две красавицы албанки, проявляющие повышенный интерес к анимационным развлечениям, в частности закрытым afterparty, на которые они непременно были настроены попасть.