Аннелиз
Шрифт:
Раздается общий смех. Анна, комично стесняясь, прикрывает глаза.
Девочка еще недавно, Стала ныне самой главной, И не прячь хотя б на миг, Что ты пишешь в свой дневник.Гул
— О, да, — говорит госпожа ван Пеле, — какая замечательная у нас маленькая писательница.
И не стесняйся привыкания К нашим лестным замечаниям.— Ух ты! — восклицает Анна.
Ведь звездой горящей ярко Будешь непременно ты, Сильной, нежной и приятной, Воплощением мечты.После чего следуют аплодисменты самой Анны, к которым присоединяются остальные. Для нее очевидно, что чувства ее отца соответствуют настроению собравшихся. Даже старый брюзга Пфеффер согласно кивает вместе со всеми. Марго глуповато моргает, словно говоря: «Вот она какая, моя сестричка, — звезда!» Но поймав взгляд матери, Анна не видит в нем радости. Там пустота. Даже не печаль. Хуже. Безнадежность.
Позже, когда она расстелила постель, надела ночную рубашку, накрутила бигуди, и они с Марго почистили зубы над раковиной, Анна идет пожелать спокойной ночи родителям. Целуя Пима, она ощущает знакомое покалывание отросшей за день щетины на его щеках. Уютное объятие его рук. Но потом, когда поворачивается к матери, она вдруг робеет. Ее порыв обнять ее не встречает ответа.
— Спасибо тебе за замечательный ужин, мама, — говорит она.
Ее мать печально улыбается, но не Анне, а подушке, на которую надевает наволочку.
— Не так уж он был хорош, господин Пфеффер прав. Еда с каждым днем все хуже. — Она хлопает ладонью по подушке и бросает ее в изголовье кровати Пима. — Но спасибо, что похвалила. — Она отворачивается, чтобы таким же шлепком ладони взбить подушку на постели Марго. — С днем рождения, Анна!
— Я уверена, они будут здесь уже скоро. — Анна чувствует потребность высказаться как раз в тот момент, когда в комнату входит Марго в ночной рубашке и шлепанцах.
— Кто они? Кто будет здесь скоро? — спрашивает Марго.
— Англичане. Мама, я уверена, они очень скоро погонят отсюда мофов.
Мать пожимает плечами.
— Что ж, будем надеяться. Спокойной ночи!
Анна лежит на кровати в темноте, откинув покрывало и прислушиваясь к храпу господина Пфеффера, похожему на шум мотора. Она всматривается в темноту над головой. Какая она глубокая, эта темнота! Как тоннель, ведущий в ночь.
— Анна, ты не отнесешь кофейный сервиз на стол?
Анна вздрагивает. Глядит на Дассу.
— Да, конечно.
Она относит поднос с сервизом на стол, покрытый потертой скатертью.
— Пим, ты когда-нибудь заберешь обратно мамочкино серебро? — говорит она вслух.
— Гмм?.. — Он закуривает сигарету, наморщив
лоб.— Мамочкино серебро, — повторяет Анна. — Ты говорил, что его забрали на сохранение друзья.
— Да, — подтверждает Пим.
— Или это такие друзья, что сохраняют его, оберегая уже от тебя?
— Я написал им, — говорит Пим, пуская струйку дыма. — Мы его непременно получим. Такие дела сразу не делаются. К концу войны все разъехались по разным местам.
— Ты так на все вопросы отвечаешь, — замечает Анна, но Пим делает вид, что не слышит, и смотрит на часы.
— Скоро придет господин Нусбаум. Он сказал мне, что приведет с собой особого гостя.
Анна переспрашивает:
— Особого?
— Понятия не имею, кого именно, — заверяет ее Пим.
Она полна любопытства, но старается это скрыть. Особый гость? А вдруг это ее кумир, Сисси ван Марксфелдт, которую господин Нусбаум пригласил на ее вечеринку? Вот это был бы настоящий подарок ко дню рождения.
Раздается стук в дверь. Анна слышит, как Дасса обменивается приветствиями с господином Нусбаумом в передней, и спешит туда. Но Нусбаум пришел один, в руках у него подарок, скромно завернутый в газету.
— Боюсь, мой подарок не такой уж шикарный, — признается он. — Всего только немного джема и кусок французского армейского мыла.
— Очень приятно. Благодарю вас, господин Нусбаум, — говорит она и, пытаясь скрыть разочарование, нюхает мыло. — Вы один?
Нусбаум продолжает улыбаться, но ей кажется, что он становится все меньше и меньше, словно его стирают ластиком, пока от него не остаются только улыбка и блеск глаз.
— Да, увы, я один.
— Знаете, когда я услышала от Пима, что вы приведете с собой, как он сказал, «особого гостя», я подумала… Вы ведь говорили, что знакомы с Сисси ван Марксфелдт, и я подумала, что может быть…
— Она не смогла, Анна, — прерывает ее господин Нусбаум. — В самую последнюю минуту. Извините! Я очень хотел, чтобы у вас появилась возможность с ней познакомиться, но теперь она живет в Бюссюме и состояние здоровья не позволяет ей приехать.
23. Жертва
Соблюдение правды и правосудия более угодно Господу, нежели жертва.
Учебное полугодие заканчивается, и начинаются летние каникулы. Отметки Анны ужасны. Пим сидит за завтраком и недовольно рассматривает их. Он особенно разочарован ее низкой оценкой по поведению.
— Печально, как ты относишься к своему образованию.
Удивительно, но в разговор вмешивается Дасса.
— Возможно, Отто, Анне школа более не нужна, — говорит она, делая глоток кофе. И спокойно встречает взгляд падчерицы. — Наверное, она уже готова вступить во взрослый мир.
Этим утром, приехав в книжную лавку, Анна видит, что господин Нусбаум неотрывно смотрит в окно и, похоже, не замечает ни погасшую сигарету, ни ее саму. На полу валяется раскрытая газета, тоже, по-видимому, забытая.