Анри Барбюс

Политические преследования Барбюса принимают ощутимые формы.

На заседании съезда Международной ассоциации комбаттанов Барбюс, обращаясь к старым фронтовикам и французской оккупационной армии в Германии, говорил: «Если вам прикажут выступить против ваших немецких братьев, которые в своей груди и сердце носят солидарность с другими пролетариями, никогда этого не делайте. Поймите, на чьей стороне стоит ваше дело и ваша судьба, прежде чем совершить преступление послушания вашим руководителям».

Основываясь на этих словах, французская юстиция выдвигает против Барбюса обвинение в подстрекательстве к неповиновению приказам командования. Это опасное обвинение, оно зиждется на законе 1921 года, грозящем суровой санкцией каждому, кто в любой форме будет призывать войска к невыполнению их обязанностей. Начинается следствие. Барбюс вынужден переступить порог Дворца правосудия на площади Нотр-Дам в качестве обвиняемого.

Друзья предупреждают Барбюса: возможен обыск, может быть, арест. Однажды вечером он сжигает в камине письма. Он смотрит на охваченные огнем страницы и вспоминает дорогу, пройденную вместе с людьми, исписавшими их словами доверия и любви.

Он передает рукопись новой книги Аннет Видаль, и она увозит ее с собой в Париж. Он провожает ее до станции, настороженный, собранный, готовый ко всему.

Но даже прожженные политические махинаторы не решились привлечь к суду Анри Барбюса.

В 1925 году вышел последний номер журнала «Клярте» с декларацией Барбюса: «Осуждаете ли вы войну? Да или нет?» Более сотни писателей, художников, ученых подписали протест против войны в Марокко.

Их манифест напечатан на обратной стороне оттиска картины Стейнлена «Цивилизация»: по пустыне, залитой кровью, по трупам негров движутся дикие отряды завоевателей.

Это было вызовом пацифизму, культу Духа и Интеллекта. Факты призывали к антивоенным действиям.

Поднялся вой со стороны «благонамеренных». Французские ученые взяли в штыки манифест Барбюса. Они вещали: «Интеллигенция на стороне родины». В их воплях вскипала грязная пена ура-патриотических речей 1914–1915 годов.

Реакция активизировалась. Она привлекала на свою сторону неустойчивых, бывших энтузиастов «Клярте». Отступники становятся раболепными слугами империализма.

«Тем теснее нужно сплотить тех, кто тверд, вокруг партии, — так думает Барбюс, перечитывая истерические статьи в правых газетах. — Партия! Вот опора».

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Двадцатые годы шли по Европе, пестрые, шумные и загадочные, как маскарадное шествие. Еще трудно угадать, безумец или преступник скрывается под маской шута, имитирующего Наполеона. Трудно разобрать, картонным ли мечом — а может быть, сталь блеснула? — размахивает человек с бычьей шеей, в доспехах оперного тореадора.

В Италии дюжие парни в черных рубашках бросают камни в евреев и пишут на стенах погромные лозунги. Они называют себя «фашисто», болтают о свободе и кричат, что им будет принадлежать мир.

Никто не обращает на это серьезного внимания. В эстрадных театрах поют модную песенку: «Бродят по улицам фашисты. К дамам они пристают».

В мюнхенской пивной «Левенброй» Адольф Шикльгрубер, закатывая глаза и брызгая слюной, вопит о реванше. Над ним’ не смеются только потому, что считают его припадочным.

Но в глубокой тайне уже действуют люди, в далеко идущие политические расчеты которых входят и «чернорубашечники» и припадочный ефрейтор.

Существует мнение, что Барбюс после «Огня» и «Клярте» — это оратор, организатор, трибун… Писатель? Да, конечно. Но особого толка. Пламенный публицист, газетчик.

Между тем никогда Барбюс не был в такой степени Писателем с большой буквы, как в эти годы. Прозрение сделало его счастливым. Ясность мировоззрения цементировала все, что разрозненно блуждало в его сознании. Теперь это мировоззрение укреплялось. Оно освещало ровным и сильным светом его путь.

Барбюс полон творческих замыслов. Идея новой книги созревала долго.

В мае 1924 года Аннет Видаль возвращалась из Швейцарии по вызову Барбюса. Старенький экипаж мягко катил по лесной дороге из Санлиса в Омон. Стояла обычная и всегда удивительная французская весна. Галатский лес кончился. В конце длинной деревенской улицы путница искала зеленую ограду с узкой калиткой и табличкой «Сильвия». Она долго напрасно дергала ручку звонка. Возница, поворачивая свой неуклюжий рыдван, бросил ей: «А у них всегда открыто!»

Она слышит громкий лай Ариеля: ей кажется, что он стал басовитей и солиднее. И вот по дорожке идет навстречу ее шеф, высокий, худющий, характерным жестом отбрасывающий прядь волос, падающую на висок.

И тотчас он ведет ее в дом, где еще топятся печи и стоит сухой, чуть припахивающий дымком сосновых поленьев воздух. Как всегда — наводнение бумаг. Всюду листы, исписанные бисерным почерком. Это начало работы над книгой «Звенья». Она задумана давно, к ней делались эскизы, наброски.

Труд над книгой начался. Барбюс работал над черновиком, потом диктовал. Под стук машинки он продолжал вносить поправки в текст. Потом снова работал над отпечатанным вариантом. Правильнее сказать, заново писал его. И снова диктовал. Книга много раз переделывалась. Барбюсу хотелось достичь простоты и ясности формы, из которой выступала бы основная мысль.

Работа шла трудно. И все же книга была сделана в полную силу.

Начиная с «Ясности» Барбюс формировался как мыслитель. В книге «Звенья» он и предстает мыслителем с философским видением мира, с раздумьями о будущем.

А в декабре все началось сначала. Но это была уже работа над корректурой. Такая же скрупулезная, с тем же изнуряющим напряжением бессонных ночей.

Это происходило на «зимних квартирах». Вилла «Вижилия» в Мирамаре была пуста и холодна. Наступала новогодняя ночь, и, как говорят в народе. Новый год обещал все то, чем была заполнена эта ночь. В данном случае — вдохновенным трудом. И это могло только радовать Барбюса, склоненного над листами корректуры в большой нетопленной комнате.

Около полуночи последний лист лег на кипу выправленных страниц.

— C’est tout! [14]

На возглас Барбюса Ариель поднял свою большую голову. Глаза его понимающе засветились. Во всяком случае, так утверждал его хозяин.

— Сейчас мы будем праздновать.

Аннет удивлена. Чем можно отпраздновать Новый год? Они бедны. Ни у кого из них не было времени подумать о празднике.

Барбюс с лампой в руке отправляется на поиски. Маленький секретарь следует за ним, чрезвычайно довольный окончанием изнурительной работы. И несмотря на то, что нет никакой надежды что-нибудь поесть.

14

Всё (фр.).

Они бредут по комнатам. Их смешные тени, большая и маленькая, крадутся за ними, как тайные сообщники. Тщательный обыск принес некоторое утешение. Обнаружены яйца и полбутылки рома. С необычайным воодушевлением Барбюс объявляет меню новогоднего стола: омлет с ромом!

Большая печь в кухне холодна и величава, словно саркофаг. С солдатской сноровкой Барбюс раскалывает сухое полено и разжигает печь. Он подбрасывает сосновые ветки — в широкую дверцу печи, огонь охватывает их постепенно. И вот тонкие сучья вспыхивают, искры сыплются из печи. Это настоящий новогодний фейерверк!