Антология реалистической феноменологии

Значит, если для осуществленного акта имелся лишь недостаточный мотив, то сразу несомненно, что этот мотив причинно не вызвал волю. Но даже если существовал достаточный мотив для воли, и воля действительно осуществилась, то в этом случае мотив все же вызвал волю не с необходимостью, поскольку мотивы вообще служат не причиной, а обоснованием. Конечно, обоснование посредством достаточного мотива имеет другой характер, чем в случае с недостаточным мотивом. Требование, проникающее от достаточного мотива в духовное вслушивание и принимающееся Я-центром, является определенным и решающим, и оно может совершенно одно нести соответствующий ему и основанный на нем волевой акт, т. е. именно достаточно обосновывать. Недостаточный мотив, наоборот, не выдвигает определенного или решающего требования и не является сам по себе достаточно способным нести соответствующий ему волевой акт, когда волевой акт на нем основывается. Кроме того, принятое решающее и определенное требование переживается Я-центром как обязательная духовная связь. Но эта духовная связь не есть действующее принуждение. Если же Я подчиняется духовной связи, осуществляя требуемый волевой акт на основе требования, то этот процесс феноменально имеет совершенно другой вид, чем если Я подчиняется воздействующему принуждению. Необходимость, основанная на требовании, есть нечто иное, чем необходимость, основанная на причинном действии. При достаточном мотиве требуемый волевой акт является необходимым в смысле бытия-долженствования, но не необходимым в смысле, что его осуществление вызывалось бы посредством мотива.

Конечно, достаточный мотив превращает определенный волевой акт в «необходимый», но не превращает осуществление волевого акта в необходимо наступающее. Ведь даже достаточный мотив мотивирует осуществление волевого акта лишь тогда, когда Я-центр становится основанием его воли. Действительными являются только те возможные мотивы, какими Я-центр позволяет себе руководствоваться. В этом смысле Я также в свободной воле противостоит полностью достаточным мотивам. Даже достаточные мотивы, требования которых Я принимает, оно может исключать из мотивации и основывать и осуществлять требуемые ими волевые акты на совершенно других мотивах. Если же, напротив, Я позволяет себе руководствоваться достаточным мотивом для осуществления требуемого волевого акта, то это позволение-себе-руководствоваться является совершенно особым и существенно отличным от всевозможных причинных и необходимых действий.

3. Воля необходимо следует из соответствующих мотивов и характера

Тезис, что хотя и не одни мотивы, но именно мотивы вместе с характером изволенного с необходимостью вызывают волю, пользуется широким признанием, но в то же время имеет и столь же широко распространенное ложное истолкование. Поскольку мотивы не действуют как мотивы, то этот тезис никак нельзя понимать причинно. Своей убедительной силе он совершенно не обязан эмпирической причинной индукции, но, в сущности, является аналитическим тезисом, и необходимость, о которой он говорит, есть аналитическая необходимость, с которой металл с определенной температурой плавления также действительно плавится при этой температуре. Ведь характер, о котором идет речь в данном тезисе, нельзя понимать лишь как свойство, каким просто наделено волевое Я. Но он есть, либо, по меньшей мере, содержит в себе как существенный момент, способ, при помощи которого Я намеренно решает, когда существуют определенные мотивы. В этом смысле характером могут обладать только существа, способные к проявлению воли. То, что из этого характера, т. е. из определенного способа, каким Я осуществляет решение при определенных мотивах, если эти определенные мотивы действительно в нем имеются, также необходимо следует определенная воля, есть, конечно, само собой разумеющийся факт, каковой все же не является самым ничтожным в отношении реальной причины волевого решения. Напротив, в понятии характера предполагается, что наделенный свободой воли Я-центр есть последняя причина отдельных волевых решений. Ведь характер все-таки не является вещью с определенными свойствами, с которой на основе ее свойств при определенных воздействиях происходили бы определенные действия; напротив, средоточием характера является вызывающий волю из самого себя Я-центр, который есть свободный деятель, а не претерпеватель воли.

Приложение

Поскольку существуют мотивы и мотивация в выше охарактеризованном смысле и поскольку обоснование практических проектов есть нечто иное, нежели обоснование суждений, то открывается перспектива аналогичной логике науки о практических проектах, или волюнтариях. Она должна была бы определять в себя сущность и структуру волюнтарий вообще, затем – возможные разновидности волюнтарий, а, кроме того, разновидности мотивации волюнтарий и вытекающие взаимосвязи между различными волюнтариями.

Особую разновидность волюнтарий образуют императивы. Учение об императивах, еще неопубликованный эскиз которого набросал я, могло бы, по-моему, образовывать последнюю науку, лежащую в основе этики, философии права и педагогики. Однако же здесь я не могу прояснять эту идею, но должен довольствоваться одним указанием на нее.

Адольф Райнах. К вопросу о теории негативного суждения

До настоящего времени еще далеко не разрешены те значительные трудности, на которые с самого начала наталкивается логика при рассмотрении негативного суждения. По самым различным сторонам вопроса здесь все еще существуют значительные разногласия. Лишь отчасти эти трудности связаны с самим негативным суждением как таковым, другая их часть связана с тем, что еще не удалось однозначно определить позитивное суждение. Пока понятие суждения вообще обременено эквивокациями и неясностями, будет страдать и анализ негативного суждения. Ниже здесь предпринимается попытка если и не всесторонне разрешить проблемы, связанные с негативным суждением, то по крайней мере приблизиться к их разрешению в некоторых направлениях. Проблемная ситуация в целом обязывает нас, однако, к тому, чтобы мы начали здесь с некоторых рассуждений, касающихся суждения вообще. [238]

238

Так как здесь я вынужден ограничиться изложением лишь самого необходимого для своих целей, то я почти полностью отказался от того, чтобы включать в эту работу полемику с другими позициями, представленными в литературе.

I.

Чрезвычайно важно вскрыть одну эквивокацию, которая заключается в термине «суждение» и которая, как мне кажется, очень часто запутывает логические рассуждения. Под «суждением», с одной стороны, понимают то, что ближайшим образом обычно характеризуется как «убеждение», «достоверность», «belief», а также как «сознание значимости». Но, с другой стороны, под ним понимают также «полагание» или «утверждение». Убеждение и утверждение, разумеется, тесно взаимосвязаны друг с другом, но они никоим образом не тождественны друг другу. Нет никакого сомнения, что по своему словоупотреблению и то, и другое может быть с полным правом названо «суждением». Однако тем более пристальное внимание следует уделить тому, что они – будучи различны между собой – ограничивают две совершенно разные логические сферы, а вместе с тем делят совокупную область теории суждения на две смежные, но четко разграниченные области. Все это теперь следует раскрыть более подробно; важно разделять два эти понятия суждения, которые мы рассматриваем, и в то же время отделять их от родственных образований, с которыми они могут быть спутаны и путаются.

Мы начнем с термина, который часто стал встречаться в теории суждения после исследований Франца Брентано, оказавших на нее значительное влияние. Брентано обозначил позитивное суждение как «признание» [ «Anerkennen»] и противопоставил ему негативное суждение как «отвержение» [ «Verwerfen»]. Несомненно, эти термины не являются однозначно понятными с первого взгляда; исследователи, которые их употребляют, далеко не всегда избегают заключенной в них опасной многозначности. О признании и отвержении говорится, во-первых, в смысле оценивающего приятия или отвращения; так, например, нравственное поведение признается, а безнравственное отвергается. Брентано [239] и Марти [240] по праву подчеркивают, что этому понятию «любящей оценки» или «душевной расположенности» не место в теории суждения. Что бы могло означать то, что в суждении «2 x 2 = 4» «придается ценность» равенству 2 x 2 и 4 или в суждении «2 x 2 /= 5» «отвергается» в этом смысле равенство 2 x 2 и 5? Опасность такой путаницы невелика; намного опасней другая.

239

Vom Ursprung sittlicher Erkenntnis, [Leipzig, 1897] S. 56.

240

Untersuchungen zur Grundlegung der allgemeinen Grammatik und Sprachphilosophie, Bd. I, [Halle a. S., 1908] S. 233.

Есть признание, которое не несет в себе ничего из оценки в собственном смысле и более точно может быть охарактеризовано как согласие [Zustimmung]. Я слышу, например, высказываемое суждение «A есть b», понимаю его, обдумываю его и затем, соглашаясь с ним, говорю «да». В этом «да» заключено согласие, признание; но и здесь признание не является суждением. Да и какого рода суждением могло бы быть это признание? Суждением «A есть b»? Конечно нет. Ибо это суждение относится к b-бытию А [b-sein des A], к этому положению дел, в то время как признание, которое мы сейчас имеем в виду, относится к суждению «A есть b». Легко заметить, что положение дел не есть то же, что и суждение, которое его полагает [setzt]. Я могу и таким образом ответить на услышанное суждение: «Да, А действительно есть b». Здесь мы имеем признание согласия и суждение, которое очевидным образом отличается от этого признания. Во первых, говоря «да», я соглашаюсь с услышанным суждением, а затем я сам, со своей стороны, сужу «A есть b». Теперь это суждение равным образом можно назвать признанием, а именно признанием положения дел «b-бытия А». И именно в этом заключена опасность той путаницы, о которой мы здесь говорим. Признание согласия и признание, заключенное в суждении, фундаментально различаются, различаются и как акты, и по своей предметной сопряженности. Если мы воспользуемся той двусмысленностью, которая имеет здесь место, то мы можем сказать: признание согласия есть признание заключенного в суждении признания. [241] Некоторая путаница в теории суждения объясняется тем, что подлинное суждение подменяется соглашающимся признанием. Термин «признание» подстрекает к тому в значительной мере, и точно так же – если не в большей степени – к путанице ведет термин «одобрение» [Billigung], которым воспользовался Виндельбанд для характеристики суждения. [242] Разумеется, относительно выражений «отвергать» или «отклонять» могут быть приведены соответствующие возражения.

241

Правда, согласие относится не только к суждению в смысле акта суждения, но и в смысле содержания суждения. Тем не менее, здесь нет необходимости проводить это достаточно сложное различие.

242

Ср. особенно «Beitr"age zur Lehre vom negativen Urteil», Strassburger Abhandlungen zur Philosophie, [Freiburg und T"ubingen, 1884] S. 167 ff.

После того, как мы исключили признание и отвержение в смысле позитивной или негативной оценки, а также в смысле согласия или несогласия с некоторым суждением, мы подходим к вопросу о том, обладают ли наши термины однозначным смыслом – хотя бы в пределах самой сферы суждения. Мы уже вскользь указывали на то, что это не так. Представим себе один конкретный случай: допустим, что передо мной и кем-то еще стоит вопрос о том, какой цвет имеет некоторый предмет. Я подхожу к этому предмету и вижу, он красный. Здесь мне дано бытие красным [Rotsein] предмета, и покуда оно дано мне, во мне растет соответствующее убеждение; во мне растет убеждение или «вера» в то, что этот предмет красный. При этом очень даже возможно говорить о суждении. В действительности мы находимся здесь в том пункте, на который ориентируется понятие «belief» в английской философии.

Проследим этот случай еще несколько далее: я отворачиваюсь от предмета, обращаюсь к собеседнику и говорю: «Этот предмет красный». Что здесь имеет место? Убеждение, которого я достиг ранее, может длиться и далее, я могу придерживаться его, даже если больше не вижу перед собой предмет. С этим убеждением я обращаюсь к другому человеку и произношу указанные слова. Но все обстоит не так, словно бы здесь не было ничего, кроме убеждения в положении дел и произнесения определенных слов. Произнося слова, я нечто подразумеваю [meine], я подразумеваю то предметное, что они обозначают, а именно я подразумеваю его полагающим, утверждающим образом. Это полагание или утверждение представляет собой весьма примечательный акт. Даже если я говорю: «Является ли этот предмет красным?», – то, подразумевая, я нацеливаюсь на предметное – на то же самое предметное, что и предложение «Этот предмет является красным». Но здесь мы имеем не утверждающее, а вопрошающее нацеливание. При внимательном рассмотрении обоих случаев то, что специфически присуще утверждению, проступает со всей ясностью. Или возьмем случай, когда кто-то высказывает утверждение «A есть b», а я с пониманием повторяю это суждение, не разделяя, однако, это утверждение. Совершенно тождественное положение дел подразумевается в обоих случаях, но в первом случае оно утверждаясь полагается. [243] Оставим в стороне вопрос, каким образом можно позитивно охарактеризовать повторение утверждения, осуществляемое с пониманием; в любом случае об утверждении здесь не может идти речь. Таким образом, мы видим, что есть своеобразные акты полагания или утверждения; они имеют место во всяком позитивном суждении, которое мы выражаем. Мы будем разыскивать это утверждение в высказанном суждении; но мы должны остерегаться попытки редуцировать его к чисто языковой стороне. Надо признать, что утверждение без языкового одеяния нигде не может быть обнаружено. Но это не означает, что они тождественны друг другу. Утверждение существует как в собственном, озвученном, так и во внутреннем, безмолвном, проговаривании [Sprechen]. Проговаривание в том и другом случае характеризуется совершенно различным образом – нам, правда, надо опасаться того, чтобы рассматривать внутреннее проговаривание всего лишь как языковое представление, так как представление озвученного проговаривания и внутреннее проговаривание, очевидно, совершенно различны. В то время как проговаривание модифицируется таким своеобразным образом, утверждение, которому оно дает выражение, остается совершенно тем же самым как в случае внешней, так и в случае внутренней речи [Rede]. Каким бы еще образом ни уточнять характеристику этой модификации, можно сказать: специфический момент утверждения, конечно, не подчиняется этой модификации, и это в достаточной мере показывает сколь ошибочным было бы отождествление утверждения с проговариванием.

243

Из последующих рассуждений станет ясно, что нельзя характеризовать оба случая как «только произнесение» слов, различие между которыми заключается только в том, что в первом случае в основании [этого произнесения] лежит убеждение, которое отсутствует во втором случае.

Но согласно обычному словоупотреблению с не меньшим, а даже, пожалуй, большим успехом, чем убеждение, суждением можно назвать утверждение, которое теперь начинает мало-помалу обрисовываться перед нами. Таким образом, мы сталкиваемся здесь с двумя понятиями суждения, которые скрываются за многозначным термином «признание». Наряду с признающей оценкой и признающим согласием есть еще и второй случай признания, выраженного в суждении. В сущности, кажется, что употребление языка позволяет лишь утверждение назвать признанием; поскольку же утверждение и убеждение постоянно спутываются, то последнее одновременно также подпадает под этот термин. Теория суждения Брентано дает нам этому пример. Он говорит о суждении как признании, и это указывает нам, прежде всего, на утверждение – если мы не подменяем полностью те значения, которые входят в сферу теории суждения. Однако, с другой стороны, Брентано говорит о степенной градации суждения, и это, как легко заметить, немедленно вводит нас в совершенно иную сферу. В своей «Психологии» Брентано говорит даже об «интенсивности» суждения по аналогии с интенсивностью чувства. [244] Позднее он несколько изменил свою позицию. «Неверно, – говорится в работе «О происхождении нравственного познания», [245] – что так называемая степень убеждения есть степень интенсивности суждения, о которой можно говорить по аналогии с интенсивностью радости и боли». Но степени суждения Брентано все же продолжает признавать, как и прежде. Аналогичным образом и Виндельбанд говорит о градуированной подразделимости «чувства убеждения» или «достоверности». [246] Применительно к утверждению такого рода предположение не имеет вообще никакого смысла. Нечто либо утверждается, либо не утверждается; степеней же утверждения не бывает. Конечно, можно говорить о нерешительном, неохотном утверждении; ясно, однако, что такое утверждение не становится в таком случае менее значительным или меньшим утверждением. Совершенно иначе обстоят дела в случае убеждения. Здесь, действительно, имеет смысл говорить о ступенях или степенях. Наряду с убеждением есть предположение и сомнение; согласно этому все ниже падает «степень достоверности». Таким образом, в этой связи Брентано мог иметь в виду суждение не в смысле утверждения, а в смысле убеждения; поэтому он и выбрал такое выражение в приведенном выше месте. Опасная двусмысленность понятия признания обнаруживается здесь совершенно отчетливо, поэтому в дальнейшем мы будем полностью избегать этого выражения и в случае «полагающего» суждения всегда говорить об утверждении. Одновременно здесь обнаружилось первое фундаментальное различие между убеждением и утверждением, которое мы намереваемся провести еще несколько далее.

244

[Psychologie vom empirischen Standpunkte. In zwei B"anden. Erster Band. Leipzig, 1874], S. 292.

245

S. 57.

246

S. 186.