Антология реалистической феноменологии
Шрифт:
Следует лишь присмотреться к рассматриваемым здесь случаям, чтобы ясно осознать это. Если мы ограничимся случаями чувственного представления, то восприятие вещей дает нам наилучший пример представления, наглядное содержание [Anschauungsgehalt] которого может обнаруживать большую или меньшую полноту, отчетливость и ясность. По мере того, как мы приближаемся к вещи внешнего мира, репрезентирующее наглядное содержание становится все более богатым и ясным, со все большей отчетливостью проявляются все новые стороны вещи. С самого начала вещь находится перед нами; и пока вещь представлена нам, созерцание принимает все новые и новые формы. Больший или меньший объем созерцания имеет место в различных измерениях, сам же характер представления, напротив, не допускает никаких градаций. Здесь совершенно отчетливо видно, как точно мы должны отличать понятие представления, которое характеризуется нами как присутствие представленной предметности, от понятия созерцательной наглядности [Anschaulichkeit], варьирующейся в широком объеме при сохранении постоянного присутствия. Независимость одного от другого заходит настолько далеко, что нечто предметное может представляться, не сопровождаясь никаким непосредственно репрезентирующим созерцанием, малейший след которого можно было бы при этом констатировать. Обратимся еще раз к восприятию вещей [внешнего мира]. Передо мной лежит книга; в таком случае мне пред-ставлена вся книга, и в то же время лишь часть ее наглядно репрезентирована в созерцании. Обратная сторона книги, например, никоим образом не дана мне наглядно в созерцании, я ее не воспринимаю и обычно не создаю ее наглядную репрезентацию посредством воспоминания или воображения. Возможно, в первый момент при взгляде на эту ситуацию здесь возникает искушение назвать представленным лишь наглядно репрезентированные в созерцании части книги. Однако то, что находится передо мной, есть все же книга – целый предмет, – а не фрагмент этого предмета. Если окажется, что обратная сторона представленной вещи, например какого-нибудь сосуда,
В сфере представления нелегко обнаружить интенции, совершенно лишенные созерцания; в сфере подразумевания, напротив, лишенные наглядного созерцания акты попадаются в первую очередь и чаще всего. В связанной речи обсуждается сколь угодно много предметов любой степени сложности. Акт подразумевания следует за актом подразумевания, быстро сменяя друг друга; мы нацеливаемся на всю ту предметность, что обозначается словами, однако при непредвзятом рассмотрении в большинстве случаев нельзя заметить ни малейшего следа какой-либо наглядности, сопровождающей это нацеливание или подразумевание. [251] Конечно, время от времени здесь всплывают разного рода наглядные «образы», смутные, неопределенные контуры предметов, о которых идет речь, или же «образы» других, более или менее родственных им предметов, которые иногда замечаются, но по большей части остаются незамеченными. Они всплывают, иногда длятся дольше, чем тот акт подразумевания, к которому они относятся, и вновь исчезают. На очевидную последовательность подразумевающих актов они, по-видимому, оказывают лишь незначительное влияние: они подобны случайной ряби на поверхности струящегося потока воды. Акты подразумевания, которые таким именно образом сопровождаются «иллюстрирующими» образами, можно назвать наглядными актами, но нельзя при этом упускать из вида, что смысл наглядности здесь совершенно отличен от того, что имеет место в случае представления.
251
От так называемых «наглядных представлений слов» мы при этом полностью отвлекаемся, так как речь здесь идет только о самом подразумевании.
Прежде всего напрашивается предположение, что созерцание, которое мы порой обнаруживаем в актах подразумевания, принципиально отличается по своей функции от созерцательной наглядности как восприятия, так и любых актов представления вообще. В случае любого представления наглядное содержание «репрезентирует» для меня представляемый предмет, оно представляет его мне. В том, что наглядно дано мне в случае чувственного восприятия, передо мной предстает весь предмет в целом, и точно таким же образом припоминаемый или воображаемый предмет заключен «в» соответствующем наличном наглядном содержании. В любом случае, к каким бы выводам ни привел более тщательный анализ этих действительно сложных отношений, можно сказать: в случае подразумевающих актов все обстоит совершенно иначе. Даже если наглядные схемы здесь также всплывают и вновь исчезают, то они лишены какой бы то ни было репрезентирующей функции. Они ничего не «представляют» и не «воплощают» – в случае подразумевания нет вообще ничего, что было бы пред-ставлено, – они ведут существование, совершенно свободное от подразумеваемого предмета. Они принадлежат некоторому совершенно иному слою, отличному от наглядного содержания представления; они в собственном смысле не имманентны подразумеванию. В то время как [в случае представления] мы можем говорить о наглядности определенного представления, то в случае подразумевания вместо наглядности этого подразумевания лучше говорить о наглядных образах, сопровождающих его.
Наши анализы обнаружили абсолютное различие между представлением и подразумеванием. В частности, они отчетливо показали, что лишенное наглядности представление – это никоим образом не подразумевание, а сопровождаемое наглядными образами подразумевание – это никоим образом не представление. В последнее время часто затрагивается вопрос о том, существуют ли акты сознания, абсолютно лишенные наглядного содержания. При этом упускается из виду, что речь здесь в действительности идет по меньшей мере о двух вопросах: вопросе о лишенном наглядности представлении и вопросе о свободном от наглядности подразумевании. Для нас не подлежит сомнению, что есть свободное от созерцания подразумевание. Напротив, очень проблематичен вопрос о том, существуют ли лишенные наглядности акты представления. Мы, правда, указывали на то, что обратная сторона любой вещи представляется без всякой наглядности; но речь идет при этом не о самостоятельном представлении, а, скорее, о том, что обратная сторона со-представляется в представлении всей вещи в целом. Различие взглядов по указанному вопросу может быть, пожалуй, объяснено отчасти тем, что не проводится различие между представлением и подразумеванием.
Вернемся к вопросу о том, необходимо ли любое суждение фундировано в представлении. На этот вопрос в случае утверждения можно сразу ответить отрицательно. Следует лишь обратить внимание, как утверждение следует в речи за утверждением, а то, что утверждается, при этом совершенно не нуждается в том, чтобы быть представленным. Не следует впадать в заблуждение, руководствуясь, на первый взгляд, само собой разумеющимся тезисом, что я могу выносить суждение лишь о том, что я знаю, что я, «следовательно», представляю. Конечно, правильно, что я каким-то образом должен сопрягать себя с тем, что я утверждаю, чтобы вообще иметь возможность это утверждать. Но ложно то, что в качестве такого сопряжения может рассматриваться лишь представление (понимаемое в нашем смысле). И в случае подразумевания, которое не сопровождается представлением, я сопрягаюсь с предметами. Такого рода подразумевание, в действительности, образует необходимое основание любого утверждения. Это означает, что в утверждении как таковом то, что утверждается, не присутствует для меня, не представлено живо, даже если в любой момент такой акт живого представления может быть или добавлен к утверждению, или последовать за ним. Здесь не место извлекать теоретико-познавательные следствия из этого обстоятельства. Для нас важно лишь то, что подразумевающие акты могут иметь совершенно различные квалификации. Если я, например, говорю: «Есть ли А b?», а затем «A есть b», то и в том, и в другом случае нечто подразумевается, а именно тождественно то же самое положение дел, но в первом случае оно ставится под вопрос, в другом случае оно утвердительно полагается. В пределах совокупного комплекса, который мы называем утверждением положения дел, мы можем различить специфический момент утверждения и элемент подразумевания. Утверждение состоит из того и другого. [252] Благодаря элементу подразумевания момент утверждения сопрягается с положением дел; он необходимо «фундирован» в нем. Напротив, исключено фундирование убеждения посредством такого рода подразумевания. Разумеется, я могу быть убежден в определенном положении дел и одновременно подразумевать его когда я его утверждаю (согласно нашим предыдущим рассуждениям это всегда может иметь место); но в таком случае в подразумевании фундировано утверждение, а не убеждение, лежащее в основании.
252
Для нас, конечно, не является тайной, что там, где утверждение осуществляется в некотором эмпирическом сознании, обычно имеет место еще много чего другого помимо квалифицированного акта подразумевания.
Теперь спрашивается, каким образом убеждение сопрягается со своим предметным коррелятом. Напомним случай, который служил нам исходным пунктом: стоя перед цветком, я вижу его бытие красным, и на основании этого очевидного созерцания во мне возникает убеждение в этом положении вещей. Здесь в основании убеждения, очевидно, лежит представление в том точном смысле, в котором предпочитаем рассматривать его мы. Может возникнуть искушение вслед за Брентано сказать, что суждение фундировано представлением. Однако при этом, пожалуй, следует обратить внимание на две вещи: речь идет не о суждении вообще, а о суждении в смысле убеждения; и, во-вторых, здесь можно было бы говорить о возможном,
а не о необходимом фундировании суждения представлением (а тем самым здесь нельзя было бы говорить и о фундаменте представления в смысле Брентано). Рассмотрим тот случай, который мы упоминали выше, а именно когда мы отворачиваемся от созерцаемого положения дел: положение дел не обязательно должно быть здесь в собственном смысле представлено, убеждение же может длиться и далее. Конечно, и после этого убеждение продолжает «сопрягаться» с тождественным положением дел, но эта сопряженность не опосредована более представлением положения дел. Правда, говорить о подразумевании здесь также неуместно. Подразумевание по своей сущности связано с языковыми выражениями. Существует целый ряд возможных способов интенционального отношения к предметному, [253] из которых мы будем рассматривать здесь только два: представление, когда предмет есть «вот», когда мы «обладаем» им и, возможно, при абсолютно полной созерцательной наглядности обладаем им в ближайшей близости; и подразумевание, когда мы спонтанно нацеливаемся на предметы, а сами они удалены от нас максимально далеко. Мы оставим здесь в стороне вопрос о том, какого рода акты фундируют убеждение, не фундированное представлением, – убеждение, которое в целом лучше всего может быть названо «знанием о». Мы может пойти на это тем скорее, что суждением, вообще говоря, называется не это знание, а только убеждение, возникающее из созерцания некоторого положения дел. В конце концов, мы хотели показать лишь то, что это убеждение не обязательно должно быть фундировано представлением.253
Так, если привести только один пример, мы говорили здесь о подразумевании, которое имеет место при произнесении слов с пониманием, а не о переживаниях, сопровождающих понимающее внимание словам. Так как эти переживания представляют собой не спонтанное нацеливание-на, а рецептивное восприятие, то они не могут быть охарактеризованы как подразумевание. Но они не являются и представлением, так как в точном смысле «вот здесь» нет того предметного, с которым сопрягается представление, или, по крайней мере, его нет здесь с необходимостью.
Вместе с тем мы подошли к концу нашего общего обзора теории суждения. В качестве результата мы можем констатировать следующее: под суждением понимаются две вещи: во-первых, утверждение, сопрягающееся с предметным в актах подразумевания, которые могут сопровождаться созерцанием, а могут быть и свободными от него, и, во-вторых, убеждение, поскольку оно возникает из более или менее созерцательно-наглядных актов представления. Отсюда следует, что и о негативном суждении мы должны говорить в двух смыслах; тем самым проблема негативного суждения ставится уже на новой почве.
II.
От актов, в которых мы, обладая или нацеливаясь, постигаем предметное – как это имеет место в случае представления и подразумевания, – мы отличаем переживания, в которых мы – как в случае убеждения – занимаем позицию по отношению к чему-то. В качестве актов последнего рода нам известны, например, акты стремления к чему-то, ожидания чего-то и так далее. Класс этих актов – в отличие от актов первого рода – пронизывает противоположность позитивности и негативности. Мы не только позитивно стремимся к чему-то, но мы можем и противиться тому же самому предмету. В обоих случаях мы имеем стремление, но, так сказать, с противоположным знаком. [254] То же самое мы обнаруживаем теперь и в случае убеждения. До сих пор мы в наших рассуждениях естественным образом ориентировались только на позитивное убеждение; но ему совершенно равноправным образом противостоит негативное убеждение. Предположим, кем-то утверждается, что какой-то цветок является красным. Мы идем туда, где находится этот цветок, чтобы убедиться в этом самим, и видим, что он желтый. Мы подходили к нему, чтобы выяснить вопрос, действительно ли этот цветок является красным; но теперь по отношению к этому положению дел в нас возникает негативное убеждение, «неверие» в то, что цветок является красным. Позитивное и негативное убеждение могут относиться к одному и тому же положению дел; если мы попробуем подыскать подходящие выражения для этого, то мы можем сказать, что одно есть принимающее убеждение, а другое – отвергающее убеждение. Но и то, и другое являются «убежденными» позициями. Момент убеждения в равной мере присущ обоим, подобно тому как момент стремления присущ как позитивному стремлению, так и сопротивлению; это отличает их от других интеллектуальных позиций, таких как предположение или сомнение. Это позволяет и то, и другое называть суждением, в то время как полярная противоположность, о которой мы говорили, относит одних к положительному, а других к негативному суждению.
254
Ср. Lipps, ibid., S. 230f.
Позитивное и негативное убеждение – если рассматривать их чисто дескриптивным образом – равноправно противостоят друг другу. Но если мы обратим внимание на психологические предпосылки их возникновения, то обнаружится, по-видимому, определенное различие. Когда мы осматриваемся в окружающем нас мире, то перед нами открывается полнота положений дел, которые мы усматриваем и с которыми сопрягается затем наше убеждение. Таким образом могут возникать, очевидно, лишь позитивные убеждения. Негативное убеждение никогда не может возникнуть так, чтобы положения дел, так сказать, простонапросто считывались [abgelesen] снаружи; напротив, здесь постоянно предполагается, что мы приступаем к наличествующему положению дел с интеллектуальной установкой на противоположное положение дел. В это противоположное положение вещей можно, например, верить, его можно предполагать, в нем можно сомневаться, его можно игнорировать или только ставить его под вопрос; но если [в действительности] усматривается обратное положение дел, то позитивное убеждение или предположение, сомнение или игнорирование превращается в негативное убеждение, или же вопрос находит в этом негативном убеждении свой ответ. Мы замечаем здесь одну особенность негативного суждения, которую мы, конечно, до сих пор еще не учитывали в полной мере.
Наряду с негативным убеждением в некотором положении дел есть и позитивное убеждение в контрадикторном ему положении дел. Оба суждения – уверенность, что А не есть b, и неверие в то, что А есть b – по своему логическому содержанию находятся настолько близко друг к другу, насколько это возможно. Между тем, это совершенно различные суждения, которые никоим образом не следует отождествлять друг с другом. Как «сторона сознания», [255] так и предметная сторона фундаментально различны в том и другом случае: вере противостоит неверие, b-бытию А противостоит не-b-бытие [этого А]. Неверие в положение дел заслуживает имени негативного суждения в первую очередь. Но поскольку в традиционной теории суждения принято именовать суждения не только в соответствии с их особенностями как суждений, но и в соответствии с особенностями их предметной стороны, то мы хотели бы вовлечь в круг нашего рассмотрения и позитивное убеждение в негативном положении дел. И все же именно в случае убеждения, направленного на негативное, – которое, возможно, не отличалось от негативного убеждения, направленного на позитивное, – обнаруживаются особые трудности. Их рассмотрение, по-видимому, необходимо для наших дальнейших рассуждений.
255
Это выражение для суждения как такового в отличие от той предметности, с которой оно сопрягается, понятно само собой. Объективно более корректно было бы говорить об интенциональной стороне суждения. Но здесь я должен ограничиться лишь ссылкой на подробное разъяснение этого важного пункта в своем готовящемся к выходу сочинении.
Эти трудности происходят из несколько примитивного понимания, в соответствии с которым позитивное суждение оказывается связыванием или соединением (понимания – здесь неважно насколько оно обоснованно, – которое, очевидно, имеет совершенно различный смысл в зависимости от того, ориентируется ли оно на убеждение или на утверждение). Согласно этому пониманию истинное суждение имеет место в том случае, если такому акту соединения соответствует фактическое реальное соединение в предметном мире. Применение по аналогии этой теории к негативному суждению должно было, очевидно, столкнуться с трудностями. Это суждение понималось бы в таком случае как разъединение, но напрасно было бы задаваться вопросом о том реальном отношении, которое воспроизводилось бы путем этого разъединения. Как следует понимать то – по праву подчеркивает Виндельбанд, [256] – что в обычном суждении «синее не есть зеленое» дается выражение разъединению? И если именно этот пример мог бы подтолкнуть к тому, чтобы рассматривать, скажем, отношение различности как такого рода реальное отношение, то уже поверхностное рассмотрение какого-нибудь суждения, например «некоторые функции не дифференцируемы», убеждает в тщетности подобной попытки. Поэтому начинают рассматривать отрицание вообще не как «реальное отношение», но исключительно как «форму отношения сознания». [257] Отрицание оказывается чем-то чисто субъективным, актом отвержения, как считает Зигварт и ряд других современных логиков. Между тем, даже если признать, что в случае негативного убеждения в позитивном положении дел негативность относится исключительно к стороне сознания, то подобная попытка [объяснения] терпит крушение в тех случаях, когда позитивное убеждение направлено на негативное. Возможность такого рода случаев очевидна; задача логики не в том, чтобы перетолковать их, но в том, чтобы разъяснить их правомерность.
256
Ibid., S. 169.
257
Windelband, ibid., S. 169.