Антология сатиры и юмора России XX века. Том 6. Григорий Горин

Сзади зашевелились кусты. Калиостро резко обернулся и увидел маленькую русоволосую девочку.

– Дедушка Калиостро, – тихо сказала она, – а вы правда мою бабушку оживлять будете?

– Ты кто? – спросил Калиостро.

– Прасковья Тулупова…

Калиостро вздрогнул, потом вдруг широко и весело улыбнулся, поднял девочку на руки.

– Магистр! – не выдержал Маргадон, выглянув из кареты. – Магистр!..

Калиостро даже не повернул голову в его сторону. Из кустов появился запыхавшийся художник Загосин.

– Ваше сиятельство, – пробормотал он, явно стесняясь, – будучи местным жителем и имея пристрастие к живописи, покорнейше бы просил оказать честь и позволить написать ваш портрет… Ежели бы у вас выдалось свободное время… Разумеется, не сейчас…

– Отчего ж не сейчас? – пожал плечами Калиостро.

– Благодарю! Сердечно благодарю! – разволновался Загосин, не веря в такую удачу. Он стал поспешно устанавливать мольберт, смешивать краски.

Калиостро водрузил девочку на пьедестал, сам присел рядом.

Маргадон печально посмотрел на хозяина, закрыл дверь кареты. Карета тронулась и поехала прочь по дороге…

Со стороны усадьбы появилась толпа людей, сопровождаемая офицером и солдатами. Увидев Калиостро и художника, толпа нерешительно остановилась. Офицер подошел к Калиостро, отдал честь, что-то тихо сказал ему. Калиостро умиротворенно кивнул, что-то тихо ответил, сделал знак офицеру, приглашая присесть рядом. Офицер, подумав, согласился.

Постепенно все жители усадьбы, включая Федяшева, Марию, тетушку, Степана и Фимку, обступили Калиостро и пьедестал, на котором улыбалась крохотная Прасковья Тулупова.

Счастливый художник вдохновенно наносил их лица на холст.

Неторопливый доктор, стоявший чуть поодаль, вдруг повернулся неизвестно к кому и произнес:

– В тысяча семьсот девяносто первом году Джузеппе Калиостро вернулся на родину в Рим, где неожиданно сдался в руки правосудия. Суд приговорил его к пожизненному заключению. Лоренца навещала его. Незадолго до его смерти она передала ему рисунок неизвестного художника, присланный из России. Кто был изображен на сем рисунке и что означали эти люди в судьбе великого магистра, историкам так и не удалось установить.

Сообщив эту информацию, доктор поспешил к сгрудившимся землякам и занял, как и положено, одно из центральных мест.

Лица людей обрели графическую четкость, затем растаяли ненужные детали, придавая полотну условность старинного рисунка, по которому медленно поплыли титры…

Шутовские комедии

Шутовские комедии

Тиль

Шутовская комедия в двух частях по мотивам народных фламандских легенд Стихи Ю. Кима

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КЛААС – угольщик.

СООТКИН – его жена.

ТИЛЬ УЛЕНШПИГЕЛЬ – их сын.

НЕЛЕ – его невеста

БЛОНДИНКА БЕТКЕН,

БРЮНЕТКА АННА – исполняет одна актриса.

КАТАЛИНА – мать Неле.

РЫБНИК ПОСТ.

ЛАММЕ ГУДЗАК.

КАЛЛИКЕН – его жена.

ПРОФОС.

ПАЛАЧ.

МОНАХ КОРНЕЛИУС.

КОРОЛЬ ФИЛИПП.

МАРИЯ – королева.

ИНКВИЗИТОР.

ПРИНЦ ОРАНСКИЙ.

БРИГАДИР ГЕЗОВ.

РИЗЕНКРАФТ.

ГЕНЕРАЛ

СТАРУХА СТИВЕН.

ХОЗЯИН ПИВНОЙ.

НАПАРНИК РЫБНИКА.

ГЕЗЫ, СОЛДАТЫ, ДЕВИЦЫ, ГОРОЖАНЕ И ГОРОЖАНКИ, ДУХИ.

Фландрия, XVI век.

Пролог

Дом угольщика Клааса. Клаас и Рыбник пьют пиво и играют в кости. Посредине сцены – беременная Сооткин. Рядом на лавке Каталина рубит капусту.

Рыбник (бросает кости). Три – три…

Клаас. Нос подотри! (Бросает кости.) Пять и шесть!

Каталина (задумчиво). Я животных люблю… Коров, собак, птичек… Всем своим слабым сердцем люблю. Я скорей себе наврежу, чем им, беззащитным…

Рыбник (бросает кости). Три – три!..

Клаас. Нос подотри!

Рыбник. Ты уже говорил…

Клаас. А ты еще подотри…

Сооткин (вздохнула). О-ох!

Рыбник (обернувшись). Началось?

Каталина. Нет. Он еще спит, наш мальчик. Ему еще рано выходить на дорогу жизни.

Клаас. Когда ж соберется с силами этот шалопай? Сколько можно тянуть? Клянусь, если он сегодня не появится на свет, мне придется за ним слазить.

Рыбник. Не торопись. Сегодня, Завтра – какая разница?

Клаас. Нет, нет – сегодня! Этот майский день тысяча пятьсот двадцать шестого года меня вполне устраивает… Мне нужен сын, а Фландрии нужен герой. У греков есть Геракл, у англичан – Робин Гуд, у испанцев – Дон Кихот, и только мы, фламандцы, за тысячи бессонных ночей не смогли сделать ни одного героя. Стыдно!

Рыбник. М-да, неловко как-то… А почему ты решил, что от тебя – и герой?!

Клаас. Время подошло… И Каталине было видение.

Каталина. Сперва призраки косили людей… На их трупах палач плясал. Камень девять месяцев кровоточил, потом распался… Потом увидела: два младенца народились, один в Испании, принц Филипп, другой во Фландрии, сын Клааса, прозвище ему – Уленшпигель. Филипп станет палачом, а из Уленшпигеля выйдет великий балагур и проказник, и странствовать ему по белу свету, славя все доброе и прекрасное и над глупостью хохоча до упаду… И весь свет он пройдет, и никогда не умрет, потому что он – дух Фландрии.

Клаас. Во как! Слыхал? А я назову его Тилем, Тильбертом, что в переводе означает «живой» или «подвижный». И сегодня же начнутся его славные приключения, если, конечно, мамаша Сооткин поднатужится!

Входит Палач с указом.

Палач. Указ императора. Будете слушать?

Клаас (равнодушно). Можно. (Дает кружку пива Палачу.)

Палач. Спасибо, а то совсем охрип… Ну, слушайте! «Отныне всем и каждому возбраняется печатать, читать, хранить и распространять писания, книги и учения Мартина Лютера, Ионна Виклиха, Яна Гyca, Марсилия Падуанского, Эколомпадия…»