Антология современной азербайджанской литературы. Проза

— Не суетись.

— Пошли… и лучше помалкивай, а то эти дыга [2] прицепятся…

Отец, пытаясь вырваться из «буксира», все же нехотя последовал за сыном.

— А причем дыга? Что мы им, на любимую мозоль наступили, что ли?

— Ладно, — Агали сжал ему руку. — Молчок.

И тут у него мелькнула мысль: лучше бы снять с головы отца привлекающую внимание каракулевую папаху. Но было уже поздно. Кодла, кучковавшаяся у вагона, уже поглядывала на них. Один из парней, кучерявый, коренастый, показал на отца Агали: «Ара ми сран йеш!» (Ара, смотри на этого.) Худощавый, русоволосый приятель отозвался: «Им арев, са турка!» (Клянусь душой, он турок.) Вся кодла зыркала на них. Самый рослый из них сказал: «Ара, сыранк Гендойи барегамнерна! Гендо, инчес спасум, хими ел битсаин окни, тох бартсрана!» (Ара, это родичи Гендо! Гендо, что стоишь, ну-ка подсоби старику, пусть поднимется.)

2

Дыга (арм.) — парень.

Хохотнули. Другой парень вставил на своем языке: «Глянь-ка на его папаху, угадай, сколько яиц в ней поместится». Снова хохот. Агали, чувствуя, что кодла не отвяжется, крикнул, показывая на зал ожидания: «Дгерк! Эндег джартумен мегу-мйусин!» (Ребята, там друг друга колошматят.)

— Где? Кто? Кого? — посыпались вопросы. Агали, затаскивая отца на подножку, торопил: «Шудара! Шудара!» (Скорей, скорей.) Повернулся к кодле: «Гарцумем, меронкы дасерин двецин гаяранцинерин» (По-моему, наши проучили вокзальных ребят.) Старик, обернувшись, хотел было вступить в разговор, но Агали запихнул его в вагон. Часть оравы ринулась к залу ожидания.

Поезд дернулся. Коридор вагона был пуст. Агали повернулся к отцу:

— Какого рожна тебе связываться с ними? Они только и ищут, к кому бы придраться, поулюлюкать, поизгаляться… Как клещ — пристанут, не оторвешь.

Тихонько постучался в дверь своего купе: «Это я, я…» Потом легонько подтолкнул отца, а сам притащил из тамбура корзины, задвинул дверь в купе, перевел дух. Скинул пиджак, шляпу, расслабил галстук, разместил багаж. Погладил дочурку по головке:

— Потерпи, лапушка! Оп-па — поехали, через пару минут отопрут…

Недавние молодчики, побежавшие на «драку», теперь рванулись за набиравшим скорость поездом. Агали задвинул шторку на окне. «Пошли, лапушка», — сказал дочурке. Девочка, глянув на маму, капризно замотала головой. Мать что-то шепнула ей на ушко, но малышка заупрямилась: «Не хочу!» Агали извлек из корзины свертки и разложил на складном столике. Достал ядреный помидор.

— Попробуй, отец, объеденье!

Старик обиженно и сердито вскинул глаза, замотал головой. Сын поднес ему помидорину, вызвав еще большую досаду отца. Он замахнулся тростью. Перехватил трость: «Оставь!» Старик не выпускал.

— Машаллах, у тебя слоновья силища!

Жена метнула укоризненный взгляд: «Ну что ты пристал к человеку?»

Картинно доставая из свертка лук, кинзу, кресс-салат, зелененькие огурчики, Агали пытался приохотить всех, раздразнить аппетит. Поднес отцу благоухающий пучок базилика. «Точь-в-точь как из маминого хозяйства». Хмурь сошла с лица. Наверное, подействовало упоминание о матери. Сын сразу уловил эту перемену в настроении отца. «Вот соль. Порядок. Мамина школа. А вот и сыр. Приставь к зелени — совершенно другой вид…» Протянул отцу ножку курицы. Тот отмахнулся. Но Агали знал, что старик уже смягчился и упрямится только по инерции. Присыпал куриную ножку белоснежной солью. В таких случаях отца надо было кормить улещивая, умасливая. Агали как бы хватился:

— Ах да, как же я запамятовал, ведь мать тебя потчевала грудинкой, а я… — Повернулся к жене. — Подай-ка лаваш, вон тот, поджаренный.

Старик нехотя взял хлеб. Агали ласково сказал дочурке:

— Ты, лапушка, пересядь к матери, пусть дедушка тут расположится.

Помог старику подняться, отставил трость. Когда отец поднес куриную ножку ко рту, сын заговорщицки подмигнул жене — мол, лед тронулся. Жена не могла сдержать улыбку. Отец снизошел и до зелени, и до огурчиков, позволив их даже посолить.

На очередной станции в вагон набилось много народу. Поднялся шум. Проводник пытался утихомирить кого-то. Кто-то заорал на него: «Ты что, не армянин? Старый человек должен без места остаться? Не найдешь — на твоей полке будет спать! Старика ты обязан уважить! Я-то могу и стоя ехать». Состав тронулся, набрал скорость. Агали выждал, пока отец уляжется на полке, завернул объедки в газету, выбросил в окно.

— Похолодало, — сказал он, закрывая окно.

— Долго еще до Гамарли? — спросил отец.

— А зачем тебе Гамарли? — отозвался Агали, надевая костюм. — Схожу за постельным бельем. Не оставляйте дверь открытой.

Вышел в коридор и увидел уставившихся на него недавних перронных удальцов, стоявших поодаль. Хотел пройти мимо, не глядя на них. Один из парней сказал:

— Турка эли (Он же турок).

Другой усомнился — мол, не похоже, что турок. Третий сказал:

— Давай поспорим! Он с «мешади» шел, тот самый и есть.

Агали, сделав вид, что не слышит, хотел пройти мимо. У дверей купе проводника стояли трое пассажиров. Он опасался, что отец, чего доброго, выйдет из купе. Время, пока он дождался своей очереди и получил белье, показалось вечностью. Старик все-таки вышел и стоял напротив купе, опершись на трость, с папахой набекрень. Уставился на парней, улыбаясь, о чем-то спросил у них. Один из них сказал:

— Са шеше, ара, хийа цицагум? (Ара, он чокнутый, что ли, чего лыбится?)

Старик говорил:

— Мер дген вордег гнац? (Куда наш парень ушел?)

— Зугарана гетсал, српелу (Пошел чистить туалет), — съехидничал удалец на кафанском диалекте.

Агали, возвращаясь с бельем, услышал «шутку», но не подал виду. Коротышка из компании сказал:

— Сейчас. — Проходя мимо старика, ногой поддел трость, на которую тот опирался. Трость упала. Качнувшись, старик припал руками к окну.

— Извини, — обернулся коротышка и, подняв трость, протянул старику, но когда тот хотел взять, повесил трость на поручень у окна.

Поравнявшись с кодлой, Агали как ни в чем не бывало сказал им по-армянски:

— Ребята, белье на исходе, спешите.

— Зачем стелить, когда негде спать, — отозвались из компании. Агали дошел до отца, снял трость с поручня и тихо, но приказным твердым тоном сказал: «Войди в купе». Отец уперся, потянулся за тростью. Агали, не меняя тона, процедил:

— Ай киши, войди, ляжем спать, нам надо рано вставать.

Старик ухватился за ручку двери, и его не удалось водворить в купе. Агали с порога кинул белье на нижнюю полку и велел жене: «Стели».

Компания отпускала шпильки, ерничала, ржала. У Агали гудело в ушах. Заслонив собой отца, он незаметно для компании разомкнул судорожно стиснувшие ручку пальцы, ухватил старика за плечо: «Обязательно ты должен выкинуть какой-нибудь фокус…»

Все внимание старика было приковано к компании.

— Что? — рассеянно отозвался он.

Агали пытался подавить злость.