Апокалипсис Томаса

Тоннель закончился крутой спиральной лестницей из нержавеющей стали. Я первым поднялся футов на пятьдесят. На верхней ступени понял, увидев медный купол в сорока футах над головой, что мы на третьем этаже гостевой башни.

Все большое помещение, даже пол, облицевали сверкающей медью. Медь инкрустировали сложным рисунком из серебряных дисков, каждый с символом вечности.

Хроноскаф, конечно же, поражал воображение, но самым удивительным я нашел другое. Сразу почувствовал, какой необычный здесь свет. Не слишком тусклый и не слишком яркий, он окутывал нас, как золотистое сияние, отчасти похожее на то, которое дают свечи, но без мерцания. Свет этот придавал помещению особую теплоту, создавая ощущение, что все здесь давно знакомо, хотя, конечно, я попал сюда впервые. Мне потребовалась чуть ли ни минута, чтобы осознать, в чем странность этого света: его источник отсутствовал. Ни напольных ламп, ни бра, ни люстры под потолком. От стены до стены, от пола до потолка все помещение освещалось ровным светом, ни одна его часть не выделялась ни яркостью, ни тусклостью. Создавалось ощущение, что свет такая же составная часть пространства, как воздух. Иначе описать этот феномен я не могу.

Я вспомнил, что в колорадской лаборатории, в 1889 году, Никола Тесла зажег двести ламп с расстояния в двадцать пять миль безо всяких проводов. Он передал электричество по воздуху. Постоянно фонтанирующий новыми идеями, он быстро переключился на что-то еще, и даже сегодня наука не в силах определить, как ему это удалось.

Разница между колорадским экспериментом и помещением под куполом гостевой башни заключалась лишь в отсутствии ламп. Выходило, что лампой служила вся комната, без всякого вакуума и нити накаливания. Но никакого воздействия тока не чувствовалось. Отсутствовало и статическое электричество. Волоски на обратной стороне ладоней не вставали дыбом.

Тимоти и я не отбрасывали теней. Хроноскаф и прочие предметы — тоже. Отсутствие точечных источников света и его одинаковая яркость по всему объему комнаты подержали победу над тенями.

Описание хроноскафа тоже задача не из легких.

Я видел перед собой гигантский карданный подвес. Все рамки изгибались. Каждую покрыли серебром. Ширина его составляла футов восемнадцать, высота — двадцать семь. Между подвесом и стенами оставался проход в четыре-пять футов.

В центре первого и большего по размерам подвеса находился второй, покрытый золотом, во втором — колесо гироскопа, точнее, не колесо, а золотистое яйцо длиной примерно восемь и максимальным диаметром в шесть футов. Наверное, это яйцо превращало всю конструкцию не в гироскоп, а во что-то без названия, во всяком случае, в моем лексиконе необходимое слово отсутствовало.

Уж не знаю, как такое возможно, но изогнутые рамки внутреннего кардана каким-то образом соединялись с рамками внешнего, образуя зависшие в воздухе арки удлиненных восьмерок. Эти арки пересекались и вроде бы мешали друг другу, но они пребывали в постоянном движении и не сталкивались. Яйцо, которое находилось по центру маленького карданного подвеса, вращалось в вертикальном положении, с более узким концом наверху.

Магическим образом вращающиеся рамки внутреннего подвеса не отбрасывали теней, но я слышал легкое шипение разрезаемого ими воздуха (а может, и света).

— Это капсула, — Тимоти указал на яйцо. — Она движется во времени… и вне его. Способна нести в себе одного или двух человек. Вы можете послать меня в прошлое одного, и если не ставить на «Парковку» ручку перемещения, капсула вернется пустой.

Меня переполняли вопросы, но не было времени их задавать. Я заметил медную дверь в медной стене и, взяв Тимоти за руку, повел его вокруг хроноскафа к выходу.

Лестница за дверью, плавно закругляющаяся, вела на на второй этаж, где ждала Аннамария.

Ключа от этого помещения у меня не было. Я достал из бумажника две долларовых купюры, смял и засунул в гнездо для собачки в дверной коробке, чтобы замок не защелкнулся и мы смогли вернуться на третий этаж в любое удобное нам время. Миллионы лет прошлого стали моими за какие-то два доллара.

Глава 49

Дверь открылась, когда я только подносил к ней руку, чтобы постучать. Аннамария стояла посреди комнаты, глядя на нас, словно мгновением раньше по системе громкой связи объявили: «Одд Томас вошел в здание и спустился на второй этаж».

Слева ее охранял золотистый ретривер, Рафаэль. Справа моя собака-призрак, Бу.

Шторы закрывали окна, лампы от Тиффани не горели. Источником света служили три стеклянных сосуда, напоминающих квадратные вазы с узким горлышком. Одна давала белый свет, две — цвета бренди. В каждой вазе горящий фитиль плавал в озере масла.

Аннамария протянула правую руку, и Тимоти тут же пошел к ней, словно давно ее знал. Когда он коснулся протянутой руки, она наклонилась и поцеловала его в лоб.

В Магик-Биче, в день нашей встречи, Аннамария предпочитала масляные лампы электрическим. Она говорила, что солнечный свет выращивает растения, растения выделяют масла, и потом эти масла горят в лампах, отдавая «свет минувших дней». Она находила его более приятным глазу, чем электрический.

В моих апартаментах никаких масляных ламп не было. Может, она попросила принести ей эти. Может, Константин сам их ей принес.

Она повела Тимоти к дивану, и они сели посередине. Рафаэль запрыгнул на диван рядом с Тимоти, свернулся калачиком, положил голову мальчику на колени. Бу устроился рядом с Аннамарией.

Одна лампа стояла на кофейном столике. Прямо над ней на потолке подрагивало несколько кругов света и тени, отражения стеклянного сосуда.

Аннамария держала правую руку мальчика в своих руках. Они улыбались друг другу.

На маленьком обеденном столе стояла другая масляная лампа, над ней на потолке тоже подрагивали круги света и тени. На этом же столе находилась и большая неглубокая синяя миска, в которой плавал один огромный цветок с белыми, толстыми, словно из воска, листьями, а не три, как прежде.

— Кого ты видишь, когда смотришь на меня? — спросила мальчика Аннамария.

— Мою маму.

— Но я не твоя мама, так?

— Нет, — ответил Тимоти, — ты не моя мама. Но, возможно, сможешь ею стать.

— Я смогу?

— Это было бы здорово! — И впервые зазвучал голос мальчишки, а не старика в мальчишечьем теле.

Одной рукой она нежно откинула волосы с его лба, приложила к нему ладонь, словно хотела узнать, нет ли у мальчика температуры.

Здесь происходило что-то важное, но я понятия не имел, что именно.

Третья масляная лампа, дававшая белый свет, стояла на столешнице в кухне. Примеси в фитиле заставляли язычок пламени мерцать и изменять высоту. Иногда он едва не дотягивался до длинного горлышка, но потом вновь опускался к поверхности масла.

Вновь взяв руку Тимоти в свои, Аннамария спросила:

— Как тебе удалось оставаться самим собой все эти годы?

— Благодаря книгам, — ответил мальчик. — Тысячам книг.

— Наверное, это были хорошие книги.

— Некоторые да, другие — нет. Ты понимаешь, какая хорошая.

— И как ты это понимаешь?

— Сначала по тому, что чувствуешь.

— А потом?

— Прочитав то, что есть на странице, и то, чего нет.

— Между строк?

Я совершенно не понимал смысла всего этого разговора и чувствовал себя пятым колесом даже не телеги, а трехколесного велосипеда.