Апраксинцы

Да и не одинъ онъ думалъ объ этомъ, а думали многіе изъ апраксинцевъ и уже начали подготовляться: переписывали векселя, вывозили и продавали товаръ за дешевую цну и переводили лавки на имя женъ своихъ.

Впрочемъ, ежели смотрть на это съ одной точки зрнія, то очень естественно, конецъ великаго поста, когда обыкновенно апраксинцы начинаютъ длать сдлки, время весеннее, всякая скотина линяетъ, вс люди очищаютъ себя отъ грховнаго бремени, отчего же апраксинцамъ не очистить себя отъ долговъ. Лавка въ неприкосновенности, торговля идетъ, — есть чмъ разсчитаться, стало-быть время для этихъ длъ самое удобное.

Перевести лавку на имя своей жены, или кого-нибудь изъ родственниковъ, дло великой моды. Задумалъ хозяинъ сдлать сдлку, такъ ужъ безъ этого не обойдется: для большей массы долговъ выдаетъ жен побольше векселей, написанныхъ заднимъ числомъ, наднетъ старенькій сюртучишко, да состроитъ несчастную мину и пойдетъ съ ерестикомъ долговъ по кредиторамъ. Какъ взглянетъ кредиторъ на физіономію, да одеженку пришедшаго должника, такъ тотчасъ и пойметъ въ чемъ дло; только затылокъ почешетъ.

— Что? спроситъ.

— Да вотъ, Карлъ Богданычъ, будьте милостливы и жалостливы! что не торговалъ — все въ убытокъ… жена… дти… возьмите по двугривенничку за рубликъ! Вотъ я и баланецъ составилъ, отвчаетъ должникъ и подаетъ бумагу.

Смотритъ Карлъ Богданычъ и глазамъ своимъ не вритъ: еще до сегодня онъ считалъ его человкомъ съ состояніемъ, а на бумаг оказывается, что этотъ человкъ и долговъ платить не можетъ, всего и товару — четвертакъ за рубль еле найдется. Долго смотритъ онъ на балансъ и глазамъ своимъ не вритъ.

— Сжальтесь, говоритъ стоящій въ почтительной поз должникъ.

— Сжальтесь! передразниваетъ его кредиторъ. — А зачмъ-же вы, недлю только тому назадъ, у меня товару на тысячу рублей взяли?

— Думалъ, что извернусь, еще почтительне отвчаетъ тотъ и шепчетъ: — не погубите! жена…. дти!..

— Нтъ, нтъ! я не могу, у меня у самого критическія обстоятельства; къ тому-же вы со мной безчестно поступаете, недлю только тому назадъ взяли товаръ. Вы ужь подготовлялись тогда. Не могу, не могу, не просите! Это штука съ вашей стороны. Я свои хочу получить сполна, говоритъ онъ и большими шагами начинаетъ ходить по комнат.

Происходитъ нмая сцена. Жалобнымъ взоромъ слдитъ должникъ за его каждымъ шагомъ и думаетъ: «какъ-же, держи карманъ, такъ ты и получишь вс сполна! посули-ка теперь теб полтину, такъ ты въ два слова согласіе подпишешь, да я не дамъ. Четвертакъ, ужъ куда не шло. можно. Что сдлаешь? лавка-то передана».

— Я, Карлъ Богданычъ, могу вотъ что сдлать: я вамъ, не въ примръ другимъ, дамъ по четвертачку, начинаетъ онъ снова.

— Нтъ, нтъ! кричитъ кредиторъ:- рубль за рубль, и то ваша братья меня въ конецъ раззоряютъ. Вонъ Бирюковъ приходилъ, по тридцати копекъ предлагаетъ. На его я ужъ подалъ, то и съ вами сдлаю. Я своего добьюсь. Это грхъ такъ поступать.

— Обстоятельства-съ понудили… Что-жъ, Карлъ Богдановичъ, подумайте! а я, врьте чести, передъ другими вамъ пять копекъ уваженія длаю.

Карлъ Богданычъ ршается подать вексель ко взысканію, и вдругъ узнаетъ, что должникъ его все имніе свое даннымъ-давно уже передалъ жен. Посердится, посердится онъ, поругаетъ должника, подивится закону, позволяющему передавать лавки безъ вдома кредиторовъ, да длать нечего, сторговавшись и возьметъ копекъ по тридцати за рубль. Такъ и случилось. Что длать? объявить несостоятельнымъ, нужно содержать конкурсъ, хлопоты, платить стряпчему, непредвидимые расходы по полиціи, такъ ужъ лучше мирнымъ образомъ взять по тридцати копекъ за рубль, ршилъ онъ, и взялъ.

Впрочемъ въ послднее время появилась новая мода длать сдлки. Должникъ передаетъ лавки на имя родныхъ, а самъ преспокойно, выражаясь туземнымъ языкомъ: узжаетъ въ свое мсто, есть скрывается; приказчики или родственники безъ него и обдлываютъ дло. Но во всякомъ случа, расплачивается-ли за себя самъ должникъ или платятъ за него родственники, ни одна сдлка не обходится безъ посредничества стряпчаго. Всмъ апраксинцамъ, длающимъ сдлку, извстенъ одинъ человкъ; фамилія его Поясницынъ. Человкъ этотъ прежде тоже торговалъ, захотлъ нажить капиталецъ и выкинулъ колнцо; колнцо это ему обошлось дорогонько. Поясницынъ чуть-было не сдлался злостнымъ банкротомъ, да гибкость ума спасла и кой-какъ избавился. Человкъ этотъ до того пристрастился къ этимъ дламъ, что сдлался стряпчимъ, и надобно правду сказать, въ этомъ, что называется, собаку сълъ. Весь XI томъ свода законовъ наизустъ вызубрилъ, вс номера статей помнилъ, да и иная статья-то въ его устахъ иметъ два значенія. По совтамъ этого-то господина на Апраксиномъ и устроиваются вс сдлки. Появленіе его въ чьей-нибудь лавк наврное предвщало что-нибудь не доброе. Ежели кто изъ апраксинцевъ, задумавъ сдлать сдлку, скрывается, то кредиторы-конторщики такъ ужъ и знаютъ, что должникъ — ученикъ извстнаго Поясницына. «Поясницынской школы», думаютъ они и поскоре берутъ за претензію по чемъ, имъ даютъ, потому что всмъ уже извстно, ежели такой человкъ взялся за это дло, то ужъ тутъ не жди, лишняго не перепадетъ, а что предложено, то и бери.

Весь великій постъ не только-что плебеи-приказчики, но даже и патриціи-хозяева сидятъ дома. Разв въ воскресенье посл обда, хозяйскіе сынки пройдутъ часокъ по Невскому; о концертахъ съ живыми картинами и помышлять не смй, попробуй-ка попроситься, такъ родители прочтутъ такую рацею о сует мірской, что и охота пройдетъ. Уйти куда-нибудь безъ спросу, ночью, тоже невозможно, того и гляди что тятенька вздумаетъ къ заутрени идти; ну, какъ къ тому времени не воротишься, бда да и только. Казалось-бы, при такихъ условіяхъ домосдной жизни, у молодыхъ людей должна-бы развиваться охота къ чтенію, но напротивъ все свое свободное время они употребляютъ на сонъ, да на игру съ молодцами въ горку, и то послднее длается секретнымъ образомъ. Ежели кому-нибудь и вздумается почитать, достанетъ гд-нибудь какой ни-на-есть романчикъ, такъ тятенька и начнетъ коситься: «Пустяками, ска; етъ, голову набиваешь, къ длу рачительности имть не будешь, брось!» — ну, и приходится бросить. Еще въ иныхъ семействахъ получаются «Полицейскія вдомости», да «Сынъ Отечества», откуда и почерпается вся премудрость. А въ семействахъ, придерживающихся старой вры, такъ чтеніе каждой свтской книги считается грхомъ и отпаденіемъ отъ религіи. Двицы еще читаютъ кой-что изъ переводныхъ романовъ, попадающихъ къ нимъ богъ-всть какимъ путемъ, переписываютъ въ тетрадки чувствительные стихи, однако длая это все днемъ, когда тятинька ихъ пребываетъ въ лавкахъ.

Ежели въ семействахъ этихъ и есть книги, такъ это псенники, уличные листки, издаваемые со спекулятивною цлію и извстная всмъ «Битва русскихъ съ кабардинцами», къ стыду нашему выдержавшая двнадцать изданій. Не мало также ходитъ между молодежью по рукамъ тетрадокъ, съ никогда не бывшими въ печати стихотвореніями знаменитаго поэта-циника. Эти стихотворенія нескромны и площадны до невроятія, но не смотря на это, они читаются съ жадностію и даже затверживаются наизусть.

Что-же, спросите вы, длаютъ жены апраксинцевъ?

Положительно объ этомъ сказать довольно трудно; разъ въ недлю, именно въ субботу, он ходятъ въ баню и тамъ набираютъ новостей на цлую недлю, а дома въ сообществ нкоторыхъ кліентокъ пересуживаютъ и промываютъ эти новости до ниточки. Кліентки ихъ обыкновенно состоятъ изъ странницъ, нигд впрочемъ кром Петербурга не странствующихъ, и изъ какихъ-то темныхъ личностей женскаго пола, перепродающихъ и перекупающихъ что угодно, и вмст съ тмъ занимающихся еще нкоторыми вольными художествами, какъ-то: сватовствомъ и повивальнымъ искусствомъ.

— «Что остре меча?» опросили въ древности одного мудреца.

— Языкъ злаго человка, отвтилъ онъ.

И не ошибся. Но ежели-бы онъ жилъ въ настоящее время, и именно въ Петербург, то наврное-бы сказалъ:

— «Языкъ апраксинскихъ женъ и ихъ кліентокъ.»

И въ самомъ дл, стоитъ только имъ заговорить о чемъ-нибудь, такъ пойдутъ такія сплетни, такъ промоютъ бока субъекта, о которомъ идетъ рчь, что тому не одинъ разъ икнется. Вс говорятъ, что чиновницы — страшныя сплетницы, но я скажу, что пальма первенства въ этомъ дл принадлежитъ апраксинской женской половин рода человческаго. Искусство это доведено у нихъ до высшей точки совершенства.