Апраксинцы

— Да что, говоритъ продавецъ, почесывая затылокъ:- дайте десять копекъ.

— Что ты, помилуй, да вдь она почти совершенно ничего не стоитъ. Ну, кому она нужна?

И на все на это онъ вамъ отвтитъ также, какъ отвтилъ Собакевичъ Чичикову во время продажи мертвыхъ душъ.

— Да стало-быть она вамъ нужна, коли вы ее покупаете. Что-жъ даете семь копекъ! продолжаетъ онъ, вертя въ рукахъ крышку, и ужъ станетъ на своемъ слов; потому что онъ знаетъ, ежели она вамъ нужна и пришлась въ пору къ чайнику, то вы дадите за нее семь копекъ.

Торгующіе на развал «смсь племенъ, нарчій, состояній» и русскіе урожденцы Ярославской губерніи, татары, евреи, еврейки, имющіе за душой всего капиталу гривенникъ и обладающіе состояніемъ въ нсколько тысячъ.

Вотъ, напримръ, небольшая лавченка, сколоченная изъ дюймовыхъ досокъ. У ней сидитъ старичокъ съ мдными очками на носу и читаетъ божественную книжку. Когда угодно пройдите мимо, вы всегда застанете его читающимъ. Весь товаръ въ этой лавченк состоитъ изъ нсколькихъ старинныхъ мдныхъ монетъ, старыхъ подсвчниковъ, какой-то вазы, двухъ десятковъ книгъ и портрета Екатерины второй. Кажется, какъ можно кормиться отъ такой торговли, а между прочимъ торговля, которою занимается старичокъ, выгодне винныхъ откуповъ и тому подобной промышленности. Дло видите-ли въ чемъ: старичокъ этотъ, читающій божественную книгу, — закладчикъ, ростовщикъ, и лавчонка съ вазой и портретомъ Екатерины второй, есть ничто-иное, какъ прикрытіе его ремесла. Старичекъ этотъ отъ извстныхъ темныхъ личностей покупаетъ и принимаетъ въ залогъ разныя вещи, доставшіяся имъ случайно. Подобнаго рода торговыя заведенія не нравятся и самимъ апраксинскимъ хозяевамъ: нердко бываетъ, что какой-нибудь молодецъ, любящій кутнуть и съигравшій съ хозяиномъ въ темную [16], сбываетъ этому старичку хозяйскій товаръ, разумется за четверть цны. Загляните-ка въ квартиру этого старичка, чего-чего вы тамъ не увидите: и составныя части дорогаго салопа, т. е. мхъ отдльно, воротникъ отдльно, и покрышка также, карманные часы, только почему-то большею частью безъ колечекъ, серебряныя ложки, куски шелковаго товара, перстни и прочія цнныя вещи. Старичекъ этотъ читаетъ, читаетъ божественную книжку, по временамъ подыметъ голову, да и спроситъ проходящаго: «серебряныхъ, золотыхъ вещей не продаете-ли?» Бываетъ, что и найдетъ продавца. Въ эту-то часть Апраксина и несутъ на продажу всевозможныя вещи, начиная отъ черно-бураго лисьяго салопа и кончая рваными штанами, на которыхъ однхъ дыръ столько, что и не перечтешь. Вещи, подобныя черно-бурому салопу, сбываются закладчикамъ, а ршетчатые штаны жидовкамъ.

Жидовки — это ходячія лавки. Весь товаръ он носятъ на себ; на ея бритой голов, покрытой парикомъ. вы увидите цлый этажъ шляпокъ, надтыхъ одна на другую, всхъ модъ и всхъ достоинствъ, а на рукахъ у ней различнаго рода хламиды и вретища, именуемыя бурнусами, салопами и прочими названіями.

Ежели-бы можно было придти на развалъ голодному человку въ костюм прародителей, но только съ рублемъ въ рук, поврьте, онъ вышелъ-бы оттуда сытымъ, обутымъ и одтымъ. Какъ обутымъ и одтымтй объ этомъ не спрашивайте, но все-таки за какія-нибудь восемьдесятъ копекъ онъ получитъ общеевропейскій костюмъ, а на остальныя деньги напьется и настся.

Должно быть покупка и потомъ перепродажа всего приносимаго на развалъ очень выгодна, потому что занимающихся этимъ ремесломъ расплодилось очень много. Имъ стало тсно на развал; нкоторые ушли оттуда и избрали своей резиденціей тотъ переулокъ, который ведетъ отъ Чернышева моста на Апраксинъ. Съ ними переселились туда и пирожники, оглашающіе воздухъ крикомъ: «съ сижкомъ, съ яичкомъ!» и сбитенщики, а лтомъ квасники съ кувшинами, наполненными бурой жидкостью съ мухами вмсто изюму, и даже бабы, отжившія свой вкъ мегеры, прежде торговавшія собой, а теперь гнилыми коричневаго цвта яблоками и апельсинами.

Вотъ и теперь, у входа въ вышепоименованный переулокъ, прислоняясь къ дому министерства внутреннихъ длъ, стоятъ чуйки и сибирки въ усахъ, бородахъ, шляпахъ и фуражкахъ. Въ рукахъ они держатъ всевозможныхъ видовъ одежды: рваные полушубки, лакейскіе казакины, красные капельдинерскіе жилеты, въ которыхъ такъ любятъ щеголять ломовые извощики-крючники и водовозы, сапоги безъ подошвъ, полуфраки, ситцевыя рубашки, фуляровые платки, военные и статскія фуражки и т. п.

Въ переулокъ входитъ, судя по одежд, должно быть деньщикъ. Въ рукахъ у него: синія рейтузы, фуляровый платокъ и мдный кофейникъ.

— Не продаете-ли чего?

— Эй, землячокъ, что продаешь’?

— Кажи, кавалеръ!

— Нейди въ нутро, дешевле давать будутъ! кричатъ чуйки и сибирки. Наконецъ одна изъ бойкихъ чуекъ подбгаетъ къ деньщику, вырываетъ у него изъ рукъ рейтузы и разстилаетъ по дорог, придерживая за концы.

— Цна?

— А что дашь?

— Да, нтъ, ты самъ скажи цну — ты продавецъ. Ну!…

— Да видишь, милый человкъ, мн-бы желательно все вмст продать, отвчаетъ, подумавъ, деньщикъ и чешетъ затылокъ.

— А, чохомъ? Кажи!

— Вотъ кофейникъ еще, до платокъ…. новый совсмъ.

— «Тетка Агафья носила, до дыръ проносила.» Новый! иронически замчаетъ чуйка. — Ну, а цна?

Остальныя чуйки и сибирки окружаютъ ихъ.

— Да что съ тебя взять, говоритъ деньщикъ, созерцая рейтузы. — Давай четыре съ полтиной!

— Денегъ домой не донесешь! замчаетъ чуйка и кидаетъ ему рейтузы прямо въ лицо, между прочимъ не выпуская изъ рукъ, а придерживая ихъ за конецъ.

— Ну, а что твоя цна? спрашиваетъ деньщикъ, озадаченный такимъ отвтомъ.

— Кажи! кричитъ сибирка, вырываетъ у него платокъ, стелетъ на землю, встряхиваетъ, смотритъ на свтъ и перевертываетъ во вс стороны.

— Ршето! замчаетъ онъ хладнокровно. — Цна?

— Да все вмст….

— Два цлкача берешь? кричитъ чуйка, все еще не выпуская изъ рукъ рейтузъ.

— Четыре рубля!

— Нтъ, братъ, жирно будетъ, — объшься!

— Два съ полтиной дамъ; кажи! перебиваетъ сибирка.

— Я, пожалуй, хоть и на обмнъ, — мн полушубокъ надать.

— Полушубокъ? идетъ! Подь сюда, у меня есть! Сваримъ кашу…. кричитъ чуйка и тащитъ денщика въ сторону.

— Стой, разорвешь! отбивается отъ него деньщикъ.

— Иди, иди! Смотри, вишь, полушубокъ-то каковъ, что твой тулупъ. Гляди! вещь-то новая была.

При этомъ онъ разстилаетъ полушубокъ по земл и поминутно вертитъ въ рукахъ, чтобы скрыть дыры.

— Смотри, мхъ-то! вишь? вотъ вещь, такъ вещь, доволенъ останешься, сто лтъ «спасибо» будешь говорить. Ей-ей, новый былъ. Нужно съ тебя цлковый придачи взять, а я съ тобой вотъ какъ сдлаюсь: идетъ башъ на башъ!

— Эва! ты что морочишь, давай мн цлковый придачи!

— Нтъ, землякъ, домой не донесешь! Бери свое добро! кидаетъ ему снова рейтузы въ лицо. — Посл жаяться будешь, въ нутро пойдешь и того не дадутъ. Ну!

— Нтъ, не рука!

— Ну, слышишь, на косушку дамъ придачи!

— Цлковый, ни копйки меньше….

— Эй, воротись, на полштофа дамъ!

— Нтъ!

— Ну, пятіалтынный на закуску прибавлю!

Деньщикъ не оглядывается.

— Эй, кавалеръ, воротись, обирай!

Деньщикъ воротился. Чуйка прибгаетъ къ послднему маневру.

— Вотъ теб полушубокъ и вотъ теб на полуштофъ!

— Цлковый и ни копйки меньше.

— Дорогонько…. Несходно….

Деньщикъ снова трогается съ мста. Уловка не удалась.

— Ну, ужъ что съ тобой длать, обирай. При разсчет у чуйки какими-то судьбами не оказывается пятіалтыннаго; она выворачиваетъ вс карманы, даже хочетъ снимать сапоги. Деньщикъ сначала не уступаетъ пятнадцати копекъ, но наконецъ, убжденный краснорчіемъ чуйки, соглашается.

Въ начал моихъ очерковъ и сценъ, я сказалъ, что вс торгующіе на Апраксиномъ раздляются на патриціевъ, плебеевъ и пролетаріевъ; эта-то послдняя каста и процвтаетъ или на развал, или въ описываемомъ мною переулк. Вотъ вамъ одинъ экземпляръ: