Апраксинцы

— Ну, Иванъ, ты теперича выжилъ свои года; старайся, служи, не смотри на другихъ молодцовъ, не будь лодыремъ, а я тебя не оставлю. Посмотрю этотъ годъ, что стоить будешь, то и положу. Я теб тулупъ крытый къ зим справлю, а то что понадобится, можешь у меня спросить, на сапоги, али на что тамъ ни на есть. Попусту денегъ не трать, вина не пей, имй почтеніе къ старшимъ, слушайся Афанасія Иваныча, онъ тебя худому не научитъ. Я, братъ, самъ парнишкой сюда привезенъ и въ науку отданъ, да прежде не то было, что теперича: бывало меня покойникъ хозяинъ (царство ему небесное!), какъ схватитъ за волосья, да учнетъ таскать по горниц, такъ искры изъ глазъ сыпятся. И теперича я ему благодаренъ, человкомъ меня сдлалъ, вотъ что. Смотри, Афанасій Ивановичъ семнадцать лтъ живетъ, худаго слова отъ меня не слыхалъ (Таратайкинъ вралъ). Не водись съ Цаплевскими молодцами, — народъ шельмовый. Вотъ теб пять рублевъ на гулянку. Завтра ступай въ маленькую лавку; ты тамъ будешь стоять. Ну, или; старайся же смотри!

Ванюшка такъ расчувствовался, что даже отъ полноты чувствъ заплакалъ. Слезы такъ и струились по его лицу.

— Благодарю покорно, Василій едорычъ! проговорилъ онъ и пошелъ въ молодцовую. Тамъ его начали поздравлять.

Разсчетъ конченъ. Вс молодцы Таратайкина, кром Павла, остались на своихъ мстахъ, имъ по немногу прибавили жалованья, одного отпустили въ деревню, но никто изъ нихъ кром Афанасья, не остался доволенъ своимъ положеніемъ, не исключая даже и Ванюшки, который прослезился отъ полноты чувствъ. Вс они потихоньку ругали другъ другу хозяина. Войдите въ это время въ любую молодцовую, прислушайтесь къ разговору молодцовъ, и вы наврно услышите одно и тоже, — везд ругаютъ хозяина. Ужъ такъ устроены апраксинцы, что ни хозяинъ никогда не бываетъ доволенъ молодцомъ, ни молодецъ хозяиномъ.

Черезъ четверть часа къ молодцамъ пришелъ Таратайкинъ и пригласилъ ихъ съ собой обдать. Въ этотъ торжественный день плебеи возлежатъ за столомъ вмст съ патриціями.

Кром разсчета, омино воскресенье иметъ еще ту особенность, что въ этотъ день хозяева отдляютъ овецъ отъ козлищъ, не даромъ же день этотъ прозванъ апраксинцами великимъ судомъ. Въ это же самое время, когда плебеи-овцы обдаютъ съ хозяевами, козлища пьянствуютъ по трактирамъ. Войдемте напримръ въ Палермо, — это притонъ отказанныхъ молодцовъ. Прислушайтесь къ разговору любой группы, и вы ничего больше не услышите, какъ ругательствъ на хозяевъ. Молодецъ никогда не сознается, что ему отказали, онъ всегда будетъ стоять на томъ, что онъ самъ отсталъ отъ мста. Вотъ группа. Сидятъ нарядно одтые молодцы; между ними ораторствуетъ козлище, отдленное Таратайкинымъ, Павелъ.

— Да отчего же ты отсталъ-то’? спрашиваютъ они его.

— Извстно отчего, отвчаетъ Павелъ: — хозяинъ мн не потрафилъ, а я его не уважилъ, — вотъ и все…

— А не волчій видъ дали?

— Дали-бы кому, да не мн! Ужъ ежели хочешь, братъ, знать, такъ знай; у меня тутъ шуры-муры съ его дочкой вышли, вотъ и все… заканчиваетъ и подкрпляетъ себя рюмкой водки.

Много рюмокъ водки вольетъ въ себя сегодня Павелъ; онъ пьетъ съ горя, онъ знаетъ, что посл ссоры съ хозяиномъ ему уже трудно найти себ здсь мсто, вс узнаютъ о его грубости и ему ничего не останется длать, какъ хать въ свое мсто.

Но не одни козлища пьютъ въ этотъ день, пьютъ и овцы, съ тою только разницею, что пьютъ съ радости. Молодцы вполн олицетворяютъ собою русскаго человка, который пьетъ и съ радости, и съ горя. Въ этотъ день молодцы заговются надолго, вплоть до рождества и потому гулянка эта прощается и отъ самихъ хозяевъ. Они и слова не скажутъ, ежели на другой день увидятъ физіономію съ приличными украшеніями; вдь этимъ днемъ заканчивается торговый годъ, какъ же не отпраздновать его; хоть и плебей молодецъ, все-таки и на него надо смотрть, какъ на человка, вдь и онъ современемъ можетъ сдлаться такимъ же и даже заткнуть за поясъ своего благодтеля, учителя-хозяина.

IX

Наступилъ май мсяцъ. Фельетонисты тонкихъ и толстыхъ журналовъ прокричали уже каждогодную, всмъ извстную, новость, что Петербургъ пустетъ, а окрестности его съ каждымъ днемъ наполняются все боле и боле. И точно, Петербургъ значительно опустлъ, а съ этимъ вмст и торговля на Апраксиномъ стала хуже. Нкоторые изъ хозяевъ лицевой линіи также не отстали отъ людей, и потянулись на дачу. Одинъ изъ нихъ отправился на Петровскій, другой на Безбородкино, а Брындицынъ даже перевезъ свое семейство въ Павловскъ, въ тотъ Павловскъ, любезные читатели, гд дирижируетъ оркестромъ баловень судьбы, любимецъ женщинъ, Штраусъ; въ тотъ Павловскъ изъ-за котораго бдные мужья претерпли столько гоненій отъ своихъ женъ за то, что объявили себя несостоятельными нанять тамъ дачу. И Брындицынъ было упирался, да жена настояла; она, видите-ли, у него дама модная, даже эмансипированная, то-есть куритъ папиросы и пьетъ шампанское; какъ вс современныя дамы лтъ сорока, иметъ воспитанницу и окружена множествомъ поклонниковъ изъ музыкантовъ, актеровъ и поэтовъ, нигд впрочемъ не печатающихъ своихъ сочиненій. Люди эти бываютъ у ней, дятъ, пьютъ и за все за это посвящаютъ ей свои стихи и музыкальныя произведенія. Говорятъ, одно такое музыкальное произведеніе, кажется полька, было по просьб Брындицыной разыграно въ Павловск оркестромъ Штрауса. Дорого это ей стоило, да за то удовлетворило ея тщеславіе. Весь тотъ вечеръ, въ программ пьесъ, исполненныхъ оркестромъ, стояло названіе посвященной польки и внизу подпись, `a madame, madame Brinditsin. Какъ эта дама попала замужъ за апраксинца, не занимающагося ничмъ, кром торговли и не находящаго эстетическаго наслажденія ни въ музык, ни въ поэзіи, мн неизвстно; я знаю только одно, что онъ теперь махнулъ на нее рукой, по возможности исполняетъ ея прихоти, только дескать не тронь меня, и молитъ провидніе, чтобы оно не вложило ей въ голову мысли хать за границу.

Въ то самое время, когда описываемыя мною семейства потянулись на дачу, остальные хозяева перенесли свое гулевое мстопребываніе въ лтній садъ, а холостые хозяева аристократы и хозяйскіе сынки начали здить къ Излеру на минеральные воды и на другія загородныя гулянья; гуляли тамъ, затвали легонькіе скандальчики, кутили съ различными Амаліями, Бертами, Розами, и, что называется, въ сласть проводили время.

«А что же длаютъ теперь молодцы, спросите вы, читатель. Гуляютъ-ли они?»

Нтъ! ихъ гулевое время кончилось, они осуждены на затворническую жизнь вплоть до рождества; разв какой-нибудь хозяинъ съ лицевой линіи, пропитанный немного современнымъ духомъ, отпуститъ своихъ молодцовъ раза два или три въ лто въ лтній садъ, а т, пользуясь временемъ, и удерутъ на Крестовскій, вотъ и все… Задумали было двое Берендевскихъ молодцовъ, согласившись съ двумя другими, отправиться по общанію къ Сергію Богу помолиться, да не такъ повели дло, и остались дома. Вотъ какъ это было.

Пришли они однажды изъ лавки и отправились къ хозяину.

— Мы къ вамъ, Ардальонъ Иванычъ, можно сказать, съ чувствительною просьбою, позвольте мн и Никит въ субботу къ Сергію идти, началъ одинъ изъ нихъ: пойдемъ съ вечера, а въ воскресенье часамъ къ пяти вечера безпремнно домой явимся. Время теперь, сами знаете, не бойкое, торговли мало, прогуляемъ воскресенье! такъ ужъ позвольте сходить; пшкомъ думаемъ отправиться.

Подумалъ, подумалъ Берендевъ, потеръ свой животъ и бороду, и согласился. «Видно подъ веселый часъ попали», подумали молодцы, и, сами себ не вря, что желаніе ихъ исполнится, въ поясъ поклонились ему.

— Что-же, по общанію что-ли? спросилъ ихъ хозяинъ.

— Точно такъ-съ, по общанію, отвтили они, и снова поклонились.

Товарищамъ ихъ тоже, хоть и не такъ легко, а все-таки удалось отпроситься. Сборнымъ пунктомъ назначена была квартира Берендева. Въ десятомъ часу, заперевъ лавки, молодцы собрались. Чтобы не скучно было идти дорогою, они приготовили себ для развлеченія, а частію для подкрпленія силъ четверть ведра водки и колбасу на закуску, которыя и уговорились нести поперемнно. Все было-бы хорошо, да дернуло ихъ купить вс эти жизненные припасы до отправленія въ дорогу и внести въ молодцовую. Молодцы начали одваться и поставили весь провіантъ на столъ, въ полной увренности, что сюда не войдетъ хозяинъ; одвшись, ловко привязали къ плечамъ одного боголольца корзину съ четвертной бутылью, другому вручили колбасу и направились было къ выходу, какъ вдругъ, надо же было случиться такому несчастію, въ дверяхъ съ ними столкнулся хозяинъ: онъ входилъ въ молодцовую. У молодцовъ и руки опустились; богомолецъ, держащій колбасу, чуть-чуть не уронилъ ее на полъ, а виночерпій открылъ ротъ и изобразилъ собою живую картину «испугъ», хоть сейчасъ въ александринскій театръ на велико-постное представленіе.

— Идете? спросилъ ихъ хозяинъ.

— Идемъ-съ…

— Ну, вотъ, снесите и отъ меня на свчку.

И онъ подалъ молодцу, держащему колбасу, рубль.

— Такъ мы пойдемъ, Ардальонъ Иванычъ?

Хозяинъ промолчалъ.

— А что это съ собой несете? проговорилъ онъ, указывая на бутыль.

Въ это время несчастные молодцы готовы были провалиться сквозь землю; они боялись даже взглянуть другъ на друга. Другіе молодцы, не желавшіе быть зрителями столь раздирающей душу сцены, отправились за перегородку и разлеглись по кроватямъ. Произошло нсколько-секундное молчаніе, наконецъ голову Никиты оснила геніальная мысль и онъ не запинаясь отвтилъ:

— Масло-съ… угоднику несемъ-съ…

— Гмъ, такъ, а покажи-ка его!

— Простое деревянное масло-съ, для лампады несемъ.

И молодецъ попятился. Хозяинъ почти понялъ въ чемъ дло.

— А это что же такое? и онъ указалъ на колбасу.

— Свча-съ! брякнулъ Никита и замолчалъ.

— Фарфоровая али такъ росписная; покажите-ка, что за свчу такую несете? и онъ протянулъ къ ней руку.

Молодецъ безпрекословно отдалъ ему колбасу. Берендевъ вынулъ ее изъ бумаги и понюхалъ. Сцена была комическая, и вмст съ тмъ трагическая: съ одной стороны улыбающееся лицо Берендева, съ другой убитыя ужасомъ лица молодцовъ.