Апраксинцы

— Пейте! вдь влзетъ…

— Извстно, влзетъ, да все-таки…

— Ну, ужъ не разговаривай. А теперь водки выпьемъ.

Чрезъ нсколько времени принесенъ былъ ромъ и сдлавъ пуншъ.

— Вдь я брата поминаю, поймите вы это, говорилъ уже коснющимъ языкомъ Евстигней Егорычъ; на глазахъ его были слезы. — Брата роднаго, можно сказать, отца втораго… конечно, Богъ ему судья, все-таки онъ мн добро сдлалъ…

— Это точно… отвтилъ гость, отеръ слезу и покачнулся.

— Примромъ онъ бывало скажетъ… Евстигней… ты, говоритъ, скотина, такъ примромъ, къ слову ежели, и я молчу… потому, пикни чуть слово, сейчасъ за волосья.

Евстигней Егорычъ размахнулъ руками, какъ-будто дйствительно кого-нибудь хотлъ схватить за волосья.

Въ это время къ ихъ полисаду подошла Ивановна съ Антиповымъ.

Антиповъ былъ молодой человкъ, лтъ двадцати, одтый по-нмецки и въ лиловыхъ брюкахъ. Волосы его до того были напомажены, что казалось, съ нихъ капало. На ше у него висла массивная золотая цпь, а на указательномъ пальц правой руки сверхъ зеленой перчатки блестлъ брилліантовый перстень.

— Хлбъ да соль, проговорила Ивановна.

— Милости просимъ, отвтила хозяйка.

Сваха съ женихомъ прошли мимо.

— Евстигней Егорычъ, сейчасъ пройдетъ Ивановна съ женихомъ, такъ проси его къ намъ, шепнула Пелагея Степановна мужу — это Антиповъ, онъ къ Манечк сватается.

Но Евстигней Егорычъ уже ничего не слыхалъ, онъ еще съ большимъ жаромъ разсказывалъ гостямъ о благодяніяхъ своего брата. Пелагея Степановна ршилась пригласить ихъ сама.

Минутъ чрезъ пять женихъ и сваха снова прошли мимо.

— Что все гуляешь, Ивановна, да ноги топчешь, поди, ужъ умаялась? Зашла-бы отдохнуть, — проговорила Пелагея Степановна.

— Да я не одна, родная, а съ кавалеромъ, вотъ все могилку знакомаго отыскиваетъ.

— Вмст милости прошу къ нашему шалашу!

Они вошли въ полисадъ. При вход ихъ Манечка такъ и зардлась, вынула изъ кармана платокъ и изо всей силы начала сморкаться въ него.

— Чмъ подчивать-то: чайку, кофейку, мадерки, али пунштику желаете?

— Хмльнаго не употребляю-съ, а чашку чаю выпью.

— Не пьетъ, не пьетъ, ничего не пьетъ! шепнула Ивановна Пелаге Степановн.

— Что у васъ здсь тоже могилки сродственниковъ есть? спросила это Пелагея Степановна.

— Есть-съ, у насъ во второмъ разряд-съ, только нашихъ тамъ никого нтъ-съ, тятинька въ отсутствіи, а родительница третій годъ померла-съ.

— Вотъ что въ сренькомъ-то плать съ малиновой оборкой дочь ихъ и есть, а та ейная подруга, — шепнула ему Ивановна.

— Сколько здсь сегодня народу! — начала снова Пелагея Степановна! — халдевы здсь. Вы ихъ знаете?

— Знаю-съ; мы съ ними дла длаемъ-съ.

— А вы чмъ торгуете?

— Рыбой-съ, у насъ садки… Сколько народу-съ, въ прошломъ году и половины не было-съ.

Евстигней Егорычъ и не замчалъ новопришедшаго гостя; онъ еще больше размахивалъ руками. Они уже пили по третьему стакану пуншу.

— Что, солнышко, воюешь, что воюешь, хоть-бы угостилъ чмъ, говорила ему Ивановна, — вишь, какъ толкаешься.

— А ты не вертись!

— Чего не вертись, ты-бы вотъ взялъ рюмку настоечки да и поднесъ-бы мн…

— Жирно будетъ…

— Что-жъ, я такая же гостья…

— Какая ты гостья, шмоль! Уйди! нтъ — пришибу! Нечего по чужимъ могиламъ таскаться!…

— Охъ какой грозный, право, словно Иванъ Грозный!

Евстигней Егорычъ счелъ это наименованіе за обиду.

— А коли я Иванъ Грозный, такъ пошла вонъ! Только-бы брюхо чужимъ добромъ набивать! Да еще народу съ собой разнаго водишь. Пошла вонъ, и ты, молодецъ проваливай. Не продайся, не продайся!

— Матушка, Пелагея Степановна, на что же похоже? сперва пригласили, а посл вонъ гоните!

— Не задержали-ли?

Пелагея Степановна всплеснула руками. Антиповъ поставилъ чашку на могилку и опрометью бросился вонъ изъ полисада.

— Ахъ батюшки, срамъ какой! Евстигней Егорычъ, Христосъ съ тобой, что ты… что ты… вдь это женихъ Манечкинъ.

— Все равно, вонъ ихъ! вонъ ихъ! Пошла вонъ!

— Вонъ, вонъ! заорали, слдуя его примру, и двое гостей.

Другіе гости, мене пьяные, начали ихъ останавливать.

— Ахъ, папенька, что съ вами, сквозь слезы говорила Манечка.

— Такъ, такъ-то вы принимаете, — завопила Ивановна, — такъ-то вы гостей угощаете: сначала и такъ и сякъ, Ивановна и такъ и сякая, посватай, а посл вонъ гнать; спереди лижите, сзади царапаете! Нога моя у васъ не будетъ; на весь Питеръ разславлю; кой-что и о теб, голубчикъ, знаю… по всмъ закоулкамъ раззвоню!..

— Уйди, нтъ — пришибу! заоралъ Евстигней Егорычъ и размахивая руками, бросился за нею, но сваха была уже за полисадомъ. Онъ задлъ за самоваръ и опрокинулъ его. Сдлалась всеобщая суматоха: Евстигней Егорычъ ругался, гости и жена останавливали его. Петенька ревлъ, а Гаврюшка, чтобы унять его, трубилъ передъ нимъ въ самоварную трубу. Проходящіе по мосткамъ останавливались, смотрли на это происшествіе и длали догадки по поводу шума; одни говорили, что украдены серебряныя ложки, а другіе, что у самаго бумажникъ съ деньгами вытащили.

Тотчасъ же посл этого происшествія семейство Крыжовникова начало собираться хать домой, но большихъ трудовъ стоило на это сговорить Евстигнея Егорыча. Часамъ къ пяти только успли отыскать карету, положить въ нее посуду, впихнуть туда главу семейства и ссть самимъ.

— Вотъ теб и женишокъ! Вотъ теб и выгодный женишокъ! Вотъ теб и рыбные садки! А какой человкъ-то славный, — богачъ вдь!.. говорила дучи домой, Пелагея Степановна. На глазахъ ея были слезы.

— Ахъ, маменька, ужъ не говорите лучше!… просила дочь.

Остальные вс молчали.

Евстигней Егорычъ не слыхалъ этого разговора; онъ храплъ на всю карету.

Въ лтнемъ саду весь Апраксинъ былъ въ сбор. Не быть на этомъ гулянь апраксинецъ считаетъ противъ совсти. Въ новыхъ блестящихъ цимерманахъ, подъ руку съ своими дражайшими половинами и дщерями въ богатыхъ шляпкахъ и платьяхъ прогуливались они по аллеямъ сада, то и дло раскланивались съ знакомыми. Вотъ идетъ подъ руку съ своей супругой Черноносовъ (лицо его и на гуляньи сохранило пасмурный видъ), дале Блюдечкинъ съ сыномъ и дочерью, Харлазювъ, Козявинъ с женами, Затравкинъ съ нафабренными усами и въ красномъ галстук, фертики въ пестрыхъ брюкахъ, молодые Бирюковы — ну, словомъ вс наши знакомые, даже старовры-братья Опалетшны и т искусились, потшили бса, пришли на гулянье. Все шло хорошо, играла музыка, плавно выступали гуляющіе, при встрч съ знакомыми мужчины кланялись, женщины обозрвали другъ на друг наряды и силились найти въ нихъ какой-нибудь недостатокъ, чтобъ назавтра былъ матеріалъ для сплетенъ; сынки сговаривались махнуть на минерашки и выискивали удобнаго случая, какъ-бы отстать отъ родителей. Случай этотъ вскор-же представился, но они сами уже не хотли имъ воспользоваться.