Апраксинцы
Шрифт:
Начинается прощаніе. Какой нибудь гусаръ остановится передъ хорошенькой двушкой, броситъ на нее нсколько жгучихъ взглядовъ и удетъ.
Это «онъ», думаетъ двушка и на сердц у ней сдлается весело, весело.
Иногда эти маскированія устроиваются молодыми людьми по наущенію родителей, съ цлію посмотрть невсту и житье-бытье ея семейства.
Второй день рождества. Погода прекраснйшая, восемь градусовъ морозу. У Іоанна Предтечи кончилась обдня; изъ церкви выходитъ народъ. Первыми вышли юноши, хозяйскіе сынки. Они вышли раньше для того, чтобъ полюбоваться на прекрасный полъ. Вотъ стоятъ юные апраксинцы на паперти, эфектно потряхиваютъ бобровые воротники своихъ лапчатыхъ шинелей, — замтьте, непремнно шинелей. Это принадлежность каждаго порядочнаго апраксинца — хозяйскаго сынка, который женихуется; безъ шинели на собольихъ лапкахъ онъ такъ же немыслимъ, какъ и апраксинскій женихъ безъ брильянтоваго перстня. Это аристократія Апраксина. Эти Вани и Сани очень мило танцуютъ польку и краснорчиво молчатъ въ кадриляхъ
Вотъ вышли молодые Курицыны. На самомъ шинель съ бобровымъ воротникомъ, глянцовый циммерманъ на голов и брильянтовый перстень на рук. На самой блая шляпка съ перомъ и лисій крытый гранатнымъ бархатомъ салопъ, — замтьте, непремнно гранатнымъ бархатомъ: Курицынъ ни за что бы не женился на ней, ежели бы она не принесла въ приданое салопъ, крытый бархатомъ, не смотря на то, что за ней было пять тысячь деньгами; ему раньше нравились очень многія двицы, и по деньгамъ были подходящія, да за ними были атласные салопы, а не бархатные, — ну, и расходилось дло.
Вотъ семейство Перепалова. Впереди идутъ дв дочери, — непремнно невсты въ этомъ мясод; отецъ ршилъ, что нужно отыскать жениха, а на Апраксиномъ ихъ хоть прудъ пруди. Он потупляютъ глазки и проходятъ мимо шеренги молодежи, которая пожираетъ ихъ взглядомъ. «Выгодныя невсты! Кому-то достанутся?» За двицами слдуютъ ихъ родители.
— Шаня, пойдемъ! говоритъ тятенька.
Изъ шеренги молодежи отдляется Шаня Переналовъ и примыкаетъ къ шествующимъ.
На паперти появился въ бобровой шапк и шинели на распашку, изъ-подъ которой виднются лиловые брюки, Бобовинъ, замчательный тмъ, что когда онъ жилъ у хозяина и торговалъ на отчет, то всю выручку клалъ къ себ въ карманъ и чуть не пустилъ по міру своего благодтеля. Теперь онъ иметъ дв лавки и холостъ. Прошлаго года ему предлагали невсту и десять тысячь, — показалось мало. «Людямъ даютъ и по двадцати; что-жъ, нешто мы рыломъ не вышли? Не лвой ногой носъ утираемъ!:» подумалъ онъ и сталъ ждать, не набжитъ-ли невста съ двадцатью тысячами.
Народъ ужъ почти весь вышелъ изъ церкви, ползутъ только старухи съ ридикюлями. «Не на кого смотрть», подумала шеренга молодежи и стала расходиться, а между-тмъ изъ церкви вышла аристократка Апраксина, недосягаемая богиня многихъ страждущихъ сердецъ, вдова Верхолетова. Три года какъ она вдовствуетъ, и уже получила до тридцати предложеній рукъ и сердецъ. но отказала всмъ своимъ обожателямъ; она чувствуетъ непреодолимую симпатію къ офицерамъ и ршилась до тхъ поръ вдовствовать, пока какой-нибудь владтель шпаги и эполетъ не предложитъ ей руку и сердце. Она не посмотритъ, что онъ бденъ, что у него, по выраженію апраксинцевъ. «Въ одномъ карман смеркается, въ другомъ заря занимается», и соединитъ съ нимъ свою судьбу. Быть-можетъ она и достигнетъ своей цли, тронетъ какое-нибудь сердце, бьющееся подъ военнымъ мундиромъ. Она иметъ тысячь сорокъ капиталу и лавку, въ которой торгуетъ молодецъ, — а это для любви вещь не маловажная.
Ежели, читатель, вы желаете снова увидть эти личности, съ которыми вы сейчасъ познакомились, то часа въ два пожалуйте на Невскій: он разъ пять пройдутъ по солнечной сторон; вечеромъ он будутъ въ Александринскомъ театр. Къ чести апраксинцевъ нужно сказать, что они очень любятъ театръ, а на святкахъ и на масляной такъ онъ положительно только ими и занятъ.
III
Въ столовой купца Черноносова, — того самаго Черноносова, который изъ экономіи не иметъ приказчика. а торгуетъ съ тремя мальчиками — часы пробили пять. Еще все въ дом покоится сномъ. Спитъ Черноносовъ въ спальн рядомъ съ своей третьей подругой жизни? спитъ въ кухн кухарка на остывшей плит, спятъ и мальчики въ своей конур… именно конур: пространство въ четыре квадратныхъ аршина, отгороженное отъ кухни, иначе и назвать нельзя. Въ конур этой стоитъ кровать — общее ложе трехъ мальчиковъ съ замасляннымъ тюфякомъ, ничмъ не отличающимся отъ блина гоголевскаго Петрушки, и съ тремя подушками, набитыми чмъ-то до чрезвычайности твердымъ.
Крпко спятъ мальчики и снятся имъ дивные сны, такіе сны, что хоть бы и не просыпаться, не ворочаться къ жалкой дйствительности. Снятся имъ родныя села, родныя избы, видятъ они своихъ отцовъ, матерей, знакомыя поля, лса — и все, все, что такъ дорого ихъ сердцу и отчего они такъ рано оторваны и брошены между незнакомыми людьми, отъ которыхъ они не слышатъ и ласковаго слова.
Въ самомъ дл, жалкое положеніе апраксинскаго мальчика.
Лтъ тринадцати, а иногда и раньше, научившись у мстнаго дьячка кой-какъ читать и писать, отрываются они отъ семействъ и везутся въ Петербургъ въ ученье; разумется дло не обходится безъ слезъ со стороны родителей и дтей. Привезя мальчика въ Петербургъ, отецъ или родственникъ, чтобы не продаться и не тратиться, старается какъ можно скоре отдать его въ ученье, часто даже не освдомившись о характер, честности или положеніи хозяина, которому ввряетъ своего сына или родственника въ полное распоряженіе на четыре и на пять лтъ; длаетъ ему наставленія, чтобъ онъ уважалъ, во всемъ слушался и любилъ хозяина — и узжаетъ. И вотъ мальчикъ,
брошенный въ чужое семейство, привыкшій къ ласкамъ матери, поступаетъ въ полное распоряженіе хозяина. Хорошо, ежели его сразу допустятъ къ торговл; но есть такіе хозяева. которые оставляютъ новичковъ на полгода, а иногда и боле, дома, употребляя ихъ для домашнихъ работъ: нарубить дровъ, принести воды, сбгать въ лавочку, убирать комнаты, чистить посуду и сапоги, надляя ихъ за малйшую неисправность треухами, подзатыльниками, тасками, выволочками и прочими удовольствіями. Но не думайте, чтобы все это длалось хозяевами такъ: это они длаютъ по убжденію; они сами начали свое торговое поприще съ треуховъ и потому думаютъ. что безъ побоевъ мальчикъ не въ состояніи постигнуть всхъ тайнъ науки торговли. Отъ кого только не достается бдному мальчику: бьетъ хозяинъ, бьютъ приказчики, бьетъ кухарка, ругаетъ дворникъ; разв иногда хозяйка сжалится, скажетъ ласковое слово; зато какъ дорого это ласковое слово!.. Наконецъ мальчика берутъ въ лавку; но и здсь далеко до торговли: вся его обязанность состоитъ — стоять на порог, выкрикивать названіе товаровъ и даже подъ-часъ, по приказанію приказчиковъ, хватать за руки покупателей; а придетъ домой — опять тоже чищенье сапоговъ и посуды и бготня въ кабакъ тайкомъ отъ хозяина, ежели молодцамъ захочется выпить. Почитать что-нибудь, пописать, хоть бы письмо въ деревню, мальчику некогда; изъ этого и вытекаетъ ихъ безграмотность, когда они сдлаются приказчиками. Въ продолженіи пятилтняго нахожденія въ наук, они иногда ни разу не брались ни за книгу, ни за перо; очень естественно, что въ продолженіи этого времени они забудутъ вс т ограниченныя познанія въ грамотности, которыя лтъ пять тому назадъ вложилъ въ ихъ головы дьячекъ или какой-нибудь учитель изъ отставныхъ семинаристовъ.Вотъ прошло четыре года, какъ мальчикъ въ наук; всми силами старается онъ угодить хозяину, изгибается передъ покупателями, клянется, божится, — но тщетно: отъ хозяина никакого поощренія. «Выживи свои года и тогда сдлаешься приказчикомъ». И вотъ его отъ природы мягкій характеръ начинаетъ портиться: онъ по примру приказчиковъ ругаетъ при каждомъ возможномъ случа хозяина; вмст со страхомъ онъ уже питаетъ къ нему ненависть; видя, что другіе крадутъ начинаетъ и онъ утаивать забытые на прилавк гривенники и двугривенные, отыскиваетъ гд-нибудь подъ половицей или подъ плинтусомъ щель и прячетъ ихъ туда, чтобы при первомъ возможномъ случа промотать ихъ. Но вотъ наконецъ заживаетъ онъ опредленные года, хозяинъ призываетъ его къ себ, объявляетъ ему объ окончаніи курса и даруетъ степень приказчика. «Теперь я теб жалованья не могу опредлить, говоритъ онъ ему:- посмотрю, чего стоить будешь. то и положу; я тебя не обижу.» По окончаніи года оказывается, что онъ стоилъ рублей восемь въ мсяцъ. Но не такъ плохъ молодецъ: онъ уже насмотрлся, какъ то длаютъ боле опытные приказчики, оцнилъ себя гораздо дороже и кралъ изъ хозяйской выручки рублей по десяти въ мсяцъ.
Часы въ столовой показывали четверть шестаго, когда въ кухн постучался водовозъ.
— Кто тутъ? спросила его проснувшаяся кухарка, однако не поднимаясь съ плиты.
— Я. Отвори, Степановна: воду несу!
— Экъ его объ эту проняло! ворчала она звая и встала съ своего ложа. — Погоди, только свчу зажгу: вишь темь какая.
Она зажгла свчу и, какъ спала, во всемъ утреннемъ неглиже, отворила водовозу дверь. Быстро ворвался въ отворенную дверь холодный воздухъ и въ вид пара заклубился по комнат.
— Что это съ этой поры тащишься! проговорила она, придерживая на груди рубашку и прикрывая свои прелести:- уходи скорй, да запирай дверь плотне; окоченла совсмъ.
— Ничего, жиру поубавится; вишь, лопнуть хочешь, — любезничалъ водовозъ.
— Ну, ну, ругатель, проходи что-ли!
— Охо-хо-хо! зазвала она вслухъ. «Пора и мальчишкамъ вставать», подумала она и закричала;- Мишутка, Ванюшка, едоръ! вставайте.
Но это было напрасно; мальчики встали только тогда, когда она принялась ихъ расталкивать. Перекрестившись нсколько разъ на образъ, висвшій надъ кроватью, они вышли изъ своей конуры и звая сли на скамейку. Холодно имъ со сна и больно глядть на свтъ пылающей свчи.
— Ванюшка! чего остолбенлъ-то, что глаза выпучилъ? — принимайся за дло! обратилась кухарка къ самому меньшому изъ нихъ. — Чисти хозяйскіе сапоги; да еще вотъ ножи вычистить надо, вчера посл ужина грязные остались.
— Сейчасъ.
И мальчикъ принялся за дло.
— А ты что-жъ, Мишутка?
— Погоди, успешь!
— Чего успешь! Вотъ хозяинъ встанетъ, не будетъ все готово, такъ онъ те задастъ!
едору, какъ старшему, она ничего не сказала. Ему было уже восемнадцать лтъ, онъ пользовался ея расположеніемъ и у нихъ подъ-часъ разыгрывалась извстная сцена, гд онъ изображалъ Іосифа-прекраснаго, а она жену Пентефрія. Онъ только поставилъ самоваръ и не прикоснулся ни къ какой работ.
Половина восьмаго. Въ кухню вошелъ Черноносовъ, какъ и всегда, съ самой пасмурной и недовольной физіономіей. На немъ было какое-то подобіе халата. Онъ пришелъ за горячей водой для бритья.
— Налей вода немножки! проговорилъ онъ, по обыкновенію ломая языкъ, и подалъ едору оловянную кружку.
Вотъ уже и четверть девятаго. Время идти въ лавку. Поспшно допиваютъ мальчики свой чай изъ глиняныхъ кружекъ.
— А что, пареньки, не здсь-ли живетъ купецъ Михаила Иванычъ Черноносовъ? спрашиваетъ входящій мужичекъ въ валенкахъ и въ лисьей шуб.