Апраксинцы

Прошло воскресенье. Въ одной изъ гостинницъ свершился прощальный кутежъ. Николай Михайлычъ Бирюковъ провожалъ свою холостую жизнь. Много было выпито разнаго вина, и пріятели жениха напились или, по ихъ выраженію, насандалились до положенія ризъ, да и у самого жениха съузились глаза и плохо ворочался языкъ. Кой-какъ съ помощію лакеевъ добрели они до нумеровъ и изъ объятій Бахуса перешли въ объятія Морфея; женихъ тоже послдовалъ ихъ примру и уснулъ сномъ праведника, но помня, что ему сегодня надо быть у невсты, предварительно далъ приказаніе разбудить себя въ шесть часовъ и приготовить побольше зельтерской воды и лимонадъ-газесу. Съ трудомъ растолкалъ номерной лакей жениха и его пріятелей. Многіе взглянули на себя въ зеркало и сами не узнали своихъ физіономій: чужія лица. да и только! Какъ ни умывались они холодной водой, какъ ни отдувались зельтерской водой и лимонадомъ, но все еще были далеко не трезвы. «Опохмлиться-бы важно!» замтилъ кто-то; но женихъ объявилъ на отрзъ, что больше ни синя пороха не будетъ, а кто только одну рюмку выпьетъ, того онъ не возьметъ къ невст.

Но это еще не все, читатели, это не послдній кутежъ: настоящее безобразіе будетъ впереди.

У апраксинцевъ, да и вообще у купечества средней руки, существуетъ дикій обычай, — за день или дня за два до свадьбы здить огромной компаніей въ баню. Это-бы еще ничего, пускай себ моются; но мытье это происходитъ среди страшнаго пьянства и оргіи, да и не у однихъ мужчинъ, а даже у женщинъ. Въ понедльникъ вечеромъ къ жениху Бирюкову собрались вс его пріятели, отправились въ Туляковы бани, гд и взяли большой парадный номеръ, который нарочно устроенъ для подобныхъ случаевъ. Что тамъ было и каковы были по выход изъ бани пріхавшіе омывать свою гршную плоть, можно судить по тому, что по прізд два мальчика Бирюкова внесли въ баню большую корзину съ разнымъ виномъ, и по выход не вынесли ни одной бутылки; да еще прибавьте къ этому поддаваніе виномъ на раскаленную каменку. Двое пріятелей жениха напились даже до совершеннаго безчувствія. Ихъ пробовали отливать водой, терли имъ уши, но ничего не помогло. Кой-какъ напялили на нихъ рубахи, окутали въ шубы и повезли домой.

Тоже почти было и у женщинъ. Невста въ сопровожденіи своихъ подругъ, свахи, замужнихъ родственницъ и женской прислуги, отправилась въ ту-же баню, съ тою только разницею, что днемъ. И здсь не обошлось безъ вина: обычай требуетъ, чтобъ въ этотъ день пили вино и поддавали имъ на каменку. На Руси говорятъ, что ежели баба выпьетъ на грошъ, то накричитъ на рубль, и это чистйшая правда. Запли, закричали, завизжали моющіеся и даже составили кадриль подъ псни, съ акомпаниментомъ ударовъ въ тазы. Ежели, читатель, вамъ когда нибудь случится увидть на улиц дв-три кареты. нагруженныя женщинами и везомыя лошадьми, гривы и сбруя которыхъ украшены цвтными лентами, — знайте, это непремнно детъ изъ бани невста въ сопровожденіи своихъ безобразницъ-родственницъ. Безстыжіе и цинизмъ этихъ бабъ превосходитъ иногда всякія границы. Он доходятъ до того, что не только-что поютъ на всю улицу псни, но даже, высовываясь изъ оконъ каретъ, задваютъ и ругаютъ прохожихъ и не рдко бросаютъ въ нихъ вниками и порожними бутылками. Въ это время бдная невста и ея подруги, сгарая эта стыда, укутываются въ платки, стараясь не быть замченными прохожими.

На другой день былъ двишникъ. Еще до прізда Бирюкова, къ невст пріхалъ Вася, его шаферъ, и дружка жениха, тотъ самый Вася, котораго надулъ лихачъ на десять цлковыхъ. Онъ привезъ ларецъ; между платочками, перчатками, духами и мыломъ, румянами и блилами, тамъ были и цнныя вещи: золотые часы съ брошкой, браслетъ брильянтовый и такія-же шпильки. Вскор пріхалъ женихъ; онъ былъ что-то разстроенъ; посидвъ немного съ невстой, онъ пошелъ покурить въ молодцовую и мигнулъ своему шаферу Вас, чтобъ тотъ слдовалъ за нимъ. У Степана Иваныча въ зал не курили; онъ не былъ раскольникомъ, но и не терплъ табачнаго дыма.

— Дло, братъ, яманъ, Вася.

— А что?

— Да съ Катюшкой сообразить не могу.

— Что же?

— Была у меня сегодня въ лавк. Давалъ ей три сотни, не беретъ. Даже совстно: при молодцахъ плюнула и ушла. Что, ежели она къ отцу явится?

— Табакъ, братъ, дло, истинно яманъ-сортъ! — И Вася щелкнулъ языкомъ. — Что-же ей, мало что-ли?

— Въ томъ-то и дло, что нтъ. «Ни копйки, говоритъ, не возьму; да вы, говоритъ, и не бойтесь, что я свадьбу вашу разстроивать стану: я, говоритъ, и стыда на себя не возьму; я, говоритъ, васъ ненавижу теперь.» Что, Вася, нтъ-ли тутъ какого подвоху? Смотри, чтобъ въ чемъ въ другомъ не наегорила?

— Маргафонъ, братъ, ты, и больше ничего. Крестись обими руками: извстно, чиновничья кровь заговорила. Тятенька въ суд строчилой служилъ: на грошъ амуниціи, на рубль амбиціи. Что она, въ церковь что-ли прйдётъ? Гришуху поставимъ у двери, да и не пустимъ ее.

Женихъ немного повеселлъ. Въ молодцовую вошелъ Степанъ Иванычъ.

— Николай Михайлычъ, подь-ка сюда; мн съ тобой потолковать нужно.

Онъ привелъ его въ комнату. гд стояло приданое невсты. Комната эта походила на мебельную лавку: она была вся заставлена стульями, комодомъ, туалетомъ, шкафами, диванами и прочей мебелью.

— Считай.

И Степанъ Иванычъ вынулъ изъ боковаго кармана пачку пятипроцентныхъ билетовъ.

— Десять тысячъ. Врно? спросилъ онъ, когда Бирюковъ сосчиталъ билеты.

— Врно-съ.

— Теперича давай ихъ сюда. Видишь, я кладу въ комодъ, въ верхній ящикъ.

Женихъ не хотлъ быть одинъ свидтелемъ всего этого и позвалъ своего отца. Въ присутствіи ихъ были положены деньги въ верхній ящикъ комода. Женихъ самъ заперъ его и ключъ положилъ въ карманъ.

— Ну, теперь сдлалъ все на чистоту. Обнимемся, сватъ.

И Степанъ Иванычъ обнялъ сперва свата, потомъ жениха. Вообще въ этотъ день женихъ не бываетъ долго у невсты и потому Николай Михайлычъ часу въ одиннадцатомъ ушелъ домой. Невста разобрала свой ларецъ и одлила двицъ, которыя не ночевали эту ночь у нея и ухали съ своими родными домой.

Въ субботу наканун дня свадьбы, къ жениху отправляли приданое. За приданымъ пріхалъ дружка. Съ нимъ было человкъ тридцать носильщиковъ, — вс въ синихъ кафтанахъ. У невсты ихъ угощали водкой и подарили по платку.

— Ну дай Богъ здоровья Николаю Михайловичу: вишь какъ онъ почитаетъ свою невсту, говорила сваха. — Народу-то, народу-то, что за приданымъ пригналъ. Со всмъ парадомъ понесутъ!

Дружка подошелъ къ комоду, отворилъ верхній ящикъ, вынулъ оттуда деньги и, сосчитавъ ихъ, положилъ себ въ карманъ.

Носильщики начали выносить мебель на дворъ. Дло дошло до перины. Подруги невсты сли на нее и не давали выносить. Началась церемонія выкупа перины.

— Отдайте, двицы, говорилъ стоящій передъ ними дружка. — Я вамъ въ ножки поклонюсь!

— Экъ съ чмъ подъхали! кричали ему двицы.

— Дешево даешь, домой не донесешь! замтила сваха.

— Чего-же вы хотите?

— Выкупу!…

— Ну, вотъ вамъ, проговорилъ дружка и вынулъ десятирублевую бумажку.

— Дешево цните! закричали двицы. — Не отдадимъ! и запли:

Какъ на дружк-то штаны

Посл дда сатаны….

— Прибавляй, полно сквалыжничать-то. Вдь это перина, безъ нее никакъ ужъ не обойдешься, вещь самая нужная! говорила сваха.

Двицы засмялись. Дружка далъ еще пятнадцать рублей.

— Мало, мало! кричали двицы и снова запли туже псню.

— Много-ли-же вамъ надо? опросилъ дружка.

— Давайте еще столько-же, тогда и отдадимъ.

— Ну хорошо дамъ, только мн по поцлую отъ каждой.

— Ну, давайте!

Дружка далъ еще 25 рублей. Двицы встали съ перины, запли псню, въ которой говорилось, что «друженька хорошенькій, пригоженькій, на друженьк шапка во сто рублей, шуба въ тысячу» и дали ему общанное, то-есть поцловали его.