Арденнские страсти

– Это ты набрался занятных словечек у иностранцев, – хмуро пробормотал Финик.

– Да ты что! – рассердился Урс. – Какие иностранные словечки? Кто эту Комету тянет? Не я ли, русский? Я из северных, из архангельских. Чистая кровь.

– Слушай, Урс, – сказал Финик удивленно. – Чистая кровь? Это ты про что? А? Ты надрался. Мысленное ли дело, такое понес? Это из тебя сивуха рычит. – Он вдруг добавил на довольно чистом английском: – Не is drunk, isn't he? [20]

20

Он пьян, не правда ли?

Мур не отвечал. Положив голову на плечо женщины, он спал. Она смотрела на него с какой-то строгой нежностью.

Она лежала наверху, на чердаке. Мур разостлал на соломе свою бэттл-дресс [21] . Они молча разделись. Она ежилась под щекочущими уколами соломы и тихонько посмеивалась. Он ткнул себя в обнаженную грудь и несколько раз повторил:

– Реджи! Реджи!

Она поняла и, положив его руку к себе на грудь, сказала:

– Вильгельмина…

Он вздрогнул от прикосновения к ее горячему телу и сказал прерывающимся голосом:

21

Походную форму.

– Какое длинное имя…

Желание снова накатилось на него с непреодолимой силой. Тусклый свет лился сквозь маленькое чердачное окно. Он оторвал свои губы от ее губ, и стоявшие внизу, в комнате, снова услышали их голоса.

– А я думала, англичане рыжие, а ты смуглый. Мур что-то пробормотал. Финик шепнул:

– Как же они разговаривают? Она же ни в зуб ногой по-английски, а он по-фламандски.

– Язык любви, – коротко ответил Урс. – Втюрилась баба.

– Так она ему в матери годится. Фу!

– Что делать! Истосковался…

– Неладно, – сказал Финик огорченно. – Ему что – баловство в дороге, а она по-серьезному.

– Ну уж по-серьезному.

– Думаешь, прикидывается? А в общем, наплевать. – Финик пожал плечами.

Урс откинул тяжелую голову и заговорил, глядя в потолок, как всегда, когда он размышлял вслух:

– Нет, это не притворство, это искренне. Но, конечно, и притворство тоже. Постой, не спеши осуждать ее за лицемерие. Это притворяется не она. Это в ней притворяется то, что хотело приманить Мура. Это военная хитрость великого Инстинкта. А она сама тут ни при чем. А когда Мур вырвется из ее плена, любовь повернется к нему своей черной стороной. И он увидит, что эта женщина совсем другая, некрасивая, старая, глупая, то есть такая, какая она и есть на самом деле.

Мур не попадал рукой в рукав, в бешенстве он натянул куртку с такой силой, что она затрещала. И ботинок сопротивлялся ноге, пуговица ни за что не хотела влезть в петлю воротника. Мур со злостью оторвал ее. Он сердился на вещи. В глубине души он понимал, что, в сущности, сердится на самого себя, но не признавался себе в этом.

Неприязненно покосился он на Вильгельмину. Она безмятежно спала, положив под голову голую руку. Даже в чердачном полусумраке было видно, что у нее счастливое выражение лица.

Урс и Финик хмуро смотрели на Мура, пока он спускался по шаткой лестнице. Ему припомнилась фраза, которая полюбилась ему в какой-то книжке, и он крикнул с наигранным молодечеством:

– Простые развлечения – последнее прибежище сложных натур!

– А пошлячок ты все-таки, Мур, – проговорил по-русски Урс.

– Poshliatchok, – повторил Мур. – What is poshliatchok? [22]

– Ну, обыватель мещанин.

– What is meschjanin? [23]

22

Что такое пошлячок? (англ.)

23

Что такое мещанин? (англ.)

Он с трудом втиснул это слово в свой английский рот. Труднее всего ему удалось это невозможное русское «щ».

– Филистайн, – перевел Урс.

– Думаешь? Это ужасно. Я не хотел бы стать мещанином.

– Ты еще молодой парень, – сказал Урс мягко – Больше всего бойся омещаниванья. Из чего оно складывается? Из предпочтения материального духовному, из пренебрежения к людям. Именно отсюда и вырастает хамство деспотизма. Именно так родился и возмужал фашизм.

– Ты уверен в этом? – спросил Мур с сомнением.

– Уверен. Фашисты все-таки обыватели, мещане, бюргеры. Из мещан формируются убийцы. Говорю тебе, Мур, еще раз: самая страшная опасность, которая грозит юноше, это с годами омещаниться. Такая опасность может грозить и целому обществу.

– Но вам… – Мур обвел широким жестом Урса и Финика, – вам, русским, мне кажется, это не грозит. Вы преданы духовным идеалам.

– Да… Это, в общем так, пожалуй, – сказал Урс задумчиво. – Русские и немцы уж очень непохожи друг на друга. Все у них разное, нередко даже противоположное.

– Ваша великая революция…

– Революция – это великий катализатор душ. Хороших она делает еще лучше, плохих – еще хуже.

– А кого больше? По статистике?

– Да это и без статистики видно. Это…

– Это все мысли, – прервал его Мур нетерпеливо. – Меня не интересуют мысли. Меня интересуют

факты.

Урс пожал плечами:

– Некоторые факты – производное от мыслей. Но Мур упрямо повторял:

– С мыслями подождем до победы над фашистами.

Урс вздохнул и сказал Финику, который напряженно слушал их, не понимая, переводя свои косоватые глазки с одного на другого:

– Тяжело нам будет с этим парнем… – Так ведь завтра мы дадим ему документ, немного разной валюты и пустим его по Комете, – сказал

Финик.

Но так не случилось.

Операция

Вечером пришли Лейзеров и какой-то широкоплечий малый, по виду крестьянин, с торбой за плечами. Лицо его было затемнено опущенными полями порыжелой шляпы. Они долго о чем-то шептались с Урсом. Потом Лейзеров ушел, а тот, другой, остался. Когда он снял шляпу, стало ясно, что он не крестьянин и не малый, а человек средних лет. Черная борода красиво оттеняла матово-бледное лицо. Смущенно откашлявшись, Урс объявил Муру, что переход по линии Кометы временно откладывается.

– Почему? – вскричал Мур возмущенно.

Пришедший посмотрел на него с холодным удивлением. Урс неохотно сказал:

– В Амероигене немцы зацапали мельника, нашего человека, наш первый этап. Пока мы не разберемся во всем этом, не наметим новые лазы, тебе придется посидеть у нас.

Мур разъярился. Он говорил, что не хочет ждать, пускай его проведут через лесное бездорожье ночью, и вообще что это за организация, которая так легко разваливается, и что надо быть полными кретинами, чтобы не сохранить потайные тропы, и он не намерен торчать в этих проклятых горах бесконечно.