Арифмоман. Дилогия

— Для этого достаточно увидеть, как катится с горы снежный ком. Или как катит свой шарик скарабей. Не надо плодить сущности. Неведомый изобретатель колеса, безусловно, был гением… но не волшебником.

— Почему же не волшебником?! — возмутился кто-то из задних рядов. — Или даже волшебницей?! Откуда вам знать?!

Эйхгорн обернулся — да, там сидел явный волшебник. Точнее, волшебница — в длинной мантии, с обручем на волосах. На Эйхгорна она взирала с неприкрытой ненавистью, и тот предпочел смолкнуть. Ему еще слишком хорошо помнилось, чем закончилась беседа с усатым любителем борща.

Аргументы Эйхгорна все же оказали влияние на дискуссию — философы перестали обсуждать самые великие изобретения и принялись просто гадать, как же это именно было изобретено колесо. Первый отстаивал версию божественного дара, второй — чистой случайности, третий — целенаправленного исследования, а четвертый просто бессвязно орал.

Потом они как-то незаметно переключились на развитие и прогресс человека в целом. Правда, с мест тут же поправили — не человека, а индивида. В одеоне кроме людей присутствовали гномы, симы, тролли, змеелюди-кобрины, трехметровые крылатые ящеры и еще какие-то существа с голубой кожей.

Философы приняли поправку и стали рассуждать на тему того, что с каждым поколением культурный и научный багаж среднего индивида все возрастает. Незначительно, едва заметно, но тем не менее. Вот древние лю… индивиды несомненно не знали колеса, и для них это было поразительным новшеством, едва ли не чудом. Нынешний ребенок чуть ли не с пеленок видит перед собой всякие катающиеся вещи, и воспринимает их как само собой разумеющееся. Отчего так?

— Просто в нашем мозгу содержится много-много-много… записей! — предположил первый философ. — Все они хранят в себе разную информацию…

— Постойте! — перебил второй. — Отчего это в мозгу, если общеизвестно, что мозг — это просто зрительно-слуховой орган?! Мышление находится в сердце!

— Не говорите ерунды! — возмутился третий. — Вовсе не в сердце, а в печени!

— У некоторых индивидов нет печени! — встрял четвертый. — Однако ж они мыслят! Что вы на это возразите, коллега?!

— Неважно! — снова заговорил первый. — Коллеги, коллеги, не отклоняемся от темы! Неважно, где именно содержатся эти записи — главное, что они содержатся. И по мере того, как они накапливаются, часть их передается следующему поколению.

— Как это передается? — усомнился третий. — Что же, если часть знаний передалась от отца…

— Или матери! — выкрикнула волшебница за спиной Эйхгорна.

— …или матери к сыну…

— Или дочери!

— …или дочери, то сам оте… родитель их потерял? Забыл?

— Ну нет, вы просто не хотите понять мою мысль! — всплеснул руками первый. — Вы меня не слушаете! Вы меня полностью игнорируете! Я говорю, что эти частицы знаний передаются… наследуются, ко-пи-ру-ясь! Тело чело… индивида на момент рождения соответствует тому, насколько уже изменились тела его родителей!

— Интересная теория, коллега, — задумчиво кивнул четвертый. — Она вполне совпадает с моими собственными размышлениями по этому поводу. И лично я совершенно уверен, что это касается не только умственных, но и чисто телесных изменений. Уверен, что если раз за разом, из поколения в поколения брить человека наголо — рано или поздно дети начнут рождаться уже лысыми! К сожалению, эту теорию чрезвычайно сложно проверить на практике…

— Не так уж и сложно, — снова не удержался от реплики Эйхгорн.

— Что вы имеете в виду, уважаемый? — осведомился философ. — Как, по-вашему, возможно такое проверить?

— Ну, у моего народа, например, есть обычай делать младенцам обрезание…

— Что это такое? — перебили Эйхгорна.

— Мальчикам отрезают крайнюю плоть.

— Зачем?! — невольно схватился за причинное место философ.

— Религиозный обычай. Ему уже тысячи лет, он идет из глубокой древности. Крайнюю плоть отрезали именно так, как вы описываете — раз за разом, из поколения в поколение. Но пока еще ни один ребенок не родился уже обрезанным.

Этот аргумент Эйхгорна вызвал у всех живой интерес. Философы воодушевленно загомонили, перечисляя похожие ситуации уже на Парифате. Кто-то вспомнил о народе бабаров, действительно бреющих головы налысо — тем не менее дети у них все равно рождаются волосатыми. Вспомнили о каких-то дикарях, отрезающих мальчикам мизинцы на ноге. Вспомнили, что у многих народов женщины прокалывают уши.

Потом на сцену вышел распорядитель, поблагодарил уважаемых философов за интересную дискуссию и сообщил, что у них закончилось время. Начинается пятый полуденный час, а это время забронировано уважаемым мэтром Нимбоколом.

Философы нехотя прекратили дебаты и удалились на трибуны. А их место занял долговязый моложавый джентльмен с волосами, заплетенными в два хвоста. Оглушительно стуча котурнами, он встал у кафедры, выложил на пюпитр стопку бумаг и театрально вскинул руки.

Народ возбужденно загомонил. Кем бы ни был этот мэтр Нимбокол, он явно пользовался популярностью.

Оказалось, что он — естественный философ. Так здесь называли физиков. И сегодня мэтр Нимбокол явился в одеон, чтобы доказать отсутствие во вселенной пустоты.

— Пустоты не существует и не может существовать, — увлеченно говорил он. — Ведь если бы она была — куда бы двигались находящиеся в ней тела? Во все стороны одновременно двигаться невозможно, но почему тело должно двигаться именно в эту сторону, а не в другую? И остановиться оно тоже не может, потому что почему ему остановиться здесь, а не в другом месте, если вокруг пустота? Следовательно, тела в пустоте должны либо находиться в абсолютном покое, что очевидно невозможно, либо бесконечно двигаться. Причем в последнем случае все тела двигались бы с равной скоростью, что тоже невозможно, поскольку тела имеют разный вес, а значит, не могут двигаться с равной скоростью. Нам известно, что скорость движения тела зависит от густоты среды — чем среда гуще, тем медленнее движется в ней тело. Вода гуще воздуха — и тело движется в воздухе быстрее, чем в воде. Но если бы пустота существовала, она была бы бесконечно разреженнее самого разреженного воздуха, а следовательно, любое движение в пустоте было бы мгновенным, но мгновенное движение невозможно, а следовательно, во вселенной не существует пустоты!

На трибунах воодушевленно зааплодировали, мэтр Нимбокол польщенно раскланялся.

— Имеет ли кто что-нибудь возразить на сие умозаключение?! — требовательно осведомился распорядитель.

Эйхгорна словно что-то подтолкнуло снизу. На протяжении всей речи мэтра Нимбокола он сидел со снулым взглядом, но теперь решительно поднялся и спустился на сцену.

— Добро пожаловать, мэтр… м-м-м?.. — вопросительно глянул на него распорядитель.

— Эйхгорн.

— Мэтр Эйхгорн! Приветствуем мэтра Эйхгорна… гостя в нашем городе, не так ли? — предположил распорядитель. — Как вам в наших стенах? Как вам наш одеон? Был ли достаточно любезен с вами сфинкс?